Бытием натирать мозоли. Сборник статей - Юрий Иванов 2 стр.

 Теперь сойдёшь за мальчика».

С таким же успехов герой мог попытаться перерезать волосы девушки кирпичом. Напомним: русский четырёхгранный штык не был предназначен для какой-то резки, стрижки и тому подобного. Он мог только колоть. Резать мог штык-нож. Но ни в Русской Императорской, ни в РККА таковых не было. Такие были на немецких или японских винтовках. Но автор ведь не уточняет. А мог бы просто написать: отрезал карманным ножом. Нет, понесла его нелёгкая по неизвестным ему штыкам

А вот ещё фактическая нестыковочка. Часть 4, глава 31:

Гриша [Хруст] тем временем пытался убедить Жданова отказаться от самоубийственного плана [Жданов, бывший помощник коменданта Кондратьева, диверсант, сопровождает поезд с хлебом, хочет взорвать на ж.д. станции в Москве один вагон с порохом и устроить политический тарарам  Ю.И.]. Гриша хочет жить. Жданов разрешил Грише спрыгнуть с поезда.

Гриша пошел в хвост состава и прошел мимо купе, в котором лежали застреленные Шестопалов и Головня. Гриша посмотрел на Головню и повернул назад.

Жданов сидел за столом в купе, пил чай и смотрел в окно. Вошел Гриша, кинулся на него. Драка. Жданов оказался сильнее. Он сбросил Гришу под колеса поезда». Чуть позже Жданова с его вагоном пороха поджигают и отцепляют от поезда

Опять перед нами яркий образец молчановской «прозы». Но нас интересует в данном случае другое. Попробуйте представить себе: как можно из купе выбросить кого-то «под колёса поезда»? Причём, движущегося. Даже через открытое окно человек может упасть только на насыпь и покатится по ней. Автор и на это не обращает внимания. Такое ощущение, что он гонит постраничный «километраж», сметая всё на своём пути, в том числе и логику, чтобы успеть к какой-то дате

Пока Борисов наводит порядок в Окуневе, досье на вора Арсения Жукова оказывается в руках «полковника» Маслова. На досье имя нашего героя заклеивается полоской бумаги «Николай Борисов», а сама папка ложится в сейф, где уже лежат другие подобные папки Тонкий намёк на толстые обстоятельства. Борисова за поезд с хлебом в Москве встречают как героя, но вызванный в Кремль он готовится к разоблачению при встрече с Масловым. Надо отдать должное умению автора в нужный момент создать драматическую ситуацию, выигрышный финал (часть 4, глава 33):

«Борисов вошел. Из-за стола навстречу ему поднялся невысокий плотный человек в сером военном френче. Протянул руку.

 Полковник Маслов. Присаживайтесь, товарищ Борисов.

Борисов пожимает протянутую руку, присаживается.

 Вы хорошо поработали в Окуневе. Вами довольны,  говорит Маслов,  у нас есть для вас новое задание.

Не этого ждал Борисов. Посмотрел вопросительно.

 А как же?..

 Что?  поднял на него глаза Маслов. Встретились взглядами.

 Ничего,  сказал Борисов,  я готов.

Несгораемый шкаф, в котором лежала папка с его досье, стоял прямо за него спиной.» К сожалению, заметим, опять «полковник»

Ограничимся указанным перечнем авторских ляпов. А. Молчанов мог бы, наверно, прописать всё более чётко и без фактических ошибок. А почему он спешил, в произведении ответа на это нет.

Не наше дело указывать авторам, что писать, а редакции «Нового мира», что и как печатать. Тем более, что редакции «литтолстяков» не представляют теперь никого, кроме самих себя. Хотя «Новый мир» это всё-таки марка, хотя, возможно, и бывшая Но как тут не вспомнить моностих покойного актёра Льва Дурова, который был большой мастер на одностроки: «Уж коль вы президент, то соответствуйте хотя бы!..».

И ещё один  увы  неприятный момент. Не знаю, кому как, но мне показалось, что А. Молчанов вольно или невольно написал в каком-то смысле идейную пародию на знаменитый фильм сценариста Е. Габриловича и режиссёра Ю. Райзмана «Коммунист» (1957 г.). Даже какие-то сюжетные линии совпадают: бандиты, поезд с продовольствием, который очень ждут. Правда, главного героя в исполнении замечательного Е. Урбанского наш автор «передёрнул» как в шулерской игре: вместо идейного борца за Советскую власть, рядового члена партии, показана авантюрная история, в общем-то, проходимца, вынужденного игрой случая быть якобы идейным борцом. Какая уж тут «Героическая симфония»!.. Надеюсь, мне просто показалось. А то как-то это подловато выглядит, вы не находите? Кусать мёртвого льва  в замашках только шакалов.

Ну, и вишенка на торте: «героическая симфония» «Коммунист» была номинирована, как повесть, на премию «Большая книга-2018». И прошла в лонг-лист (т.е., в полуфинал)! Кажется, это всё, что надо знать о современной премиальной прозе

P.S. Книжка А. Молчанова продаётся в интернет-магазинах. Кому интересно, загляните в неё. Автор, что характерно, со времён публикации в «Новом мире» 2018 года не изменил и не добавил в «героической симфонии» ни слова Зато, наверно, уверенно пишет теперь в своих резюме: «номинант на премию Большая книга-2018, полуфиналист».

ТЕПЛИТСЯ СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ

Толкая камень собственного веса,

срываться, не добравшись до конца.

Прочитывать от первого лиц

драматургию жизненных процессов

(Галина Щербова «Сизифов камень»)

По определению В. Маяковского: «Поэзия  вся езда в незнаемое»,  но применительно к отдельному поэту можно сказать, что его стихи  это забег на определённую дистанцию. А вот на какую, зависит от таланта автора и его работоспособности. Бывают поэты, чьё творчество похоже на рывки спринтера: этот стих удачный, этот нет, этот опять нет, а этот  весьма неплох. А бывают такие, чьё творчество похоже на стайерский забег: длинная дистанция, напряжённо-ровное дыхание, размеренный, как бы задумчивый, но быстрый ритм и где-то вдалеке-вдалеке финиш Так вот, поэзия Галины Щербовой похожа на стайерских забег.

Есть старый фильм (1962 г.) английского режиссёра Тони Ричардсона «Одиночество бегуна на длинные дистанции» по рассказу Алана Силлитоу. Название стало нарицательным для показа отчуждённости человека в этом мире. Для лирической героини книг Г. Щербовой характерно одиночество именно, как сознательный выбор, возможно, как результат разных потерь: возлюбленного  «Вернуться в двадцать пять, / туда, где ты так близко» («Вернуться в двадцать пять», 2014); товарища детства  «Ты был во всём  держу в руке свечу,  / в безумствах и поступках на пределе» («Ивану», 2013); матери  «Ловящую слова экскурсовода / я помню маму в драповом пальто» («Шёл снег с дождём», 2011).

Внутренняя отстранённость лирической героини, тем не менее, не имеет ничего общего с замкнутостью, обитанием в некоей башне из слоновой кости:

«Большой Никитской, выводя/ её фарватер,/ бежит скрипачка от дождя/до альма-матер./ И не покрыта голова,/ и тонкий свитер./ Её встречают дерева/ и композитор./ Их отзвучали времена/ и устарели./ Она смертельно влюблена,/ как все в апреле./ Но не признаются ни в чём/ глаза под чёлкой./ Футляр со скрипкой за плечом/ блестит двустволкой.» («Весенняя охота», 2013)

В кругу интересов автора окружающий мир во всём разнообразии: путешествия, Москва, где живёт поэт, явления природы, собственный внутренний мир. Одиночество, естественное для пишущего человека, позволяет пристальнее вглядываться в окружающее, видеть не только оболочку предметов и явлений, но и некую суть, проступающую через внешние формы бытия

Многие стихи автора исполнены внутреннего напряжения, в них нет ни одной расслабленной строки, не в смысле неряшливости написания  вот, чего нет, того нет,  а в том смысле, что почти каждая строка, как взведённый курок: прочитал, словно нажал на спуск,  и выстрел.

Галина Щербова  мастер точных деталей, неожиданных образов и сильных концовок:

«Бескровно небо. Голову вбивает/ холодный фронт в дупло воротника./ Суконная двубортная тоска/ души порывы преодолевает./ Близка зимы гружёная телега/ и снежных баб хрустящий гарнизон./ Топорщится некошеный газон,/ ошеломлённый первой пробой снега./ А в эпицентре всех пересечений,/ ловя морозов льдистую струну, -/ как девушки, готовые ко сну, -/ стволы среди опавших облачений.» («Бескровно небо», 2013).

Яркая черта автора  это умение через описание природы показать состояние души, душевные переживания. Она включает природу в контекст человеческого существования и очеловечивает её, умеет превратить обыденное и мимолётное в факт поэзии. Любой взгляд вокруг  повод и возможность дать яркую зарисовку. Поэт уверяет, что такие картинки пишутся легко, естественно. И это чувствуется, т.к. их так же легко читать:

«Размеренно по улице Арбат/ Гружённые Камазы едут строем / Везут позавчерашний снегопад./ Он почестей особых удостоен./ И чудится, что у грузовиков/ Не кузова, а чайные стаканы,/ Что белоснежный сахар облаков/ Нам накололи к чаю великаны.» («Снегопад к чаю», 2013).

И снова Москва, нечто абстрактное, бесформенное, огромное, предстаёт в конкретных, чётких, колоритных образах:

Галина Щербова выпустила 6 сборников стихов, три книги прозы, печатается в периодических изданиях, на Интернет-порталах Дзен. Яндекс, Перемены, Русское поле, в общем, активно работает в литературе. С каждой книгой видение мира усложняется, письмо становится насыщеннее.

Прекрасное владение силлабо-тоникой не мешает поэту выражать себя и в верлибре. Верлибр  дело тонкое, можно запросто сбиться на прозаический рассказ или запутаться  и запутать читателя  в чересчур сложной метафористике. Тем не менее, в понимании Г. Щербовой верлибр  это, скорее, афористичность: «ложась спать/ не забудьте отключить/ голову» («ложась спать», 2011), или «того / кто знает себе цену/ никто не сможет переоценить» («того, кто знает себе цену», 2011). Автор подтверждает реноме верлибра и своё собственное.

Существует старая русская литературная традиция: съездил  увидел  описал. Тем более, заграничные впечатления. И, хотя в наше время эта самая заграница почти в шаговой доступности, тем не менее, художественный взгляд поэта значит многое. Приятно то, что и здесь поэт не изменяет себе и, описывая виденные места, почти всегда не просто перечисляет яркие впечатления, а превращает их в некий коллаж виденного, осмысленного, пережитого. Но, тем не менее, особенно сильные стихотворения этого ряда  «В гостях у графини», «Мальборк», или вот, например, «Дикая Лукания» (2013г.) с эпиграфом «Христос остановился в Эболи» (Карло Леви):

«Бесшумные разбойничьи набеги./ Ущелий всеобъемлющий простор./ Не защитят молитвы, обереги/ на козьих тропах неприступных гор./ Где кларнетист сорвался, брезжат веха,/ и музыка звучит издалека./ Ночной порой доносится, как эхо,/ протяжный стон из пропасти Стрелка./ Тут не известны радость и веселье,/ все проклинают тяжкое житьё./ Тут женщины подмешивают зелье/в объятья, поцелуи и питьё./ По-колдовски безмолвны и суровы./ И угли глаз. И чернота волос./ И что им христианские основы, -/ ведь не дошёл до Эболи Христос.», 

т.е., те, которые рисуют жизнь людей. В целом, стихам о загранице присуща некая поверхностность. Хотя едут за границу посмотреть именно туристические виды. Другое дело, что за каждым  условно говоря  «Золотым кольцом» есть и «Бетонное кольцо», и «Деревянное кольцо», а где-то и «Земляное» И хотелось бы больше видеть запечатлёнными в стихах, если уж на то пошло, непарадные виды городов и весей Италии, Испании и других мест. Т.е. то, что автор прекрасно умеет делать на родном материале:

Как писал Юрий Кузнецов: «Край света  за ближним углом». Так и в нашей поэзии часто сталкиваешься с мощным творчеством, свернув за ближайший угол,  открыв наугад случайно купленную, или доставшуюся в подарок книгу. Увы, многие пишущие замыкаются в скорлупе самомнения или членства в каком-нибудь писательском союзе, или в литературной группе и не видят, что происходит рядом, с твоим товарищем по литературе. Не смотря на то, что Галина Щербова сторонилась до недавних пор всяческих союзов, её уже оценили не только читатели, но и коллеги-поэты: она  лауреат и дипломант нескольких литературных фестивалей и конкурсов.

И всё-таки, хотелось бы подчеркнуть напоследок ещё раз: не пессимизм одиночества бегуна преобладает в стихах Г. Щербовой, несмотря на стайерский характер её творчества, а, наоборот, приятие жизни во всех её проявлениях, во всех её красках:

«Ветра надраивают, дуя,/ зимы лиловый чароит./ В мешок обёрнутая туя,/ как привидение стоит./ Но днями невообразимо/ сияют небо, облака!/ Давно пора забыть про зиму,/ весна не то чтобы близка, -/ она играет пузырями,/ клянёт капелью зиму вслух,/ и ноздреватый снег ноздрями/ сосёт её тлетворный дух,/ летящий мимо контролёров/ до дна метро большой Москвы, -/ дух свежекрашеных заборов,/ как обещание листвы.» («Пей до дна», 2013).

СКОМОРОХ, ИЛИ ЗЕРКАЛО КРИВОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Уже 25 лет на нашем поэтическом небосклоне сверкает (или тускло мерцает  кому как нравится) звезда Всеволода Емелина. Лев Пирогов в предисловии к первому печатному изданию в 2002 году знаменитых «Песен аутсайдера» писал, что стихи Емелина  это не что иное, как плач юродивого. С этим утверждением сложно согласится. По средневековым представлениям юродивый говорит с Богом, а отсюда его язык для простых людей невнятен. Если пользоваться теми же средневековыми определениями, то Вс. Емелин, скорее всего, скоморох, который с речевыми гримасами, ужимками и плясками не допускает, тем не менее, никакой невнятицы и неясности. Двусмысленностей (но не скабрезностей!)  да, сколько угодно, но смыслы его «песен» весьма и весьма внятны для читателя. Поэтому, заметим, государство и церковь всегда преследовали скоморохов  одни, видя в них опасность для престижа власти, другие, видя в них конкурентов в борьбе за паству.

Для поэта важно появиться в нужное время. Талант-то, конечно, потенциально всегда будет востребован литературой, но не всегда оценён читателями-современниками. Вс. Емелин из тех, кого фортуна  в том числе и литературная  поцеловала много раз. Мог умереть в детстве от многочисленных болезней и операций, но выжил. Мог умереть от белой горячки на Севере, когда работал после окончания института геодезистом на Севере, но не умер. Мог, наверно, начать печататься ещё в советское время, как тот же И. Иртеньев, или В. Степанцов, да так и остаться в том времени Хотя вот тут даже не вопрос, а утверждение: нет, не мог. Как не могли печататься в официозе концептуалисты, в лице, например, Л.Рубинштейна или Д. Пригова. Я не говорю о качестве их текстов, которые годятся для чего угодно, и не обязательно для книг. Или про узость темы, вроде приговских «милицанеров»  и, собственно, больше ничего особенного. Что уж говорить про нашего поэта (а, по его словам, он с конца 1970-х годов активно пробовал пробиться в литературные издания, но, увы)? Даже Д. Пригов на его фоне выглядит неким мастером изящной словесности. Как оказалось, стихи Вс. Емелина ждали своего часа  часа общественной встряски.

Вспомните «лихие» 1990-е годы. Как будто про нас было китайское проклятье: «Чтоб ты жил в эпоху перемен!». В эти годы одна общественно-экономическая формация, капиталистическая, сменяла другую, социалистическую, причём, в ускоренном темпе. После краха СССР осиротевших экс-советских граждан окружила какая-то кривая реальность: ваучеры и либерализация цен, залоговые аукционы и передел собственности, бешеный скачок цен на товары и многомесячные невыплаты зарплат, скуднейшие пенсии; малиновые пиджаки (кто-то правильно назвал их диагнозом) и разгул ОПГ; пьющий президент и семибанкирщина; развал промышленности и деградация сельского хозяйства; массовое вымирание русского населения; горечь и позор первой чеченской войны; «челноки» и шоп-туры в ближнее и дальнее зарубежье; крах советской системы кинематографа, разгул постмодернизма в литературе Государство разваливалось и менялось, общество металось в поиске новой идентичности. Такое состояние неустойчивости и рыхлости и называется смутой, или безвременьем.