Девушка дёрнула плечами. От его прикосновений Изабель больше не чувствовала тревоги.
Она чувствовала, что Призрак Оперы с триумфом сломал её последнюю линию обороны.
Разве, прерывисто выдохнула она, одна я себя ненавижу?
Мужчина ответил ей натянутой улыбкой. Вздохнув, Изабель сжала его руку у себя на щеке и, закрыв глаза, позволила себе ненадолго насладиться её жаром. Впервые она коснулась его по своему желанию, и это действие не вызвало ужаса.
Наоборот.
Вы не снимете маску?
Нет.
Тогда, девушка сжала его ладонь чуть крепче, могу я хотя бы узнать ваше имя?
Его взгляд стал мрачным, зловещим, ледяным.
Я знаю, что уже спрашивала! поспешила добавить Изабель. Но
Но? улыбка Призрака Оперы стала мягче, нежнее. Изабель, час назад вы сгорали от ненависти ко мне, и вас точно не беспокоила тайна моей личности.
Пожалуйста, шепнула она. Как же я смогу доверять вам, если вы не доверяете мне?
В этот раз он не нашёлся с ответом. Призрак посмотрел в сторону, потом на Изабель, обдумывая её предложение.
Я доверю имя только своей невесте.
Изабель вздрогнула, вспомнив о сегодняшнем недоразумении.
Почему вам вообще так нравится эта идея?
Милая Изабель, раз вы так стыдитесь меня, на премьеру наденьте маску.
Я не
Персонажа «Невеста Призрака» мы впишем вторым режиссёром в каждую постановку. Это понравится публике и заодно скроет вас от слишком любопытных глаз.
Да подождите
Более того, Невеста Призрака будет мелькать в роскошных платьях, будет осыпана розами и бриллиантами. Зрительницам понравится такой чудесный, романтичный образ, и они придут в театр с надеждой, что однажды тоже станут моими возлюбленными. Лучше рекламы для вашего дебюта не придумаешь.
Изабель отвела взгляд в сторону. Призрак Оперы был прав. Она отказала Гаскону с его идиотской идеей, но стоило этому мужчине объяснить ей свою задумку, и девушка уже засомневалась. Действительно, заманчиво гости придут на премьеру, творческий дебют хорошо окупится, а значит Изабель сможет какое-то время поработать над своим либретто и не беспокоиться ни о счетах, ни о еде, ни о нехватке денег.
Итак..?
Изабель вновь нахмурилась.
Теперь эта идиотская затея звучит здраво. Но почему Гаскон выбрал именно меня?
Среди режиссёров не так много прелестных молодых девушек, мужчина улыбнулся. К тому же наш друг Гаскон обделён музыкальным даром, но у него есть талант улавливать движения тонких струн человеческой души. Можете быть уверены, он знает о наших встречах.
Но как?
Вы слишком часто бросаете взгляд на мою ложу, Призрак Оперы выдержал паузу. Впрочем, я виноват куда больше.
Изабель встретилась с ним взглядом, но мужчина ничего не ответил, лишь загадочно покачал головой.
Вскоре узнаете.
Изабель посмотрела в сторону. Призрак так и не объяснил ей, почему ему так сильно хотелось поскорее «вступить в брак».
Шампанского? вдруг предложил он.
В его улыбке не было ни холодности, ни вежливости, лишь учтивость и обаяние. Изабель кивнула и проследила за Призраком Оперы. Он умелым движением открыл бутылку, с громким хлопком, от которого девушка подпрыгнула.
Золотистое шампанское сверкало в свете свечей, словно драгоценный камень. Изабель осторожно взяла бокал за ножку.
Вы кормите меня, поите, отвозите домой, произнесла она. Чем я могу вам отплатить?
Дорогая Изабель, требовать с вас плату было бы ниже моего достоинства.
Я не об этом, она провела ладонью по волосам. Призрак Оперы пристально проследил за движением её руки. Что я могу для вас сделать?
Он улыбнулся, выразительно промолчав и поднеся бокал к губам, но пить не спешил.
Опасно задавать такой вопрос одинокому мужчине, моя милая Изабель.
Густо покраснев, она отвела взгляд в сторону.
Пойте мне, хмыкнул Призрак Оперы, и я буду скрежетать своей ржавой гортанью для вас. Играйте для меня, и я обучу вас всему, что умею сам. Будьте откровенны со мной, он взглянул на Изабель сквозь золотистое шампанское, и я одарю вас бесконечным вниманием.
Откровенны.
Я даже сама с собой не откровенна.
У нас много общего.
Мотнув головой, Изабель поднесла свой бокал к бокалу Призрака Оперы. Стекло звонко, даже весело ударилось о стекло.
Будет вам и откровенность, и честность, и мой характер, пробурчала Изабель, со злобой осушив бокал. Но чтоб потом не жаловались.
Ох, Изабель
Голова закружилась.
Бокал выпал из руки девушки и разбился вдребезги. Её ноги подкосились, тело мгновенно стало тяжёлым, непослушным, вялым, болезненным. Призрак Оперы не позволил ей упасть. Он подхватил Изабель на руки, прижал к груди, стиснул в сильных объятиях.
Глаза Изабель закатились, перед ними всё стало мутным, серым, тусклым. И, проваливаясь в искусственный сон, она задавалась одним вопросом:
Что, чёрт возьми, он подмешал в шампанское?
Глава 6
Когда утром Изабель не явилась на работу, Гаскон Мартен, взяв ключи от кабинета новенькой сотрудницы, вошёл туда. Серый свет проникал сквозь стёкла, делая пустое помещение ещё более безжизненным, внутри не было ни погрома, ни борьбы.
Однако девчонку похитили. Гаскон прекрасно знал, кто это сделал, но не знал, почему. Обычно Призрак Оперы не объяснял причин своих поступков, если он что-либо делал, то начальнику оставалось только разбираться с последствиями.
Гаскон не надеялся найти на столе у Изабель даже маленькой записки.
Но на нём лежала одна из многочисленных масок Призрака Оперы.
Что такое? Главная легенда Парижа заботилась о новенькой? Он испугался, что Идо сделают выговор, что ей придётся объяснять своё отсутствие?
Или он уже убил её?
Закрыв глаза, Гаскон вздохнул и запер кабинет. Искать Идо бесполезно: здание театра было старым, да и изначально оно предназначалось не для искусства. Здесь был дворец, который изобретательный архитектор наполнил лабиринтами, ловушками, тупиками и скрытыми ходами.
Конечно, у Гаскона был план всех основных коммуникаций театра, но, увы, все секретные ходы и тайны дворца умерли вместе с архитектором.
А ключи от всех потайных ходов присвоил себе Призрак Оперы.
Взяв фонарик, Гаскон спустился в подвал. В театре был цокольный этаж, который предназначался для хранения ненужных, разобранных декораций, реквизита, сценариев, которые не одобрил ни один продюсер, инструментов. Подвал располагался глубже и, как правило, пустовал. Эти мрачные и пустые квадратные метры свободного пространства Гаскон планировал использовать, задействовать в общем деле, извлекать из этого прибыль, но Призрак не позволил. Его первое предупреждение было весьма красноречивым: он из темноты швырнул в подрядчика метательный нож.
Гаскон испытывал к местной легенде неоднозначные чувства. Он и сочувствовал ему, и желал избавиться, он и терпеть его не мог, и восхищался тем, какой доход Призрак Оперы приносил одним своим существованием.
Гаскон был почти уверен, что до того, как стать Призраком Оперы, этот человек зарабатывал в разы меньше.
Впрочем до того дня о нём уже знала вся Европа.
Стоя в подвале, Гаскон скользнул лучом фонарика по стенам, потолку, полу. Обычно Призрак не покидал своей мрачной гробницы, обычно он посещал ложу, когда хотел поиздеваться над новеньким сотрудником или увидеть премьеру. Как правило, он общался письмами.
Он страшно не любил показываться на людях.
И потому Гаскон очень удивился, когда увидел его и новенькую, выходящими под руку из театра.
Впервые за долгие годы мрачный Призрак Оперы кем-то заинтересовался. И Гаскон хотел раздуть искорку интриги в пламя, хотел свести этих двоих вместе, хотел использовать хрупкую женщину, чтобы добиться своих целей. Изабель могла бы угомонить Призрака, сгладила бы острые углы его характера, быть может, исцелила бы его давнюю рану. Неважно, хотела она этого или нет, Гаскон уже решил, что так будет, а решения начальства либо выполняются, либо выполняются очень быстро.
Но если Призрак убил Изабель, если взял её силой, покалечил
Такого скандала этот проклятый театр не переживёт.
Я знаю, что ты меня слышишь, прорычал Гаскон. Ты не можешь быть ТАКИМ идиотом. Возвращай Идо. Немедленно. А я придумаю тебе алиби.
Никакого ответа. Как обычно.
Гаскон провёл рукой по волосам. Что вообще нашло на Призрака? Раньше он никого не похищал, только швырял в реквизитные гробы и придавливал крышку чем-то тяжёлым. Однажды ему до того не понравилось пение бывшей примадонны, что он подсыпал ей что-то в чай, из-за чего женщина сорвала голос прямо перед зрителями. В тот день Призрак Оперы громогласно хохотал на весь зал.
Не хочешь, да? Ты же был не против, чтобы она стала твоей невестой. Так какого хрена ты её похитил?
Гаскон ждал ответа, хотя уже знал его. Призрак считал это романтичным. В своём одиночестве, самокопаниях и травмах он так сильно заблудился, что его восприятие реальности исказилось. Жизнь превратилась в театр, а театр в жизнь.
И чем драматичнее было действие, чем сильнее оно травмировало обнажённые эмоции, тем лучше.
Ничего не добившись, Гаскон вернулся к себе, от досады швырнув фонарик на стол. Что делать? Вызвать полицию? Они здесь уже были, искали этого идиота с собаками, аппаратурой, осмотрели каждый сантиметр театра, но ничего не нашли. Этот идиот мог прятаться и вести себя тихо, если хотел этого.
А мог и избавиться от полиции наиболее кровавым способом. Правил для него не существовало.
Сев за стол, Гаскон принялся прокручивать в голове самые худшие варианты событий. Допустим, Изабель мертва. Смерть молодой девушки привлечёт внимание следователей, судмедэксперты выяснят, что она была убита, и где бы ни обнаружили её тело, все следы приведут в «Lacroix». Зеваки точно сочтут театр проклятым, а власти решат, что Гаскон попросту покрывает серийного убийцу. До этого смерти в театре легко объяснялись несчастными случаями, а участие Призрака Оперы в них не было доказано.
Другой итог: Идо жива, но над ней совершили насилие. Девчонка казалась нервной, замкнутой и пугливой, но молчать об этом не стала бы. Или, ещё хуже, стала бы, но тогда правду смог бы из неё выудить этот недоумок Жакоте. Он переживал обо всех, и малейшая тревога в лице девушки не скрылась бы от его глаз.
Гаскон скрипел зубами, держа в руке сигарету.
Обычно он не позволял себе курить в зрительном зале, но в этот день не сдержался. Придя на репетицию, он дымил с таким остервенением, будто от этого зависела его жизнь. Он велел артистам репетировать, но без указаний режиссёра это было неуклюже, нелепо, да и артисты заваливали Гаскона вопросами, на которые у него не было ответа.
Он не слышал артистов, не мог сосредоточиться на работе. Мысли вертелись лишь вокруг полицейского расследования, разбирательств, судов, объяснений с Идо. И выплат. Девчонка, если не подаст в суд, то точно потребует выплат за моральный и физический вред, на которые запросто отгрохает себе собственный театр.
Забрав из её кабинета маску, Гаскон вернулся к себе. Он планировал встретиться с ещё одним продюсером, но совещание пришлось отложить. Всё равно ни о чём другом, кроме пропавшей Идо, он не мог думать.
Вдохнув дым, он достал из ящика стола копию её контракта о приёме на работу.
Быть может, лучше уволить её? Уничтожить документы, выбросить её вещи, избавиться от всех улик, которые намекали бы, что Изабель Идо когда-либо работала здесь. Семьи у неё нет, близких друзей и родных тоже, а значит стереть факт её существования не так уж сложно.
Гаскон скрежетал зубами, перечитывая её контракт.
В который раз он покрывал монстра в белой маске?
Изабель видела кошмар.
В который раз ей снилась её мать, зажавшая руками уши и рухнувшая на колени перед сценой. Она рыдала кровавыми слезами, а из её рта вместе с проклятиями выплёскивалась густая чернота. Мать кричала, хватаясь за сердце, исходила страшными судорогами, ногтями сдирала кожу со своего лица. Изабель стояла на сцене, и в свете софитов дрожала от ужаса. Слёзы лились градом, она звала мать, тянула к ней руки, молила о прощении, но та ничего не слышала.
И каждый раз Изабель звала так громко, что просыпалась от собственных слёз и глухих криков, во сне казавшихся оглушительными.
Так произошло и сейчас. Изабель не проснулась, она с криками вырвалась из объятий холодного, липкого, ужасного сна.
Ей не хватало воздуха, от слёз перед глазами всё плыло. Рукой Изабель по привычке пыталась найти будильник, но тумбочки на привычном месте не было.
Да и огромная, мягкая кровать была не слишком-то похожа на её жёсткий диван.
Воспоминания вернулись к ней точным выстрелом в голову. Изабель подскочила, но вялое тело её не слушалось, мышцы неохотно откликались на сигналы мозга.
Утерев слёзы, она попыталась успокоиться, глядя в тёмный потолок незнакомой комнаты. На нём был рисунок, но во мраке, который едва рассеивал свет из другой комнаты, Изабель не могла его разглядеть.
Она вновь приподнялась на кровати. Тот, кто принёс её сюда, укрыл её одеялом и так тщательно подоткнул его под тело, что Изабель было жарко.
Не без труда сбросив одеяло, она с облегчением выдохнула. Её одежда брюки и свитер были на ней. Хорошо. Если в её ситуации могло быть хоть что-то хорошее.
Оглядевшись, она тут же схватила с тумбочки тяжёлый подсвечник. Вряд ли Призрака Оперы им можно будет убить, но лучше иметь хоть какое-то оружие, чем совсем никакого.
Тихо крадучись на негнущихся ногах, аккуратно обходя предметы, Изабель медленно подошла к входной двери. Призрак Оперы зачем-то стянул с неё обувь, но тем хуже для него. Без обуви человек мог передвигаться совершенно бесшумно.
Найти похитителя было несложно даже в незнакомом помещении.
Он, сидя в одной из комнат, перебирал клавиши фортепиано.
Изабель заглянула сквозь щёлку двери. Мужчина сидел, опустив руку на крышку инструмента, лицом упираясь в сгиб локтя. Второй рукой он что-то наигрывал, но так неумело, так неуклюже, будто никогда не касался фортепиано. Его фрак небрежно висел на кресле рядом с цилиндром и тростью. Призрак был в шёлковой рубашке с приспущенным галстуком и брюках. Его вечно зализанные волосы сейчас были растрёпаны.
Вся его поза говорила либо о крайнем изнурении, либо о нервном напряжении.
Сглотнув, Изабель покрепче стиснула в руках подсвечник. Что ей делать? Бежать? Этот ненормальный знал её адрес, он мог нагрянуть в любой момент и снова опоить её.
Поэтому она решилась дать бой. Склонной к насилию Изабель никогда не была, она даже ни разу в жизни не дралась, но сейчас ей было на это плевать.
Её душила злоба.
И потому, стараясь не шуметь, Изабель шагнула в комнату.
Затылок Призрака не был прикрыт воротником. Фактически, сидя спиной к двери, он впервые на её памяти был беззащитен, уязвим.
Изабель старалась не дышать, приближаясь к нему.
В какой-то момент девушка замерла, вглядываясь. Чуть ниже линии волос она заметила на его коже что-то красноватое. Сперва Изабель приняла это за игру света, пятно, но это был шрам. Глубокий, ужасный, болезненный шрам.
Она так шумно вздохнула, что Призрак Оперы вздрогнул и обернулся.
Изабель застыла, пальцами так сильно стиснув подсвечник, что его узор отпечатался на коже. Верхние пуговицы рубашки мужчины были расстёгнуты, и теперь она видела его ключицы. Кожа на них тоже была изуродована жуткими шрамами.
Нахмурившись, он застегнул рубашку, поднявшись со скамейки.
Изабель, вздохнул Призрак Оперы. Я знаю, вы ждёте объяснений
Ты опоил меня, она сделала шаг назад, держа перед собой подсвечник. Не подходи!
Он поднял ладони вверх, едва заметно хмурясь. Теперь, когда он снял шёлковые перчатки, Изабель видела шрамы и на запястьях.