Ты в порядке? Тебе, кажется, снилось что-то плохое взгляд, сопровождающий этот, очевидно, волнующий Дэвида вопрос, небезразличный, по-настоящему озабоченный и содержащий даже, возможно, тревогу. Пусть я и вряд ли знаю до конца, как она выглядит в случае с ним, но я не хочу говорить. Я хочу другого. Того, что не требует слов. Что ты..?
Я не даю ему закончить. Повернув голову, я позволяю себе ощутить вкус, аромат и взаимность. Коктейль из запаха алкоголя и просто Олдриджа окутывает меня, заполняет собой все мои рецепторы и органы обоняния, когда он забирает недолго находившийся в моих руках контроль и, сжимая обе мои руки в изголовье кровати, целует мои губы так, будто хочет того, чтобы я забыла о существовании абсолютно всех мужчин на свете. Чтобы оказалась словно уничтожена для них. Чтобы думала только о нём. Прокручивала в голове каждое мгновение и хотела ещё и ещё Снова и снова. День за днём.
Слабая горечь на его языке для меня словно сладость. Я забываю про свет и всё остальное, кроме него одного. Кажется, Олдридж тоже не помнит ничего из того, что я говорила. Мне уже почти нечем дышать, но я всё равно не хочу, чтобы он прекращал. Этот поцелуй Он созидает меня, что-то собирает обратно и воедино, собирает осколки в более цельную картинку. Я не чувствую себя так, будто меня просто жалеют и поддерживают иллюзию, что я важна. Всё ощущается настоящим. Не так, что ему приходится что-то делать с собой, чтобы захотеть меня.
Наконец мои руки обретают свободу. Ещё немного, и неспособность касаться свела бы с ума. Олдридж замирает, смотря в мои глаза, не моргая, когда мои пальцы стискивают волосы на его затылке в удерживающем движении, лишь бы не дать отстраниться. Лицо, достойное быть на обложке модного журнала, становится ближе. Мои глаза закрываются сами собой, едва я чувствую давление на губах, которому хочется покориться, не сопротивляясь, и то, как поцелуи спускаются всё ниже и ниже по моему телу. Подбородок, шея, грудь. Я ощущаю смущение. Ведь теперь Олдридж видит меня полностью обнажённой. А если я слишком худая, и ему не нравится? Но эта мысль умирает в зародыше, когда он вновь оказывается рядом, сильный, красивый и кажущийся тем, кого невозможно забыть, как ни старайся. Его взгляд гипнотизирует и подчиняет. Он словно говорит, что можно уехать физически, но всё равно остаться под кожей, и с этим я ничего не смогу поделать. Я начинаю думать, что, может быть, это правда. Что, даже находясь в тысячах километрах от меня, он всё равно что будет стоять у меня над душой.
Ты пахнешь пыльными страницами и зелёным чаем, вдруг говорит Олдридж, упоминая то немногое, что ему известно обо мне насчёт любимых занятий и предпочтений касательно напитков. У меня нет и не может быть должной уверенности, но, скорее всего, эта фраза, сказанная кем-нибудь другим, прозвучала бы исключительно неприятно, блекло и серо. Сейчас же она излучает сексуальность и влечение, напряжение момента. Для меня всего этого становится чересчур. Мгновения, мужчины, того, как он словно пытается впитать мой облик в свою память, сохранив его там навек, и, возможно, поэтому бездействует в остальном. Будто бы специально изводит меня и нас обоих.
Я так больше не могу и понимаю, что касаюсь его. Там, где живот, и ниже. Олдридж весь дрожит, и понимание того, что это из-за меня, дарует странную власть. Мне хочется, чтобы он снова потерял контроль так же, как несколько часов тому назад. Мне хочется увидеть это в мельчайших деталях. В темноте ничего из этого не было доступно.
Кажется, я кричу, когда он проникает в меня. Сразу же до конца и глубоко. И мне совсем не стыдно. Если только чуть-чуть. Но и это проходит. Его лицо охватывают страсть и потребность. Он становится лишь больше и толще внутри меня, по крайней мере, так говорит мне собственное тело, и я чувствую почти боль. Боль, которая наверняка станет настоящей к тому времени, как он уедет, и каждым моим шагом будет напоминать мне об этой ночи. О том, что мы делали вместе, что ещё могло бы произойти, о моих словах, глупых и не очень, но в основном о нём. О том, как именно он смотрел, разговаривал, выглядел и заставлял меня себя чувствовать. Как именно был со мной и внутри меня.
Моё тело сжимается вокруг него, когда он утыкается лицом куда-то мне в шею, в этот раз позволяя себе опуститься на меня, едва мы переступаем через невидимую грань одновременно. Я думаю, что ему было хорошо со мной. Изумительно и потрясающе. Мои ощущения именно такие. Я приветствую его тяжесть Наслаждаюсь ею. Учащённое дыхание приятно обжигает. Не знаю, что Олдридж сделал, или что в нём есть такого, но мне будто хочется его навсегда. Хотя я понимаю, что это вряд ли стоит воспринимать серьёзно. Не сам акт близости, но мои эмоции после. Я чувствую себя заклеймённой этим мужчиной. Помеченной. Принадлежащей ему. Являющейся его. Но это всё только от того, что для меня он первый после Гленна. А до него у меня и вовсе никого не было. Мне просто не с чем сравнить. Вскоре наступает рассвет.
Мы не говорим о минувшей ночи. Возможно, это и необходимо, но он ничего не спрашивает. Я и тем более не знаю, с чего начать, и стоит ли действительно это делать. Строго говоря, мы вообще не разговариваем. Просто съедаем каждый свою порцию завтрака, который Олдридж заказал по своему усмотрению прямо в номер, пока я бесшумно плакала в душе. Потом мы спускаемся в лобби. Мне фактически ничего не хотелось есть, но под его тяжёлым и словно испытующим взглядом я не смогла иначе и теперь чувствую лишь тошноту. Мне кажется, меня может вырвать в любой момент. Но свежий морозный воздух чуть бодрит, и я вспоминаю, что вообще-то ещё не утратила дар речи. Импульсивные слова касаются того единственного, о чём я сожалею. Теперь, когда начинаю думать, что вся эта ночь нет, не была ошибкой, ведь я этого хотела, но обнажила во мне ту меня, которую я не знаю. И даже не уверена, что хочу знакомиться с ней ближе. Я не такая женщина, какой была несколько часов тому назад. Я всегда казалась себе чуть ли не бревном. В такие моменты я никогда не воспринимала себя и Гленна, как одно целое. Против воли при свете дня я приближаюсь к тому, чтобы ощущать себя чуть ли не грязной шлюхой, совершившей акт измены и предательства, да ещё и наслаждавшейся каждой секундой.
Простите меня. Я не должна была просить вас говорить те слова. Это неправильно.
Я понимаю. Понимаю, почему ты попросила. Всё в порядке.
Но ничего не в порядке. Я понимаю это по тому, как он пытается улыбнуться, но эта эмоция не касается его глаз, из которых будто бы ушли весь блеск, сияние и свет. У него уязвимый вид. Всецело несчастный. Я почти противна сама себе. Я толкнула его на предательство самого себя. А может, и его чувств к неизвестной мне женщине, если вдруг такая есть, тоже. В некотором смысле я становлюсь как Ава. А ведь она лежит в гробу. Это то, о чём я думаю, ощущая себя беспомощной и разбитой. Всё оказалось совсем не так, как я себе представляла. Я думала, мы просто Но вместо этого чувствую себя отвратительной.
И всё-таки забудьте.
Если ты этого хочешь.
Да.
Сама я точно не забуду то, до чего опустилась и насколько низко пала, но ему не надо этого помнить. Хотя, может, ему и вовсе всё равно. Или смешно. Просто он слишком порядочный, чтобы это показать, и лишь по этой причине разговаривает со мной исключительно упавшим голосом.
Мне, наверное, пора.
Да.
Ни к чему продлевать эту бессмысленную агонию. Он ведь сделал даже больше, чем я просила изначально. Про любовь и признания в несуществующих чувствах не было и речи. И его пальто выглядит слишком тонким для нынешней температуры. Я понимаю, что мне не хочется, чтобы он простыл и заболел.
Я ведь тебя не обидел?
Я мгновенно вскидываю голову вверх, не понимая природу данного вопроса. Мне было с ним замечательно. Я точно знаю, что не чувствовала того, о чём он говорит. Да, между ног несколько саднит, но это терпимо и ожидаемо.
Нет.
Я почти жалею, что не могу сказать ему о том, насколько живой и пробуждённой он сделал меня впервые за долгое время. О своих переживаниях, что так всё было лишь в моей голове. Заговорить о чём-то из этого значит признать на словах существование этой ночи, но это не для меня.
Тебя подвезти?
Нет. Мне будет полезно пройтись.
Я просто не выдержу нахождения с ним в тесном пространстве машины. Такой же привлекательной, как и он сам. Не дай Бог снова произнести что-то безрассудное. Лучше сразу умереть от стыда.
Тогда я
Да.
На протяжении нескольких мгновений мне кажется, что он вот-вот подойдёт, преодолеет незначительное разделяющее нас расстояние и сделает что-то, чтобы помочь мне почувствовать себя менее сломленной, но от него ничего не зависит. Совершенно ничего. Видимо, он приходит к тому же самому выводу, потому что кивает наверняка своим каким-то мыслям и, посмотрев на меня в крайний раз, ведь внутри себя я никак не желаю считать его последним, садится в автомобиль, захлопывая за собой дверь.
Машина разворачивается слишком скоро и направляется в сторону выезда из города. Кажется, с её скоростью проходит всего секунда или две прежде, чем она исчезает в отдалении, становясь лишь крохотной точкой на горизонте.
Я направляюсь домой, едва удерживая вчерашние книги в почему-то ощущающейся слабой руке.
Глава 5. Безыдейность
Ты сегодня какая-то странная. Не такая, как обычно.
О чём ты говоришь?
Моё совместное вместе с Кирстен патрулирование дорог не так давно подошло к концу. Теперь нам на смену заступает другая команда. Я уже почти заканчиваю переодеваться из формы в свою собственную одежду, когда слышу эти слова среди господствовавшей до нынешнего мгновения безмолвной тишины.
Ты отпустила того мужчину, который опаздывал к врачу. Полгода назад ты бы оштрафовала его, не задумываясь и не приняв данную причину во внимание. В принципе ты так и поступала во всех подобных случаях, невзирая на мои слова, что мы здесь не столь принципиальны. Теперь же в тебе будто что-то поменялось. Эй, я что-то не то сказала? Мэл?
Нет, всё в порядке. Просто я нигде не могу найти свой сотовый телефон. Наверное, оставила в служебном автомобиле. Надо успеть, пока парни не уехали. Увидимся после Дня благодарения.
Я наскоро прощаюсь с коллегой, хотя это вряд ли можно так назвать, и покидаю раздевалку быстрым шагом. Но на самом деле мне некуда торопиться. Я ничего не теряла и не забывала ни в патрульной машине, ни где бы то ни было ещё. Просто у меня нет ни намерений, ни желания рассказывать о себе и о том, что шесть месяцев тому назад я злилась на весь чёртов мир в целом и на каждого человека в частности. И потому-то и не учитывала всякие объяснения и оправдания, не считая даже самые уважительные из них достаточными для того, чтобы превышать скорость и нарушать правила дорожного движения. Я была жёсткой и отрицающей поиск любых компромиссов, не желающей ничего слушать, когда перед законом все должны быть равны. Но несколько часов назад, и правда, позволила тому человеку уехать. Так же, как и Олдриджу. Нет, даже не начинай этого снова. Не смей.
Но мысли уже вторгаются в меня бурным потоком, сметая всё на своём пути. Несмотря на то, что прошло целых две недели, воспоминания всё так же свежи и отчётливы. Они нисколько не потускнели. Разве что засос, оставленный на шее, который я обнаружила по приходу домой из отеля, почти сравнялся по цвету с окружающей кожей. Я думаю, что буду скучать по нему, когда он окончательно исчезнет. Так же, как некоторая часть меня начала тосковать по Олдриджу в первый же вечер. По нему надо мной, рядом и во мне. По его словам, взглядам, движениям, действиям и близости. Вот, наверное, кто смягчил мою злость. Даже не осознавая этого, ослабил её до такой степени, что я стала вольно и расслабленно подходить к исполнению своих прямых обязанностей, но меня это даже не беспокоит. В отличие от того, что он просто уехал. Я привнесла слишком много эмоций в обычный секс. Наделила мужчину теми качествами, которыми он, возможно, и не обладает. Стала ожидать непонятно чего, когда мы ничем друг другу не обязаны, а он мне и тем более. Но чем больше я пытаюсь заставить себя остановиться, запретить себе вспоминать, тем в моей голове всё становится только хуже. Сильнее. Чётче. Пронзительнее. Острее. Как будто всё закончилось только что, а не две недели назад. Как будто я всё ещё ощущаю его. Губы, руки, вес тела, желание, силу и страсть. То, как он растворяется во мне. Лишается контроля в моих объятиях. Забывается в экстазе.
Думая об этом, я часто теряюсь в пространстве, утрачиваю осознание, где нахожусь и просто что собиралась поесть, перестаю ощущать аппетит или не понимаю, что конкретно читаю, в результате пробегая глазами одни и те же строки по несколько раз, но всё равно не приближаясь к разгадке смысла в том или ином отрывке. Иногда я касаюсь себя, но чувствую лишь разочарование. Хотя я никогда и не дотрагивалась до своего тела слишком часто, сейчас оно и вовсе словно насмехается надо мной, говоря мне, что я полная дура. Что наедине с собой у меня больше никогда и ничего не выйдет. Что всё это просто напрасная трата времени и усилий.
Сэндвич, что я ем, сидя за кухонным столом и бесцельно глядя в окно, не разбирая пейзажа за ним, оказывается безвкусным и каким-то не таким. Хотя я и знаю, что дело вовсе не в том, что с его приготовлением что-то не сложилось. Он точно с тем же вкусом, что привёз мне тогда Олдридж. Во всём городе было, есть и будет лишь одно заведение, где можно его купить, так что мне всё очевидно. Проблема от начала и до конца заключается во мне. В отсутствии у меня аппетита, как такового.
Я споласкиваю тарелку под струёй тёплой воды, когда на подоконнике начинает звонить лежащий там телефон, и наскоро вытираю руки о мягкое полотенце, прежде чем ответить.
Алло.
Мне необходимо с тобой посоветоваться, будто голоса не было достаточно для распознания, я отнимаю сотовый от уха и смотрю на дисплей, где вижу написанную белым шрифтом поверх серого фона фамилию из семи букв. Без всякого имени. Просто Олдридж. Ты слышишь?
Д-да. Я слушаю.
Я пытаюсь не чувствовать этого и мысленно отрешиться от ощущения. Но сердце ускоряется так, что его биение начинает бешено пульсировать и в шее, и в груди. Я сажусь на стул, потому что не уверена в своих силах и в том, что смогу устоять. Ноги кажутся мгновенно ослабевшими и подгибающимися.
Ты всех тут знаешь, а значит, точно сможешь мне помочь и кое-что разъяснить.
Он говорит со мной так, будто не видит, что происходит с моим телом лишь из-за одного его голоса. Даже когда, встрепенувшись, я осознаю физическое отсутствие, вслед за этим приходит лишь уверенность, что он должен, по крайней мере, слышать, догадываться, подозревать. Но это не личный разговор. Не совершаемый буквально из-за меня. Я начинаю испытывать разочарование. Пока тихое и спящее, но имеющее все шансы стать громким. Пусть не наяву, а исключительно внутри, но всё-таки.
Без проблем. В чём именно нужен мой совет?
Так сразу и не объяснишь. Я прежде должен кое-что показать. Я подумал, может быть, я могу приехать? Около семи часов. Это нормально? Ты не будешь на дежурстве?
У меня полная безыдейность относительно того, почему он это просит. Зачем ему тратить столько времени, когда всё, что необходимо, я могу просмотреть посредством электронной почты? Но я не говорю этого. Я не в силах отказать. Но кому? Ему в помощи? Или себе в возможности его увидеть?