Вот отец лежащий на диване двое в белом над телом черный ящик похож на адскую машинку заняты привычным делом сын бледен: никакой надежды дочери нехорошо а между тем никто не видит как сердце бедного отца расхаживает на балконе и лукаво склонив головку клюет граненую крупу
Анализируйте! пожалуйста берите! а вот и не дается не поймать не верю что отец и мать гниют на станции Востряково (электричка 20 минут) как пахнет летом! подброшенные в небо стаи! весь город в воздухе нагретом! он полюбил когда ей было 12 лет в 15 сыграли свадьбу и были вместе до самой смерти она и вскоре он которой как известно нет лишь сердце выпорхнет из рук
ВЕТЕР
Первый желтый лист подает весть пусть наизусть я это знаю ветер будет дуть все выдует обиду и досаду продует комнату и выдует меня
Из форточки пожалуйста сквозняк! заносит ногу за порог тащит за полу плаща толкает в спину ну ну потише я и так почти бегом я сам туда из рощи (вижу) выдувает все птичьи трели все тепло (поймать хоть что-нибудь) все листья пух и перья толкает в спину налитая сизой синью звенит и тут опустошенье летит газета середины лета весь воздух продувает над рекой чтоб не осталось памяти о том
что было там
кустом любовью лодкой
Ну ну потише я тебе не перышко не воспоминанье вот тут в ложбинке усядусь и не сдвинусь с места ведь я еще храню тепло земли
Утих сосредоточиться согреться вот белый и сухой цветок от сердца тепло как бы от рюмки коньяку сижу обняв свои колени как обнимал ее колени а поверху проносит облака и впереди как в аэротрубе машины продувает по шоссе
И от земли вступает в кости сырость я знал что это только передышка цветы дрожат сухой и нервной дрожью зачем такая спешка? Ах это место тоже стало пусто! несколько помешкав я поднимаюсь и всей спиной холодная плита сопротивляясь твоему напору стою и вижу что ничего уж не осталось
ПАДЕНИЕ
Толчками падал в ночь меж туч
снижался самолет
вот оно в ничто
и сердце ах! и снова ах! в ничто беззвучное падение в лифте стоп снова вниз желудок подкатывает к горлу мы падаем? ленивый разум разверни секунду в сорок лет дай! дай! дай! мне! но есть же ценное все пережить сначала и сокровенное стоп снова ах! вкус цвет запах что? женщина? не эта та первая соседка наклонилась над пакетом падение вверх или вниз? огромный влажный трилистник земляники под ним я прячусь лиловые ладони пахнут ах! дождем большим как небо ах! черникой прекрасной как любовь бегу с горы и страх и радость невероятные как ужас без конца
Вдруг пробудился колотится сердце что это было? будто выпрыгнет сейчас по ступеням в ночь как мяч держу вспомнил:
Мне снилась подмосковная платформа и сумерки осенние пустые все есть ржавые на вкус листы все здесь вдали размытый зеленый свет пронзительной печали и холод от асфальта по ногам а я? все ходят и знают что нет меня и ничего ждут электрички я сам стою и вижу: нет меня да как вы можете ходить и ждать? ведь нет меня! синим уколом в сердце и никогда не будет! сигнальные огни ни листьев ни дыханья ни огней
Я умирал в такси вдруг почувствовал мне дурно остановить машину? нет продержаться дотянуть до дома машинально опустил стекло хватая холодный ветер «вам нехорошо?» сполз на сиденье лицом в холодный дерматин и это было куда спокойней и страшнее сна
День за днем обкрадывают подхлестывай сердце заботы работа заполни его хоть каким-нибудь бредом губы в губы! зубы в зубы! но уже растут грибы плесени хоть по осени погляди на себя ты ходишь белый белый весь заплесневелый от пустого листа ты уходишь к пустым разговорам от пустых разговоров к пустым упражненьям в постели подолгу стоишь над столом я знаю на что похожа пустота она определенна ей нет конца на чистый лист бумаги я знаю что такое п у с т о т а
ПЕРЕЕЗД
1
Мешки и чемоданы уже нажрались тряпками а барахла становится все больше лезет из шкафа изо всех углов мы задыхаемся наш быт трясет пригородный вагон и лихорадит мы едем стряхивая пепел на паркет а сколько лет по нем скользили натирали так что отражалась люстра целиком уже шурупы не держат ручку двери лампочки перегорают наружу выходят подтеки трещины и войлоком свалявшаяся пыль с улицы приносят комья грязи «вот тут поставим шкаф» оглядывают стены по-хозяйски «тут холодильник» мы лишние как лишний весь этот скарб который нам приходится тащить с собою серый хвост на новую квартиру
2
Сколько помню тело перемещалось и переезжало
Но есть последний переезд когда обмоют и оденут и сразу станешь всем чужой друзья скрывая отчужденье а кое-кто и отвращенье весь напоказ бессмысленно топчась на месте подставят плечи под деревянный чемодан и расставшись со всеми милыми вещами ты сам поедешь в чемодане и солнце будет как назло носы услышат: развезло лица мокрые от слез отвернутся не выдержал раскис величие и будешь ехать и томиться превратилось в неприличие скорей бы вниз переселиться но если навсегда и вниз а если
ЭЛИЗИУМ
ГОЛОВА БУДДЫ
О чем он молился в зале музея во мне поселился тоненький голосок вот осколок статуи сквозь время темного металла уцелела голова полдень мысли Голова тишина вышина муравьиные чьи-то слова прокатил неслышно на роликах аппарат телевидения и как видение танцуя на пальчиках телевизионные гейши мальчики улыбаясь в блаженном безумии несколько видов экскурсоводов спеленутая тряпками мумия и в сером костюме седой должно быть из ФРГ
Деревянные облики корчат гримасы летят на клубящемся облаке меняют свои очертания по белым залам идет тайфун расталкивая всех могучим телом идет как слон: «быстрей ребята» телевизионные мальчики кланяются как болванчики «начали» и обращаясь к пустоте: «идя навстречу пожеланиям мы начинаем передачу» .
И вот на голых призрачных возникла легкая улыбка тысячелетнего металла
И выйдя на улицу в солнце что все немного пожелтели ты замечаешь невзначай встречаясь говорят все больше ни о чем «сенсай сенсай» «все было было» и кланяются как японцы «дела сакура отцвела» и больше ничего не будет скорей как полуавтоматы лишь заведенный ритуал
О чем он молился я понял наконец гладкий лакированный японец в каждом поселился не замечаем по своей беспечности но сквозь уют! азарт! стандарт! как темный знак НЕ КАНТОВАТЬ все больше проступает контур вечности
НОВЫЙ АФОН
Толстый храм слоеное пирожное
Здесь жили некогда монахи среди маслин и кипарисов сладчайшие вздохи и охи и ахи миндаль оливки мандарины форель в зеленом водопаде и девки нежные как осетрина по-монастырски в Ленкорани
Монасей вышибла из рая милиция в двадцать четвертом и мне сегодня видно в лунном свете как на дороге удирая задрав подрясники мелькают голыми лодыжками их погоняя бьет по нервам джаз
Здесь новый рай на две недели отели и пансионаты слетаясь со всего Союза стаи крашеных блондинок а за ними за волнами волосатые армяне и носатые грузины развращенные наживой устремляются на пляж Гурам нашел себе простушку друг обхватил ее подружку а девки-дуры как в раю роняют миртовые ветви из ослабевших рук и лютни отдаваясь возле стен монастыря где маслины серебрятся неостывших даже к ночи из расселин белый дым
И ах! неспокойны отшельников мощи в пещерах плоть блеснула в лунном свете тонкий запах кипариса донесло как щемяще жить на свете! зачем же все шахтерам пьяным? ах возвратите нас возвратите наши жаркие молитвы на землю из небытия мы согласны мы согласны ваши дщери так прекрасны! быть шоферами такси ваше море как вино! не в часовнях и пещерах о кощунство! с интуристами в Эшерах гениально! агнцам закланным служить о хотя б на две недели дайте этот новый рай!
Умолк оркестр у водопада и стало слышно как шумит как словно за сердце щемит отрезвляет и бередит эта сладкая вода да им покой (когда бы знали вы какой!) вам людям стадное веселье (с какой-то дьявольскою целью!) а мне поэту вечное похмелье утратив родину свою кипарисами дышать в чужом раю
СЛЕПОЙ И МОРЕ
Веди меня туда я слышу как оно мигает откуда ветер доносит свежесть брызг каждый раз как будто возникает летучий блеск черный квадрат бензином по лицу мазнув проносится свернули вправо теперь оно мерцает в левом ухе налево память услужливо подставила ступени ты говоришь: дома сады да я и сам прекрасно вижу пространство стало коридором в котором как будто брезжит свет мы удаляемся нет! остановились повис мгновенный росчерк птицы оно зовет оттуда мы повернули не туда стена! оно грохочет отовсюду! расступается вот оно! только руку протяни море
Я знаю мыслью: там простор на пароходе плыть 12 суток но более реально взбираться на крутую гору почти что вертикально и вдруг причалить неизвестно где
И само собою мое отношение к прибою все в дырах поспешно воздвигаемое зданье еще идет строительство все новые колонны и подпорки но ажурное созданье уже колеблется вдруг лепнина вдрызг! в брызги! опадает целиком и не успело гремя камнями и шурша песком все это дело смыть как снова блоки балки перекрытия кариатиды мозаика не кончив одного берется за другое да важно ли в конце концов когда одно теснит другое когда миллион феерических фантазий спешат прожить свою минуту на этом месте и сейчас
Рука разглядывает гладкие как четки каждый камень окатный звук веками великан играет в камешки сколько неоконченных симфоний а я который грею кости на солнышке все распадается на камешки и брызги море поделись своею гениальностью ведь есть же общий замысел может быть прекрасный город строит вечный шум мне говорит об этом прислушиваясь к Богу твой величавый Ритм его услышал Бах отворяю слух! вливайся! шире! кипучим блеском! не зренье дай! наполни! прозренье голосами! дай! море!
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Маленькое Я во мне пульсирует так на запястье тикают часы можно снять твое тело вместе с одеждой плоская модель вселенной и повесить на спинку стула двенадцать знаков зодиака чтоб отдохнуло маленькое Я и в это время время перегнав куда бы ни показывали стрелки слетало на свою планету всегда сия минута и сей час откройте крышку там ему эквиваленты речки и травы блеск хитиновых деталей какой-нибудь своей любви трепещут крылышки колес и мотыльков может быть приятная компания комариный хобот свернутый пружинкой ведь может надоесть в конце концов функционировать тогда угаснет стрекотанье солнца и стану куклой на закате дня
Соцветье одуванчика послушай маленькое Я треск сухой головки мака заключим с тобой союз лесная горечь земляники мне предоставь щедрый кусок бытия изнанкой лист щекочет а я тебе даю свободу Амарантус летай повсюду Амариллис собирай пыльцу всемирной жизни Артемизия процера соты и высоты Цеа Маис наполни красотами Трифилиум хибридум попробуй в чистом виде быть собой
Конечно ты знаешь луч солнца это сделка я хочу обогатиться луч солнца во времени стать равным тебе но исчерпавшему весь цикл превращений и времени и в то же время пить свое вино луч солнца есть виноград растягивая это удовольствие от полной кисти
Хотелось бы но глуше будни и непробудней сон тяжелею с годами болезни нет неизлечимей одно предчувствие мне брезжит утешеньем пройдет кто знает сколько лет и проводив последнего хозяина без радости и грусти как бы нечаянно освобожденное пространство дрогнет Сверх-Я уйдет единым всплеском в истину что было малым стало целым и расцветет Нимфея Альба
САД
Персик незрелый с щучьим прикусом это может быть временем года листья на солнце как зеленые перцы блестят или утром без ветра листья ивы бегут быстро-быстро или ветреным вечером юга как салфетки из бумаги что мы в детстве вырезали смотрят листья винограда или синими лиловыми вьюнами за окном где усики каких-то незнакомых насекомых находясь на пути моего взгляда схватили причудливой рамой или это глубокая старость картину июльского сада когда самоценны детали
13 СИМФОНИЯ
Еще не отзвучало начало публика еще ворочалась дышала и кашляла еще в дали большого зала какое-то движенье возникало еще соседка запоздало программку изучала краем глаза я знал уже с каким печальным наслажденьем! непроизвольно отметая все что он нас проведет по всем ступеням пробегая по нервам знойным холодом и бросит к своим ногам волной аплодисментов
Там подъезд сияющий в снегу на бегу распахнутая дверь старушки возле гардероба здесь свист костей и пляски гроба! визжит взбесившийся клубок прах отрясают кастаньеты Бобок! бобок! бобок! и разверзается и в э т о проваливается ошеломленный зал
Что было? что произошло? вылез на сцену востроносый в широких брюках отрывисто раскланялся скандируя и нарастая зал открытым сердцем шел к нему пожал сухую руку дирижера кто ты? ловкий мистификатор? нет! ты эксплуататор душ человеческих какою дьявольской уловкой сумел ты отворить наш бренный механизм где молоточек с барабанной перепонкой и каждому свой резонатор вставил
И вот вошло как мучаешься ты как одинокое созданье то и дело оступаясь летит в пролет и в пустоту как на лету его подхватывает кто-то в недоумении что произошло? «Но это безусловно гениально» сказала седая дама спутнице
Но время кончилось и все из света в темноту неспешно возвращаются к себе троллейбусом такси метро как будто ч т о полчаса назад наигрывала с м е р т ь на каждом позвоночнике и в упоенье и в тоске как поворачивается ржавый гвоздь в доске забыли начисто! все обернулось консерваторией толпой полузнакомых так прошмыгнув под колесом вильнувшей в сторону машины еще визжат голодные колодки тормозов уже спешат по тротуару к себе забыться сном любовью чем-нибудь
ВЕСНА В ФИНЛЯНДИИ
В березах Куоккало гуляет мартовское солнце где кроткий и чересчур прославленный старик смотрел на поле Финского залива беспомощно жуя бородкой будто ожидая от серо-голубой полоски так близко почти не различая которая одна осталась в тумане слез разгадки жизни всей и ветер выдувая влагу сушит съедает льдистый снег
И на дороге в Териоки вдруг припомнишь строки: «на даче в Куоккало» «уехал в Териоки» журнальная виньетка начала века чье-то больно шевельнется воспоминанье и там где в соснах розовый просвет напоминает лето приснятся чьи-то восемь лет вот у калитки ваш сосед в чесучовом пиджаке раскланялся с твоим отцом врачом или профессором и женщина белея взволнованным лицом и полосатым платьем бежит в траве и тебя оглохшего от сумасшедшей тряски снимают руки нежные с коляски и близко-близко счастьем осветленные глаза
Послушайте Куоккало и Териоки нельзя же так! нельзя навязывать чужое детство и соседство с великим дачником я не был тут недобрым старичком вернее был гораздо позже теперь сейчас и посетил музей бесцельно проехал в войлочных лаптях по лакированным паркетам
Но почему же так тоскливо? как будто т а к сложилась жизнь м о я ! здесь я играл там похоронен эмигрантом а отсюда в марте с горки глядел поверх берез и елей на белизну залива на финских рыбаков тюлени на льду они чернели сиротливо
ЗНОЙ И ВЕТЕР
Под дикою грушей читаю Платона и слышу пятная меня рябой и дрожащей тенью заглядывают через плечо и еще коллективное сознанье муравьев над морем над миром мерцает текучей дорожкой на сером