Ясно, что нарочно для пленника никто готовить не стал. Сглотнув слюну, Крапива пододвинула посуду к нему, но княжичу и того оказалось недостаточно.
Покорми меня.
Да ты дитё малое, что ли? Или умираешь?
Может и умираю.
Надо признать, не сильно-то и соврал. Своими зельями травознайка Власа едва ни с того света вытащила, да и ныне не была уверена, что до утра доживёт. Впрочем, острый язык служил ему исправно, так что надежда имелась.
Руки мелко дрожали от злости, но Крапива зачерпнула похлёбку. Княжич же приподнялся, брезгливо понюхал и скривился.
Отведай ты сперва.
А и надеть бы ту плошку ему на голову! Крапива процедила:
Боишься, отравлю?
У тебя умишка не достанет меня отравить. Боюсь, что шляхи готовят дерьмово.
Ты ещё и нос воротишь?!
А что, нужно соглашаться на первое, что предложат? Влас покосился в ту сторону, откуда доносились голоса степняков. Как ты?
Крапива запихнула ложку с похлёбкой так глубоко ему в глотку, что испугалась, как бы Влас не задохнулся. А после, смутившись, отпробовала сама. Готовить шляхи и верно были не мастера, но уж она-то после дня в пути перебирать не станет. Да и Влас, отбросив княжеские манеры, уплетал за обе щёки. Нрав показал и будет, так что плошка опустела прежде, чем пленник ляпнул ещё какую гадость. А после завалился на спину и указал на впалый живот.
Глянь рану от той твари. Свербит.
Рана была не из тех, от которых испускают дух, но выглядела в самом деле худо. Травознайка смочила тряпицу в остатках зелья и промокнула не желающие подсыхать края. Пока же она сидела на коленях, низко склонившись над Власом, тот как-то измудрился положить ладонь ей на бедро, поверх длинного полога рубашки.
Ну сказывай, склонил голову он. За мной поехала?
Крапива шарахнулась.
Не трогай!
Я и не трогал. Сквозь рубаху только. Так же не жжёшься.
Зато по лбу могу дать!
Влас ухмыльнулся.
И верно ты крапива. Только задень мигом обожжёшь! Не колдовством, так словом. Найдётся ведь и тот, кто к тебе в рукавицах подступится. А схватить покрепче и сама ластиться начнёшь, как кобыла непокрытая!
Стыд опалил девке уши, заплакала мутными каплями стиснутая тряпица. Права была матушка! Гульня Крапива, гульня каких поискать! Вот и княжич то сразу понял, иначе не стал бы над нею измываться. А вольно было без платка ходить, рукава подворачивать да хвостом перед чужаком вертеть! Сама ведь напросилась! Вот срам!
Крапива проглотила злые слёзы.
Чего тебе надо от меня? Почто прицепился, как репей?
Влас вскинул смоляные брови.
Ты за мной поехала, не наоборот. Наклонись.
Зачем?
Наклонись, с нажимом повторил он. Могут услышать.
Крапива нехотя склонилась к самому лицу раненого.
Ниже, выдохнул княжич.
Говори так.
Он лишь прищурился.
Крапива вдохнула воздуха, как перед погружением в воду, уперлась ладонями в землю по обе стороны от его головы и наклонилась так низко, что дыхание у них стало одно на двоих. Капли воды стекали с мокрых волос, падали на скулы и губы Власа, а тот жадно слизывал их.
Ты окрутила шляха, чтобы поехать с ним, уверенно сказал он. Шляхи жадны до женщин. Подыми юбку согласятся на что угодно. Крапива вспыхнула и отстранилась бы, но княжич крепко схватил её за ворот рубахи. Ты поехала, чтобы вызволить меня.
Чёрные глаза держали её крепче, чем рука за рубаху. Влас не шевелился, но напряжён был, как зверь перед прыжком. И поди разбери, нападёт или нет.
Да кому ты нужен! с жаром бросила девка.
Тебе. Тебе нужен, травница. Потому что Тяпенская Матка пригласила меня. Потому что то, что случилось, отец посчитает засадой. Потому что, если я не выживу, вашу деревню сравняют с землёй. И ты, дура самоуверенная, решила, что должна меня вернуть.
Говорил он твёрдо, словно приказывал, и Крапива уже сама не понимала, по доброй воле поехала в Мёртвые земли или выполняла волю княжича. А он всё не отпускал её и говорил прямо в губы.
И ты заставишь шляхов поверить тебе, поклянёшься в верности, а когда я окрепну, достанешь самого быстрого коня. А до того сделаешь всё, чтобы меня не казнили. Поняла?
Слова вырвались сами собой.
Я тебя ненавижу, сказала Крапива. Если бы не ты, ничего этого не случилось бы!
И будто натянутая струна в животе лопнула! Он, он виновен во всём! Не уехал, когда стоило, не отпустил проклятую девку аэрдын. И на шляхов напал тоже он, княжич Влас!
В чёрных глазах горел пламень, но вины в них не было. Влас ответил:
Если не я, твоих родных, тех, кого не зарезали шляхи, убьёт мой отец. Так что делай, что говорю.
Лучше бы ты меня не спасал от той твари.
Если бы я тебя не спас, вскоре сам бы подох. Так что иди к своему дурачку шляху и клянись, что полюбила его.
Он легонько отпихнул Крапиву, а девке показалось, что она получила пощёчину.
Откуда тебе знать? Может я не солгу. Может я и правда полюбила, шепнула она.
Влас широко улыбнулся, отчего пересохшие губы его треснули.
Ври, да не завирайся, фыркнул он. И принеси ещё пожрать.
Отчего-то Крапиве снова захотелось искупнуться. Она с тоской покосилась на озерцо, но подступающий ночной холод сделал его неприступным, а согреть после ледяной воды девицу было некому.
Дружина не стала биться за тебя. Они грабили дома и насиловали женщин, а сражаться никто не стал. Знаешь, почему? Княжич не ответил, но Крапива знала, что слушает. Потому что сражаются за достойных.
Она зябко поёжилась и села на берегу.
Тревожное забытьё, в которое погрузилась травознайка, не назвать было сном. Мокрая рубаха льнула к телу и радовало это не больше, чем объятия княжича. Верно, потому она не услышала осторожных шагов. А может тот, кто приближался к ней, умел ходить так, что не услышал бы никто. Крапива вздрогнула лишь тогда, когда одеяло легло на плечи.
Стэпные ночи холодны, Шатай стоял рядом и глядел на серебряную гладь, а не на девку.
Крапива открыла рот, но так и не нашлась, что сказать. Поблагодарить? Повиниться? Соврать или попросить о помощи? Она молча обвила руками ногу шляха, а тот, мигом растеряв всю спесь, сел рядом и обнял её поверх одеяла. Он кивнул на дремлющего неподалёку пленника.
Хочэшь, я убью его?
Крапива шмыгнула носом.
Слишком долго я его лечила, чтобы вот так сразу убивать.
Хочэшь, убью кого-нибудь другого?
Нет, что ты Вы в степи не ценят чужой жизни?
Мёртвые зэмли жестоки. Слабый всё равно нэ выживэт.
Но вы лечите раненых!
Мы нэ спасаем обрэчённых.
Почудилось, или шлях взаправду покосился на княжича с сочувствием?
Поэтому та тварь из-под земли никто не спасал Бруна.
Брун мог умерэть один. Или могли умерэть всэ. Развэ лучше умерэть всэм?
Крапива вздохнула.
Лучше никому не умирать.
Чем сильнее сгущалась тьма, тем ярче сияли купающиеся в озере звёзды. Они тонули в ледяной черноте, но не пропадали, а упрямо топорщились острыми гранями. Так светятся на чёрном плаще Хозяйки Тени души тех, кого она уводит за собою. И Холодок, старый Айз, перерубленный надвое пёс, бросившийся защищать хозяина, все, кого наперечёт знала Крапива, тоже светили где-то там. А травознайка сидела на берегу и уже не могла помочь никому из них. Могла лишь тем, кто остался.
Я тоже слабая, сказала вдруг она. Я слабая, и я могла умереть там, в яме. Но ты не бросил меня.
Шатай подогнул под себя ноги и долго вдумчиво обрывал лепестки с попавшегося под руку дубровника. И таким потерянным выглядел в тот миг! Потерянным и юным? Впервые Крапива поняла, что гордый шлях не многим старше неё. В седле держался, словно и правда родился в нём, с мечом управлялся и не раз сам под чьим-то клинком оказывался Но едва ли пережил два десятка зим. И не было у него ни сладкого пирога, матерью к празднику спечённого, ни отца, в бойню готового кинуться на защиту родного чада. Был лишь конь да кривой меч, поющий свою страшную песню. Где ж тут вырасти добрым да ласковым?
Почему ты не бросил меня? спросила Крапива.
Потому что я взял тэбя в сэдло. Поклялся защищать перэд Рожаницей.
Вот оно как. «Шляхи жадны до женщин», сказал Влас. Сказал, а сам не понял. Не жадны бережливы.
Юный шлях, забрав с собою из разорённой деревни девицу, с нею вместе посадил на коня Лихо. Кто станет ответ держать, коли девица окажется лгуньей? Он и станет.
Крапива вызвала в памяти обиженно вскрикнувшего Холодка, когда за ним пришла Хозяйка Тени. Больше не сыграет на свирели первый парень Тяпенок, а Крапива не вздохнёт украдкой, что нельзя хоть раз прильнуть к его устам. И ведь не абы кто, не безликий степняк убил Холодка, а Шатай! Его лицо, не чьё-то ещё, перекосила ярость битвы. Но вот сидел с нею рядом, робко пряча взгляд, уже совсем иной Шатай И больно было предать его!
Шатай и Влас разнились как вода с небом. Разные народы родили их, а всё одно отражались друг в друге, как братья.
Один вырос в дороге, не спал на перине и не пил сладкого мёда, а о Крапиве пёкся, словно всю жизнь её ждал!
Второй, баловень богов, любимый воспитанник Посадника, обожаемый слугами и окружённый красавицами А душа истекает кипящей чёрной смолою.
Один, не задумываясь, резал своих и чужих.
Второго бросили в бою самые преданные воины.
Да и обликом Рожаница обоих наградила, словно в насмешку.
Степняк Шатай выделялся в племени выгоревшими соломенными волосами и слишком светлой кожей. Выше всех, зато не вышедший широтой плеча.
Влас же, напротив, смуглее и чернявее всех в роду, а мягкие кудри его будто девице принадлежали, а не мужу.
И кому из них верить, Крапива не знала. Зато знала то, что крепко Посадник любит непутёвого сына.
Девица облизала пересохшие губы.
Как Как в ваших краях берут себе жён?
Шатай прыснул.
Лишь нэдостойные бэрут себэ жён! Они запэрают их в тесных домах, заставляют прятать волосы и рожать дэтей каждый раз, когда на смэну холоду приходит тэпло! В наших краях женщины бэрут себе мужей.
Крапива закусила мокрую косу и ощутила железо на языке.
Как?
Шатай откинулся на траву, так и не расплетя ног. Указал на яркую звезду на небосклоне.
Это глаз Рожаницы. Она смотрит на нас с небэсного чертога. Когда она нарекает рэбёнка женщиной, то протягивает руку с серэбряной иглой и вспарывает дэвочке живот. Послэ того, как пошла кровь, дэвочка может выбирать. Она может выбирать очень долго: год или два. Или всэ дэсять лет. Пока нэ выберет достойного. А может взять пэрвого мужа сразу.
Первого?
Отчего Крапива ахнула, шлях не понял. Продолжил спокойно, едва заметно улыбаясь.
Пэрвый муж обэрэгает женщину. Он поёт ей, дарит дорогой подарок и приносит добычу к её порогу. И, если жэна остаётся довольна, она можэт подарить ему дочь. Но это нэ случается скоро. Послэ она выбирает сэбе ещё мужей. Двух или трёх. Рэдко больше.
Щёки травознайки горели. Тут на одного-то мужа согласиться страшно, а степные распутницы берут по два, по три. И никому до них дела нет, все только порадуются, коли женщина понесёт.
А если ребёнок не от мужа?
Как это?
Ну Во рту у девицы стало сухо. Если мужей несколько Как понять, от кого женщина понесла?
Нэ понимаю.
Ох, мамочки
Жарко стало так, что ледяное озеро показалось спасением. Вот же стыдоба! Как можно помыслить об эдаком непотребстве?! Тьфу! Тьфу!
А Шатай нахмурился, силясь взять в толк, и, наконец, рассмеялся.
А-а-а! У вас дэти зовутся по отцу! У нас нэ так. У рэбёнка есть мать и есть плэмя. Все мужчины в плэмени принимают его. Мэня нашли в стэпи, и никто нэ знает, как звали мою мать. А Иссохший дуб стал мнэ отцом.
Тогда где же Крапива собралась с духом. Где ваши женщины? Сколько живу на свете, не встречала ни одной шляшенки.
Шатай повернулся на бок и оказался так близко, что девица с трудом заставила себя не отстраниться. Он долго глядел на неё, а после протянул руку.
Не тронь
Нэ трону.
Касания его были легки, что крылья стрекозы. Не касания даже, а движение воздуха у волос. Ладонь Шатая скользнула по её плечу, закрытому золотыми прядями.
У Стрэпета была жена. И у Кривого. И ещё одна, её звали Нардын. Ей нэ случилось выбрать ни одного мужа. А потом их забрали у нас, и Дуб стал Иссохшим.
Кто забрал?
Шатай резко сел, а затем так же стремительно встал. Он встопорщил пальцами волосы так, словно хотел вырвать.
Их забрал Змей. Плюнул на две стороны, замер и плюнул ещё раз.
Кто такой
Нэ произноси поганого имэни! Это тварь, дрянь, будь он трижды проклят! Он нэ чтит законов, нэ сидит в сэдле. Называет Мёртвые зэмли своими владэниями, хотя стэпь не принадлежит никому! Он бэрёт женщин силой! Шатай замолчал, тяжело и громко дыша, а после добавил: Когда я встрэчу его, я его убью.
А если он окажется сильнее?
Шатай и не задумался.
Тогда он убьёт мэня. В Мёртвых зэмлях нэ выживают слабые. И твой раб тоже нэ выживэт, добавил он. Стрепэт позволил лэчить его лишь для того, чтобы отдать богам.
Как это?
Он отдаст эту падаль на съедэние смрадным птицам.
Холод запустил лапы под одеяло, царапнул Крапиве спину. Вот так живётся в Мёртвых землях. Никто не дорожит ни своей, ни чужой жизнью.
Стрепет вождь, а княжич сын вождя, пролепетала она. Отец выкупит Власа, если назначить цену
Дэти Мёртвых земэль не торговцы! Мы воины! отрезал Шатай.
Неужто воинам чужда жалость?
Жалость есть слабость. У нас слабостэй нэт.
Вот только не было это правдой. Первой смекнула Матка Свея, она же растолковала дочери и Крапиве. А ныне травознайка и сама докумекала бы.
То, что Крапива считала проклятием, послужит ей защитой. Нет, не колдовство. Самое естество то, что делает девку женщиной. То, за что безмолвно укоряла её мать, превратилось в единственное оружие.
Крапива поднялась и скинула одеяло.
Шатай, позвала она. Ты Я. Я хочу взять тебя в мужья. Ты станешь мне первым мужем?
Шлях подался к ней, но аэрдын выставила вперёд раскрытые ладони.
Ты сказал, что будешь любить даже ту жену, к которой не сможешь прикоснуться. Если если не соврал
Всё ж таки он не сумел сдержаться. Шатай бросился к девице, подхватил её под коленями, поднял и закружил. Напуганная, Крапива обвила руками его шею: не упасть бы! Но вспомнила о проклятье, рванулась Оба с плеском свалились в ледяную воду.
Сотни и сотни звёзд, пойманных в капли, взметнулись в вышину и опали. Когда Крапива, кашляя и плюясь тиной, выкарабкалась на сушу, она сжала зелёную поросль на берегу так сильно, что корни затрещали. Шатай, ясно, и не заметил, что случилось.
Живая, аэрдын?
Вроде
Напугалась?
Крапива с усилием растянула в улыбке занемевшие губы.
Нет, что ты
Вставай!
Сейчас Только отдышусь маленько.
Пойдём к костру. Там жарко от огня. Станэшь дышать там, а я спою для тэбя.
Крапива стояла на четвереньках, боясь пошевелиться, а пальцы её сжимались и разжимались. Вот уже целое новое озеро натекло с мокрой рубашки и волос, а всё казалось, что она так и не вынырнула, что лёгкие жжёт, а вдохнуть не выходит.
Ты иди. Я потом. Сердце колотится. Всякой девке боязно свадьбу предлагать.
Шатай присел на корточки с нею рядом, хотел убрать волосы за ухо, но Крапива увернулась.
Нэ перэдумаешь? серьёзно спросил он.
Нет. Просто страшно, честно ответила аэрдын. Иди.
Шатай покачал головой, но напирать не стал. То ли не знал, чем девку утешить, то ли ещё какой закон воспрещал невесте мешать. Кто их, шляхов, разберёт?