Гибель Ермака:
В конец, убедившись в превосходстве казачьей удали, силы и мужества над своей трусостью, в последующем татары на столь активные действия уже не решались. Племена их были разрознены, единого руководства они не имели, мелкие князьки выживали лишь междоусобицей, да угнетением тех, кто склонился пред ними, для покорности, ища защиту от дикой природы, да чужих диких племен. Но по Сибири еще скитался некогда ее всесильный властитель, слепой хан Кучум. Именно он, с помощью дорогих даров и подарков склонил одного из своих вельмож к осуществлению своего плана, в основе которого лежала подлость и предательство. На протяжении продолжительного времени Карача, так звали того предателя, выдавал себя за верноподданного Русского государя и за друга всем казакам. Не раз уже он помогал казакам и продовольствием и в случае необходимости присылал опытных охотников проводников для дальнейшего продвижения вглубь Сибири. Вот как то раз Карача, на большой праздник зазвал к себе в гости атамана Ивана Кольцо и с ним порядка сорока казаков. Доверчивые казаки, изрядно угостившись, и ничего не подозревавшие завалились спать. Ночью, по приказу того же Карачи, всем сонным гостям перерезали горла, после того праздника, из гостей ни один казак не ушел живым. Гибель Ивана Кольцо, долгое время являвшимся, по сути, правой рукой и близким другом князя Сибирского, нанесло невосполнимый урон всем казакам в Сибири и великую грусть, и печаль самому Ермаку. Следом, в кротчайшее время, в мелких стычках с татарами, попав в засады, погибли и казачьи атаманы, Яков Михайлов и Никита Пан. Сам князь атаман с каждым днем становился все мрачнее и угрюмее. Потеря ближайших друзей сподвижников, которые неотлучно сопровождали, его с первых дней похода в Сибирь, нестерпимым грузом тоски и печали теснило его сердце. Именно поэтому, думается, Ермак и допустил такую беспечность, что привела к гибели и его самого. Атаман был до крайности утомлен жизнью, что привело к успешному осуществлению против него очередного коварного татарского плана. Враги пустили ложный слух, что не далеко от Искера на реке, по приказанию Кучума задержаны бухарские купцы, желающие наладить торговые связи с городом. Быстрый и решительный атаман, выступающий ранее перед купцами гарантам их безопасности, нисколько не медля, взяв с собой еще 49 казаков, 5 августа выдвинулся вызволять купцов. Весь день, пробродив вдоль русла реки по лесам и болотам и не найдя ни купцов, ни татар, Ермак уже хотел возвращаться обратно. Все это время, не сводя своих прищуренных глаз, за казачьим отрядом велось скрытое наблюдение татарских разведчиков, посланных все тем же Карачей. Утомленные долгими поисками казаки решили переночевать на берегу реки, чтобы утром, отдохнувши, вернутся в стан. Та ночь была на редкость дождливая, на реке поднялась буря, и волны с белыми гривами разбивали о неприветливый берег. Только лишь успев разбить шатры, уставшие, казаки повалились спать мертвецким сном. Некоторые историки утверждаю, что в ту ненастную ночь не были выставлены даже караулы, в чем я лично конечно сомневаюсь. Скорее всего, опытные татарские лазутчики, пользующиеся темнотой ночи, сильными порывами дождя и ветра смогли подкрасться к часовым незамеченными. Зарезав часовых, подошли основные силы и, взяв небольшое казачье становище в плотное кольцо, басурмане ринулись на спящих. Стон, крики и предсмертные хрипы умирающих во сне товарищей пробудили Ермака. Снился ли в ту ночь атаману родной тихий Дон, или его великие победы и завоевание целого царства Сибирского, всего этого мы уже точно не узнаем. В мгновения ока Ермак выскочил из шатра, успев схватить оружие и покрыть голову царским шлемом, секунда и готов витязь к бою. Привычным для казаков братьев голосом он подбадривает их и призывает к битве, но в ответ слышны лишь крики басурманские, да кое где предсмертные стоны умирающих товарищей и нет казаков в живых, а на него с наскока целая ватага татар навалилась. Своим тяжелым мечом, пробив, себе кровавый путь к крутому берегу реки, Ермак, уличив нужную спасительную секунду, прыгнул в буйную воду. В надежде доплыть до оставленных лодок, Ермак, превозмогая огромную тяжесть царских доспехов, попытался плыть в их сторону. Тяжесть царского панциря не позволили доплыть до ближайшей лодки, а бурные волны неспокойной реки накрыли собой казачьего атамана навсегда. Ермак погиб в дождливую ночь на 6 е августа 1584 года утонув в Иртыше пытаясь спастись от ночного татарского налета. Эту печальную весть для всего Донского казачества принес в Искер раненый казак, чудом уцелевший в той ночной резне. Казаки собрались на казачий круг «думать думушку единую». Небывало тихо было на том кругу. Сумрачны, горестны и печальны были обветренные сибирскими ветрами казачьи лица, множество из которых покрыты шрамами и рубцами. Многие сердца скорбью полные не способны были сдержать слез. Повидавшие за это время столько невзгод и лишений, стольких товарищей верных потерявшие в этой далекой от дома дикой стороне и слезы не проронившие оглядывались и как, бы извиняясь перед друг другом плакали. Со смертью атамана погибла сама идея, сгинула с ним чудодейственная воля, умерла вера в общее дело, и не осталось надежды на будущее, сердца казаков опустели. Не устоять казаком, столь малым числом против толп, ободренных врагов.
Из всех атаманов, пришедших с первых дней с Ермаков, в живых остался лишь один, Матвей Мещеряков. Ему и быть атаманом, возле него и кучкуются осиротелые казачки. Взоры всех обращены к Мещеряку. Атаман снял шапку, поклонился, все казаки обнажили головы. На кругу полная тишина
Тяжело было говорить атаману, да и говорил то он ведь, то, что у каждого было на душе, да высказать вслух никто не мог. Говорил он о невозможности дальнейшей борьбы и о безвыходности их положения Круг единогласно порешил, выходить из политого казачьей кровью дикого края. Возвращается на родину, уведомить должным образом царя, предоставив решение сего дела его могучей воле. С понурыми головами выходили казаки обратно в Россию. Их отход из завоеванного ими дикого края походил на путь раненых львов, окруженных стаями шакалов, сопровождавших их злобно радостным воем, но не смевших на них бросится. Татары издали следили за казаками, но не провоцировали с ними стычек, остерегаясь непобедимых ими воинов, вызывающих невольный страх, даже своей малочисленностью. По мере приближения к границам России, многие стали все чаще оборачиваться назад, беспокойные думы стали посещать многих из них, на сердце налегала тоска и сожаление о брошенном крае. Некоторые уже вслух стали поговаривать о том, чтобы вернутся в Сибирь, хотя бы только для того, чтобы лечь в могилы рядом с товарищами и незабвенным Ермаком Тимофеевичем. Пройдя труднейший путь до реки Туры, казаки неожиданно встретили крупный по численности царский отряд под предводительством воеводы Ивана Мансурова, шедшего по указу царя в Сибирь на помощь князю атаману Ермаку. Радостью наполнились казачьи сердца неописуемой. Осознал и атаман Мещеряк и дружина его, почему так тяжело им далось решение об отходе. Да потому, что земля та чужая, которую они покинули, и где столько могил казачьих осталось, за все то время мытарств и страданий стала для них дороже старой их родины. Все как один те казаки, объединившись с отрядом Мансурова, ушли обратно в Сибирь, дабы продолжить подвиги и труды свои. Именно те, вернувшиеся обратно в Сибирь, именно та малая горстка Донских казаков, в последующем и стала прародителями, и отцами основателями Сибирского казачьего войска.
ГЛАВА 5
Донское казачество при Московском царе Борисе Годунове
Между тем на самом Дону, казаки продолжали борьбу с вероломными степняками. До нашего времени еще сохранились грамоты того времени являющиеся документальными свидетельствами того, что и крымские и ногайские ханы и турецкие султаны беспрерывно шлют свои просьбы, а иногда и наставления Московским царям, чтобы те приняли самые решительные меры по сведению казаков с Дона. Иначе дружбы с Россией им не видать. Московские же владыки в свою очередь зачастую отписываются, что «казаки донские и волжские не наши люди это люди вольные, живут и действуют они без нашего на то царского ведома». Ну а сами под шумок, что говорится, время от времени посылают казакам на Дон и жалование, и милостивые царские грамоты. В общности же свей большинство московских царей сходилось в общем мнении, что хоть вольные люди с Дона и доставляют им множество дипломатической волокиты и хлопот, но сама затея их ликвидации с Дона, предприятие, мало того не выполнимая, но и прежде всего самоубийственная для самой России. Так как Донские казаки представляют собой единственную, организованную добровольную силу и грозную стражу всей территории Руси на обширной юго-восточной ее окраине. Не будь там казаков, вся эта огромная территория стала бы проходным двором, как для целых кочующих степных орд, так и для Турции, в продвижении ее сухопутных сил вглубь самой России.
При царе Федоре Иоанновиче, служба казаков столь была ценна и почетна, что жалование, выплачиваемое до этого Иваном Грозным от случая к случаю и зависящее от положения дел на границах, стало, выплачивается систематически в определенные сроки и с регулярным повышением. Но все эти царские преференции претерпели крутые изменения при вступлении на престол в сентябре 1598 года, Бориса Годунова.
Казаки люди по натуре своей простые, бесхитростные, интриги плести не умеючи, с чистым сердцем и с детских лет приученные к службе своему отечеству, до могилы, сражавшиеся за русское дело с татарвой, которую они презирали именно за постоянное клятвопреступление и вероломство. Регулярно неся службу и находясь на рубежах родины, казаки были далеко не безграмотными в вопросах общеполитических. Они прекрасно помнили, какую роль сыграл новый царь при двух последних Рюриковичах, и какими злодеяниями и ухищрениями добился царь Борис Московского престола. И когда Россия вначале притворно умоляла, а потом под палками выбирала Годунова на царство, казаки хоть и молчали, но чувствовали, что творится что то противоестественное и глубоко неладное. И хотя они вместе со всей Россией и присягнули ему на царство, но на Дону было общее смятение, уныние, а ожидание чего то дурного, буквально витало в воздухе. Не было среди донцов ни эмоционального подъема, ни малейшего воодушевления. Ропот казаков, как и их негодование по поводу избрания царя Бориса дошло и до царских ушей. Себялюбивый, подозрительный и мстительный интриган был уязвлен и, пользуясь приобретенным могуществом, стал мстить маленькому боевому племени. В первую очередь он лишил все казачество устоявшегося к тому времени жалования, а так же и отдельных привилегий и даров, которыми обычно цари награждали казаков за их верную службу. Перестал посылать им царственные грамоты, как бы давая тем самым понять, что в составе русского государства их вовсе нет. Для неженатых «джентльменов удачи», степных бродяг, живших войной и налетами на басурман, скудное царское жалование, как и его дары материального значения в принципе то и не имели. Но вот со стороны казачьего статуса и царской морали, такое отвержение было для донцов неприемлемым. Оторванные от родины, заброшенные в дикие степи, вечно окруженные врагами, в постоянной борьбе с кочевниками, они и подкреплялись духовно тем, что Россия нуждалась в их постоянной защите. Ну а за свою тяжелую воинскую службу им было достаточно лишь той малой милости и внимания, которую им уделяла время от времени та или иная царская особа. И тут эта связь резко обрывается по своеволию самого Московского помазанника. Их служба, да как их жизнь превращалась в бессмыслицу, стиралась как бы сама идея казачества, идея вольного степного защитника своего отечества. Ранее в Москву от Донского казачества постоянно высылались посольства и представительства, теперь же по новому царскому постановлению, казачьи посольства в столицу запрещались под страхом смерти. Но преодолев свое самолюбие казаки не изменили инстинкту государственности и не смотря ни на что, государственной своей службы на ее рубежах не только не оставили, но и не ослабили.