Человек этот обратился к Пророку, не произнеся положенных формул вежливости и даже не поздоровавшись. Говорил он с сильным акцентом, происхождение которого я тоже не смог определить.
К нашему удивлению, Пророк поднялся с места и спустился с настила на землю. Он поклонился незнакомцу, прижав правую руку с плодом хурмы к груди. Словно желал, чтобы пульсация ягоды передалась его сердцу.
Я ждал тебя. Возьми этот плод и передай его мусульманину Джалаладдину Мухаммаду Руми. Ведь его существование через шестьсот лет подтверждение того, что ислам будет жив и тогда. Я в этом уверен, но мои последователи и ученики тоже должны знать наверняка, хотя сомнение часто посещает их головы, сбивая с пути. Потому что нет в мире человека, которого нельзя было бы переубедить оставить истину и направить по ложной дорожке.
С этими словами он передал ягоду незнакомцу. Тот почтительно принял ее и спрятал в складках одежды. А потом снова отступил в тень, которая сделалась вдруг настолько густой, что я не смог разглядеть, куда он направился или как исчез.
Учитель умолкает, но я, привыкший во всем искать тайный смысл, жду продолжения. Его рассказ не похож на хадис, а больше на сказку из тех, что рассказывают на ночь маленьким детям. Но она без конца, хотя я точно знаю, что каждая сказка должна иметь конец. Чтобы ребенок понял, о чем она и чему учит. Но Абу Бакр молчит, и тогда я спрашиваю сам:
Муаллим, а что было дальше?
Он приоткрывает глаза:
Ничего. Я так и не узнал, кем был тот человек и почему Пророк доверил ему это дело. Почему он не выбрал кого-то из нас? А, может быть, в том и был замысел Аллаха? Я ничего не знаю И не знаю того человека
Голос его прерывается. Взгляд блуждает, словно он меня не видит или не понимает, где находится. А потом совсем тихо просит позвать к нему родных, чтобы проститься.
Я поклонился и вышел из комнаты, чтобы выполнить его просьбу. И больше никогда не увидел его живым. Только на другой день, когда шел вместе с остальными за его табутом, я понял, что теперь остался совершенно один. Когда я был младше и тоже терял близких людей, меня никогда не посещало такое острое чувство тоски. Тогда все происходило словно бы не со мной, а теперь я стал старше и испытывал чувства гораздо более сильные, чем раньше. Ведь как говорил мой учитель: «Большая мудрость приносит большие страдания». Наверное, я становился мудрым. И понимал не только то, что остался без поддержки в конце концов, у меня в руках было ремесло, и я уже мог постоять за себя но меня исподволь начинала занимать и другая мысль: а что, если я стал преемником земной жизни муаллима и теперь должен что-то сделать. Но что? Я вновь и вновь проговаривал в голове наш последний разговор, но никак не мог ухватить истину или получить ответ. Но у меня было впереди еще много лет жизни, хотя мусульманин должен всегда помнить о смерти, но мне не хотелось пока об этом думать. «У меня впереди еще много лет жизни», повторял я беззвучно, понимая, что ответ найдется сам, или я его найду собственными силами.
Примечания
[1] Хиджра переселение мусульманской общины под руководством пророка Мухаммада из Мекки в Медину, произошедшее в 622-м году. От Хиджры ведется отсчет в исламском лунном календаре (лунная хиджра), а также в иранском солнечном календаре (солнечная хиджра).
[2] Табут погребальные носилки в исламской традиции.
[3] Викала (араб.) торговый двор, в котором размещались купцы и их товары, проводились сделки купли-продажы и прочее.
[4] Хадис (араб.) рассказы очевидцев и современников о поступках и словах пророка Мухаммада, затрагивающие различные религиозно-правовые стороны жизни мусульман.
[5] Сулейман ибн Дауд исламский пророк, третий еврейский царь и правитель объединённого Израильского царства в период его наивысшего расцвета. Сын пророка Давуда (Давида). Отождествляется с библейским царем Соломоном.
[6] Харам (араб.) запретные деяния для мусульман.
[7] Сура (араб.) части (главы), на которые делится Коран.
[8] Аят (араб.) наименьший смысловой отрывок Корана, оканчивающийся рифмой, составная часть суры.
[9] Аба шерстяной или из грубой ткани плащ с укороченными рукавами.
Глава 2
15-й год Хиджры
Сук аль-ислам, крупнейший рынок в Медине, был похож на огромный гудящий улей. Он начинался у дома молитвы аль-Ид и тянулся до древних могил Бану Саадат, что близ горного склона аль-Вида к северу от города. Это место, называемое Джарар Сад, Посланник, да благословит его Аллах и приветствует, повелел сделать частью рынка, значительно расширив его границы.
Обширное пространство, напрочь лишенное строений и даже навесов, было битком набито разношерстной толпой. Среди чистейших белых одеяний взрослых мужчин то тут, то там виднелись красные камисы[1] мальчишек, еще не достигших совершеннолетия. Среди головных уборов преобладали чалмы, чаще черного цвета, хотя иногда попадались и желтые. Некоторые жители Медины предпочитали бурнусы[2], чем резко отличались от асхабов сподвижников Пророка.
Торговцы раскладывали свои товары прямо на земле. Среди продуктов особо выделялись горы фиников, мешки с пшеницей, сосуды с молоком и творогом. Чуть далее аль-баззаза предлагали одежду и ткани для различных домашних потребностей. Для лошадей и прочего домашнего скота на Сук аль-ислам был предусмотрен особый отсек, известный как Баки аль-хайл.
Торговцы Медины, когда пришел Посланник Аллаха, были худшими из людей в вопросах меры. Они часто обвешивали и обманывали покупателей, чем наживались на их нужде. Однако ниспосланный Аллахом аят «Горе обвешивающим» заставил их быть более сознательными в этом вопросе.
Пророк нередко сам появлялся на базаре, что-то покупал, общался с асхабами и возносил дуа[3], чтобы их торговля была благодатной. Наряду с этим он вместе с мухтасибами инспектировал рынок. В обязанности проверяющих входило следить, чтобы торговцы не обвешивали и не обманывали покупателей, соблюдали чистоту и не нарушали общественный порядок.
Протискиваясь в разгоряченной толпе, я бросал быстрые цепкие взгляды по сторонам и чутко вслушивался в какофонию звуков. Нищий-сектант мог объявиться где угодно, и я не имел права его упустить.
Накануне вечером Хасан ибн Аббас, мой благодетель и наставник, повелел явиться в его покои.
Аллах милостив к тебе, Нурислам, сказал Хасан, и его взгляд проник в самую душу. Он дарует тебе возможность доказать свою любовь и верность Ему.
Почту за честь отдать жизнь во имя Всеблагого, я поклонился наставнику.
Твоя жизнь в руках Всевышнего, неодобрительно покачал головой Хасан. И лишь Он в праве распоряжаться жить его рабам или умереть.
Склоняюсь перед волей Аллаха.
Учитель на мгновение прикрыл глаза, складки на его лбу разгладились, а тон смягчился.
Совет старейшин братства решил, что ты готов к испытанию.
Я продолжал молча глядеть на благодетеля, стараясь сохранять хладнокровие, хотя внутри меня рождались противоречивые чувства.
В Медине недавно объявился нищий старец. Он ходит по рынку в разгар дня и сеет смуту среди правоверных своими речами. Его грязный язык называет нашего праведного халифа Умара узурпатором, а власть его незаконной и противной Аллаху. С каждым днем этот лживый пес собирает вокруг себя все больше народа и старейшины опасаются возможных волнений. Тебе выпала честь покарать безумца-еретика, возвысив себя перед ликом Создателя, и доказав преданность нашему священному долгу. После благополучного завершения дела ты станешь полноправным членом братства карающим клинком Аллаха.
Я даже перестал дышать, внимая каждому слову наставника.
Вот твое оружие, Хасан извлек из-за пояса джамбию в ножнах из темной, местами потертой кожи и протянул кинжал мне.
Я трепетно, с большим почтением принял клинок. Рукоять из слоновой кости, потемневшая от времени, идеально легла в мою ладонь. Я медленно, с замиранием сердца, вытащил джамбию из ножен. Тусклый свет масляного светильника отразился в витиеватом волнистом узоре клинка.
«О, Владыка, да это же аль-димашик!» словно завороженный, я не мог оторвать взгляд от причудливых линий на темной стали.
Будь осторожен, лезвие пропитано смертельным ядом, нарушил молчание наставник. Достаточно одной царапины, чтобы жертва, терзаемая жуткими мучениями, скончалась в течение нескольких минут.
Мое сердце бешено заколотилось. Я знал, что аль-димашик это легендарный клинок, изготовленный из чрезвычайно редкой стали, обладающей невероятной прочностью. Но яд это было уже слишком. Моя готовность к испытанию слегка ослабла, так как никогда раньше я не сталкивался с таким опасным оружием. Если не буду осторожен, то могу стать жертвой своего же клинка. Но это была хорошая возможность доказать преданность вере и самому наставнику. Поэтому я лишь ответил:
Я буду осторожен, наставник. И не дам ему одержать верх.
Насилу оторвавшись от созерцания кинжала, я аккуратно вложил клинок обратно в ножны и заткнул за пояс.
Кара Аллаха должна настигнуть подстрекателя прилюдно, чтобы каждый убедился: Всевышний не прощает тех, кто сомневается в наследниках Его Посланника, продолжателях его великой миссии.
Я склонил голову в знак того, что всецело понял и принял наставления Хасана.
А это, учитель положил передо мной темный шарик размером с нут, на случай, если тебя поймают.
Я перевел недоуменный взгляд с горошины на Хасана, ожидая пояснений.
Мы не можем предать гласности существование и миссию нашего братства. Есть вещи, которые должны оставаться тайной для простого народа. Если поймешь, что тебе не сбежать, и секреты братства будут под угрозой просто раскуси алмут алфори[4], и Аллах заберет тебя к себе в Дар аль-мукама[5].
Я шумно, почти со стоном вздохнул, решив зашить пилюлю в ворот риды[6] поближе к горлу, чтобы в случае чего, было легче до нее дотянуться ртом.
Иди, сын мой, и да пребудет с тобой милость Аллаха! сказал наставник, давая понять, что встреча окончена.
Запахнув полог покоев Хасана, я направился в уединенную каморку, где, по обычаю, мне следовало провести сегодняшнюю ночь. И уж точно я не мог услышать слов учителя, произнесенных тихо в полном одиночестве:
Надеюсь мы еще свидимся, мой мальчик ИншАллах.
***
Я лежал на жестком матрасе, застеленном покрывалом из верблюжьей шерсти, и тщетно пытался заснуть. Тело и душа трепетали от волнения, которое нарастало с приближением испытания. Три долгих года я ждал этого дня. Мечтал, грезил наяву и во сне, как наставник накидывает на меня риду члена братства и вручает джамбию, изготовленную специально для меня. Я карающий клинок Аллаха, разящее копье гнева Его, посланник смерти и ужас грешников! Аллах велик!
Тело словно горело изнутри, жажда поглощала все мысли. Я протянул руку и нащупал в темноте глиняный кувшин. Пил долго и жадно, словно измученный путник в пустыне, наконец добравшийся до оазиса. Насытившись, я откинулся на покрывало, положил руки под голову и погрузился в воспоминания.
После того как Умар ибн аль-Хаттаб совершил погребальный намаз, а тело муаллима завернули в кафан и опустили в могилу в комнате Айши рядом с усыпальницей Пророка, я почувствовал, что внутри меня что-то оборвалось.
Я бродил по улицам Медины не зная, куда идти и что делать, и чувствовал себя потерянным и одиноким.
«Почему, Аллах, ты забрал его у меня?!» спрашивал я, поднимая глаза к небу. Но небеса молчали.
Опомнился я, слоняясь по рынку, малолюдному в тот траурный день. Взгляд зацепился за лотки с одеждой и тканями, и я, не задумываясь, приблизился, чтобы получше рассмотреть товар. Мое внимание привлекли шерстяные аба редкое одеяние среди асхабов. В памяти всплыл образ муаллима, облаченного в свою любимую фадакийю[7], которую праведный халиф носил постоянно, чем выделялся на фоне сподвижников Пророка и был везде узнаваем.
Ас-саляму алейкум, юноша, голос торговца застал меня врасплох, вырвав из цепких лап воспоминаний.
И тебе мир, господин, рассеянно произнес я, глядя на мужчину, который, казалось, появился из ниоткуда.
Хищные черты лица, орлиный нос, густые вздернутые брови и пронзительный взгляд глубоко посаженных темных глаз придавали ему отнюдь не торгашеский вид. Я несколько раз моргнул, чтобы удостовериться в реальности стоящего передо мной человека.
Вижу, тебе приглянулась эта аба, продолжал торговец с известной долей лукавства. Шерсть лучших верблюдов Аравии, да будет мне Аллах свидетелем! Бери, не пожалеешь!
У меня совсем нет денег, смутился я, простите. Я лишь вспомнил своего наставника, который носил точно такую же фадакийю
Погоди, неужто твой учитель сам Абу Бакр ас-Сиддик, да будет доволен им Аллах?
Имя муаллима, произнесенное вслух, заставило меня вздрогнуть и на мгновение погрузиться в пучину скорби. Но голос торговца вновь вернул меня к реальности.
Твой учитель был великим человеком и, я уверен, Аллах приготовил для него достойное место в раю, совершенно другим тоном произнес мужчина, пристально глядя на меня, от чего мне вдруг стало не по себе. Я многим обязан ему, продолжил торговец после небольшой паузы. И почту за честь, если ученик праведного халифа согласится принять сей скромный дар в память о своем учителе.
Мужчина протянул мне аба, которую я рассматривал минуту назад.
Я не
О, Всевышний, неужели ты позволишь этому юнцу обидеть почтенного человека?! то ли в шутку, то ли на полном серьезе воскликнул торговец. Повернись, я помогу тебе примерить фадакийю, поглядим, как она сидит на тебе.
Не дожидаясь ответа, мужчина с силой развернул меня спиной к себе и накинул на плечи аба. Расправляя складки, он незаметно для меня коснулся пальцем какой-то точки на шее. Я почувствовал, как меня затошнило, и голова закружилась. Мир перед глазами поплыл, а затем и вовсе исчез.
***
Очнулся я от нежного прикосновения. Два огромных черных глаза взирали на меня с близкого расстояния, вызывая трепет и волнение. Смуглая кожа лица, аккуратный чуть вздернутый нос, красивой формы губы, застывшие в полуулыбке. Пышные темные локоны склонившейся надо мной девы ниспадали на мою грудь, приятно щекоча кожу. Прекрасная незнакомка ласково и неспешно гладила мои волосы, отводя непослушные пряди со лба, и смотрела на меня с таким обожанием и преданностью, что я сильно смутился и заерзал на своем ложе.
Где й-йя? еле слышно произнес, отводя взгляд от завораживающих очей красавицы.
Незнакомка лишь загадочно улыбнулась в ответ и неожиданно позвала:
Амина, неси скорее розовое вино для нашего господина, он пришел в себя!
Едва различимый шорох одежд и в мое поле зрения впорхнула еще одна девица с золотой чашей в руках. В отличие от черноволосой с огненным будоражащим взглядом, Амина выглядела воплощением простоты и скромности. Темно-русые волосы, убранные в косу, открывали безупречно гладкую светлую кожу лба. Длинный ровный нос и выразительные скулы придавали облику девушки некую царственность, а спокойный открытый взгляд серых глаз вмиг смыл чувство неловкости и тревоги в моей душе.
Твое вино, мой господин, протянула мне кубок Амина. Оно придаст тебе сил и прояснит разум.
Кто вы такие и почему называете меня своим господином? я принял кубок, однако не торопился пробовать напиток.