Поросозерский ковчег. В проталинах памяти - Николай Карпин 2 стр.

Аукнулась мне эта история много позже. Тогда я уже сам был отцом двух сыновей. Мы жили в Сибири, нам приходилось несколько раз менять местожительство. Однажды ко мне подошел подросший старший сын и спросил: «Папа, а что это за фотопленки там валяются? Они тебе нужны? Может, их выкинуть или сжечь?» Сын указал на картонную коробку, лежащую на платяном шкафу в детской комнате, которую я всякий раз заботливо укладывал при переезде на новую квартиру. Моё сердце ёкнуло. На черно-белых целлулоидных фотопленках была запечатлена моя студенческая молодость, водные, пешие походы, стройотряд после второго курса, друзья детства, юности, родные, которых уже нет в живых, наша свадьба, рождение сыновей и много, много другого, пережитого в первой половине жизни. Кое-что из того вороха фотопленок все же имелось на фотографиях в семейном альбоме.

Я отвернулся от сына и как можно более безразличным тоном ответил: «Делай с ними что хочешь» На дворе стояли 1990-е годы, и было, как в поговорке, не до жиру, быть бы живу. Но именно в тот момент вспомнилась мне моя мама с тряпочкой в руке, растерянно молчащая над поредевшей стопочкой отцовых пластинок.

Чьи-то незабываемые голоса  а они были дороги сердцу родителей  по нашему с братом Володей глупому детскому неведению навсегда исчезли в печи.

Три самых грустных «никогда»

Из всех «никогда», закрывших передо мной сотни несбывшихся возможностей, больше всего я грущу о тех, которые навсегда спрятали для меня прошлое. Юношеское безразличие, вечная занятость когда-то помешали мне подробнее узнать о том, что уже не вернуть. Некоторые перипетии судеб моих родных так и останутся для меня неизвестностью. Никогда не оживут в моём воображении мёртвые деревни, где ступала их нога,  спустя многие десятки лет умерла и память о тех местах. Теперь мне остаётся рассчитывать лишь на сухие факты документов и страницы из написанных кем-то книг.

В Аконъярви у нас, Карпиных, была соседка Александра Васильевна Богданова (в девичестве  Маго). Много лет жила она на улице Приозерной, рядом с нами, часто прибегала к моей маме, женщины подолгу пили чай на кухне, обсуждали дела житейские. Александра Васильевна была уроженкой деревни Пяльвозеро, входившей в состав Поросозерской волости. Понаслышке от матери я знал, что Александра Васильевна после войны работала учительницей в начальной школе в Валазме, то есть в пяти километрах от Поросозера. Ровесница моей мамы, она умерла в конце девяностых.

Много позже, копаясь в документах, связанных с Поросозеро, в «Поминальных списках 193738 гг.» я наткнулся на имя  Василий Маго. Мужчина оказался отцом Александры Васильевны.

Маго Василий Васильевич родился и проживал в деревне Пяльвозеро. Карел, беспартийный, возглавлял довоенный колхоз. Наверняка грамотный незаурядный человек был. Осенью 1937 года его арестовали. Через десять дней тройка НКВД КАССР осудила его по знаменитой 58-й статье. В конце марта 1960-го Военный трибунал Северного военного округа посмертно реабилитировал оболганного человека. Из ста тридцати жителей, включая детей и стариков, двадцать пять были осуждены, и лишь двоим из осужденных сохранили жизнь.

Знала ли о тех событиях из жизни Пяльвозеро в то время пятнадцатилетняя Александра?.. Думаю, да. Её родители, бабушки, дедушки наверняка рассказывали маленькой Шуре о прежней жизни деревни. А жители исчезнувшего Пяльвозеро слыхали, как в конце XIX века исполнял руны Юркки Борисов. Ночами напролёт он тачал сапоги, ловко орудуя шилом, и пел. Таким его вспоминает Кости Памило на страницах журнала «Karjalan Heimo». Теперь Кости  подданный Финляндии, а родился в Святнаволоке  в соседней с Пяльвозеро деревне. Туда, в Святнаволок, пяльвозерские ребятишки ездили в школу. А ещё чудом сохранились фотографии Пяльвозера и Валазмы, опять же сделанные финнами в 1920-м году. Уверен, Александра Васильевна знала и о Валазме.

Что представляла собой Валазма  царская чугуноплавильня  в последние годы своего существования?.. А другие карельские поселения района, исчезнувшие во второй половине ХХ века? Так вот жила и здравствовала рядом со мной соседка Александра Васильевна Богданова. Мне бы в своё время расспросить её о том, а всё было некогда А теперь уже, выходит, никогда.

А у моего отца был земляк  Данилов Александр Михайлович. Однажды, встретив меня на улице, он вдруг принялся рассказывать: «Идёт по улице демобилизованный морской пехотинец Балтийского флота Ваня Карпин в морских клешах, и все жители перед ним расступаются!..» Мне, двенадцатилетнему, некогда было слушать Александра Михайловича: мы с товарищами играли в казаки-разбойники, и я побежал их догонять.

Потом в старом мамином комоде, выставленном из квартиры в чулан, действительно обнаружились отцовские дембельские брюки клёш чёрного цвета. В моду только что вошли «дудочки», и я снисходительно усмехался над старомодной шириной тех клёшей. Мода на клёш через пару лет вернулась, а вот отцовские матросские брюки исчезли.

Моряк Карпин Ваня, мой отец

Это сейчас я бы накинулся на Александра Михайловича, или просто дядю Сашу, расспросил бы его, откуда взялась фотография, на которой мой отец сидит в бескозырке с надписью «Марат»6. А теперь мне осталось лишь сожалеть об этом «никогда».

Мой отец родился в деревне Мунозеро. Он и дядя Саша ходили в одну школу в Спасской губе Петровского района. Мог бы дядя Саша рассказать о деревне Мунозеро? Без сомнения, мог, да я не поинтересовался.

А вот он и сам  на фотографии юный боец Красной Армии Саша Данилов в солдатской гимнастёрке сидит с товарищем перед объективом фотоаппарата.

Юноша на фото может лишь догадываться о том, что придётся пережить на войне. Ему еще предстоит участвовать в величайшем танковом сражении под Прохоровкой, что на Белгородчине, больше известном как Курская дуга, одном из самых кровопролитных, самых ожесточенных сражений всей Второй мировой войны.

Как хотелось бы мне теперь узнать историю другой его фотографии! На ней в составе шестерки великолепных парней из Карелии уже возмужавший Александр Михайлович бок о бок с Рождественским готов ринуться в волейбольную баталию. Да, дядя Саша стоит рядом с замечательным поэтом Робертом Рождественским, у которого одно «Историческое отступление о крыльях» стоит толстых томов!

Фото 1  Два бойца. А.М.Данилов слева.

Фото 2  великолепная шестерка: А. Данилов и Р. Рождественский стоят в центре

Позже мне, повзрослевшему, встретился Александр Михайлович. Обхватив алюминиевую лыжную палку обеими руками, фронтовик, пригнутый к земле болезнью, с трудом передвигал ноги. Я обрадовался встрече, готов был его послушать. А он от боли в израненной спине уже не мог толком ни стоять, ни говорить. Так и пропала правда жизни  ушла от меня навсегда вместе с Александром Михайловичем Даниловым.

«Кольчик, ты почему ловишь безглазую рыбу?..»

Мне двенадцать лет. Я крайне возмущен бестолковым вопросом! В который раз пытаюсь объяснить родному дяде, что когда на рыбалке заканчиваются черви, то глаза пойманной рыбы использую как наживку на крючок. Говорю, а дядя заглядывает в ведёрко с выловленной рыбой, смеясь, делает вид, что не верит моим объяснениям. Это пуще злит меня Но я прощал ему насмешки, потому что давно кое-что уяснил: люди, хорошо знавшие моего отца, были добрее ко мне, чем все остальные,  в то время душа ребёнка во мне ни разу не ошиблась.

Илья Николаевич Артуков

Илья Николаевич Артуков  мой родной дядя. Он звал меня Кольчик и сам был как звонкий колокольчик  уж поговорить любил! Вообще, все его страсти легко пересчитать по пальцам. Выпускник 1937 года первого набора на физико-математический факультет Карельского педагогического института7, он всю жизнь страстно любил шахматы и карты, но больше всего  свою жену Марусю. А ещё дядя совершенно не был приспособлен к работе по дому.

 Маруся!  нерешительно зовёт дядька из большой комнаты.  Чего-то он не работает,  и тычет пальцем в разладившееся изображение старенького черно-белого телевизора, который стоит в углу большой комнаты их квартиры.

Они тогда уже жили в Петрозаводске на Перевалке. Захлопотанная тетка с кухонным полотенцем в руке энергично входит в комнату. Подстукнет, потрёт, погладит ладонью по бокам телевизора  и тот, словно успокоившееся дитя, перестает «капризничать».

Тётя в доме была полный генерал, а дядя  безоговорочный подчиненный. Но подчиненный  с эдакой подначкой.

 Почему в Политбюро нет ни одной женщины?  спрашивал он, в кухне вычитывая новости из очередной советской газеты, и сам же отвечал:  Мозгов маловато,  и заливался тонким ехидненьким смехом.

 Ой, бахвал!  отвечала ему тетя, сердито гремя посудой.

Будучи под градусом, дядька рассказывал, как его чуть не арестовали в 1937 году: «Говорят, изменник Родины! Я показываю им выписку из волостного Совета. В ней черным по белому написано: сын красного партизана, замученного оккупантами в Гражданскую войну. Отпустили».

Но дядя не рассказал мне, что тогда его исключили из комсомола: товарищи из органов на всякий случай «подстраховались». Позже мне в руки попал список советских граждан, расстрелянных с апреля по декабрь 1919 года англо-франко-американскими и белофинскими интервентами на оккупированной территории тогда ещё Олонецкой губернии. В нем значился Артуков Николай Никитич, житель деревни Мунозеро. Всё сходилось. Расстрелян 20 июля 1919-го. Рядом ещё пять фамилий односельчан, тоже расстрелянных оккупантами.

В следующем документе, датированном 16 августа 1919 года, из доклада военкома Спасопреображенского волвоенкомата С. Костина Петрозаводскому уездвоенкомату узнаю подробности убийств мирных граждан в селе Спасская Губа от рук врагов Советской власти: «В первых числах июня месяца была занята Спасопреображенская волость белофиннами под предводительством местных буржуев Шондраков, Алексеев, Курганов, Тароев, Дорофеев и компания которые с первых дней стали производить обычные свои зверства. Так, они арестовали в центре волости с. Спасская Губа почти половину населения и заперли в ригачу8. На второй день над товарищами, которых они считали более опасными, стали издеваться, сначала они под предлогом, что поведут в главный штаб, отправили 8 чел., и вот отвели от деревни приблизительно версты 3, стали их расстреливать. Перед расстрелом над каждым товарищем страшно издевались, некоторым из них выворачивали живым руки, выкапывали глаза, отрезали уши, нос, вырезали половые органы и т.д., так что мучения несчастных были ужасны, крики и стоны были слышны в деревню. Когда все были перебиты, они, ограбивши их, бросили в яму, заранее выкопанную, и вернулись обратно Зверски убитых насчитывается десятками, есть предположение, что расстреляно не менее 50 человек»9

Спустя неполных два десятка лет все из того же Мунозера в черный расстрельный список по злой иронии судьбы попадет Михаил Никитич Артуков 1896 года рождения, беспартийный, чернорабочий автобазы  родной брат Николая, героя-мученика Гражданской войны. 28 августа 1937 года его расстреляли в окрестностях Петрозаводска. Приговор приведен в исполнение через двадцать дней после ареста. Спустя тридцать три дня после расстрела Михаила органы НКВД берут последнего самого старшего из братьев Артуковых  Федора Никитича, 1886 года рождения,  и через две недели следствия, 14 октября 1937-го, его тоже расстреляли в окрестностях Петрозаводска.

С родными братьями красного партизана покончено, а дяде Илье, их племяннику, что называется, подфартило в 1937 году.

Страшное время! Одного брата замучили за пособничество нарождающейся Советской власти её враги. Двух других уже окрепшая Советская власть уничтожала как лютых врагов.

Из этой же деревни Мунозеро всё в том же далеком печальном 1937 году был осужден и расстрелян Лумбин Павел Яковлевич 1896 года рождения  муж другой моей родной тётки по отцовской линии. Расстрелян старший брат моего отца  Карпин Алексей Ильич (1907 г.р.).

Всего в деревне Мунозеро до 1937 года проживало 186 человек, из которых 126  мужского пола. Половина из них, как указывает статистика, старики и дети. Выходит, осталось шестьдесят три мужика. В августе-октябре 1937 года двадцать шесть из них расстреляны. Более сорока процентов мужчин, что называется, «кровь с молоком», уложили «свои» пули. Из них один не карел и неместный. Во времена, когда жив был дядька, таких цифр исследователи не публиковали, но это не означало, что Илья Николаевич Артуков, мой родной дядя, не знал об этом. Всё происходило на его глазах.

Задолго до перестроечных лет в очередной День Победы пьяненький дядька на кухне своей квартиры тряс потрёпанной записной книжкой, вычитывая из неё чьи-то фамилии, и грозился написать книгу о пережитом. Я верил: обязательно напишет. Когда же в 2002-м я вернулся домой из долгого странствия по необъятной Родине  ни дядьки, ни обещанной книги, ни записей.

Из его бесконечных рассказов лишь один эпизод осел в моей памяти. Во время войны дядя служил в диверсионном отряде, так как знал финский язык. Зимой их группу самолётом на парашютах забросили в тыл к финнам. Сбрасывали на замерзшее лесное озеро. Группа собралась в условном месте. Не досчитались командира. Стали искать. Он лежал на середине озера с не раскрывшимся за спиной парашютом. Бойцы не поверили своим глазам: твёрдый лед почти на десять метров отбросил мягкое человеческое тело от места падения. Удар вогнал голову командира в грудную клетку. Порученное задание группа выполнила.

Многое из своей военной биографии Илья Николаевич скорее всего не имел права раскрывать, а если про что и говорил, все это пролетало сквозь мои глупые молодые уши. Вряд ли я теперь узнаю то, о чём мог бы знать. Никогда уже не услышу характерное покряхтывание родного добряка, достойно прожившего непростую жизнь.

Шведский камень

⠀

Странную я видел картину.

Середина мая Солнечный день Скорбная похоронная процессия медленно вползает по дороге на мост через реку Суну. Грузовик с откинутым задним бортом дощатого кузова. Сзади него идут люди с венками в руках. В кузове  гроб на подставках, в нём лежу я. Подле гроба на скамьях  убитые горем мать, братья. Но среди них нет моей невесты Нины. От того на душе у меня стало так горько, и я вынырнул из-под воды.

Бурные вешние воды разлившейся Суны подхватили моё безвольное тело. Я жадно глотал воздух. Хороший пловец, я всё же справился с течением и выбрался на берег.

Поодаль от реки, на уютной поляне у костра компанией расположились друзья. Среди них Нина, моя невеста. Неделей раньше мы подали заявление в ЗАГС. Друзья даже не поняли, что я был на краю гибели и, можно сказать, вернулся с того света. С меня ручьями стекала вода. Они весело смеялись надо мной.

Позже я исследовал место, где Валазминский порог едва не утопил меня в коварной «бочке»10, тогда и уяснил обстоятельства своего спасения. Расклад получился таким. Мы с товарищем решили пройти этот порог. Это и понятно, кто из нас в молодости не любил приключения!.. А чтобы при прохождении порога не намочить одежду, я влез до подмышек в огромный мешок из толстого полиэтилена  такие служили вкладышами в двухсотлитровые деревянные бочки, в которых лесхоз хранил лесные ягоды. Да, сухим фраером решил выйти из воды! Мешок сползал с моего тела, и тогда я туго опоясался веревкой, для верности завязал её концы узлом. Не подумал тогда, что это и есть чудовищное нарушение правил прохождения водных препятствий.