Она не планировала навсегда остаться в своей альма-матер.
Она планировала стать художницей. Или заниматься любым другим творчеством, за которое платят. Или стать учительницей рисования, которую обожают ученики, у которой все стены увешаны прелестными рисунками детишек и которая в свободное время занимается собственными работами. Сейчас у нее уже было мало шансов стать успешной художницей, но в ее окружении были люди, которые помнили ее как творческую девчонку и все еще так ее и воспринимали, хотя она уже больше года не брала в руки кисть. Все ее школьные друзья, которые-таки стали художниками, уехали из дорогого Нью-Йорка. Они уехали пять, десять, пятнадцать лет назад. Элис сбилась со счета. Те, кто больше всех ей нравился, даже забросили социальные сети, не считая периодически появляющихся размытых пейзажей и фотографий забавной еды в магазинах. Элис их не хватало.
Земля вызывает Элис, прием, добродушно позвала Мелинда. Они сидели в своих крутящихся креслах кривоватым кружком.
Извините, я просто задумалась. Я с вами, сказала Элис. Эмили ей подмигнула.
Хорошо бы нам разобраться с этой стопкой за следующие две недели, если сможете связаться с семьями из ваших списков и назначить время. Кажется, Эмили уже сделала таблицу. Замечательно. Мелинда кивнула им.
Стопка папок была тяжелой, к каждой обложке была прицеплена фотография ребенка, а внутри лежали документы. Элис и представить не могла, что все было так же, когда родители отправляли в школу ее, они бы в жизни не заполнили больше одной страницы анкеты. Элис пробежалась по папкам у себя на коленях, выискивая знакомые имена. Всегда попадалась парочка. Ее одноклассники, оставшиеся в Нью-Йорке, плодились поразительными темпами: у некоторых уже было трое детей, и школа перерабатывала их всех весьма эффективно. Элис казалось странным, что так много людей оставались жить в пределах того же района, где выросли, но затем она вспоминала о том, сколько жителей городов и городишек по всей стране поступали точно так же. Это казалось странным лишь для Нью-Йорка, места, популяция которого обновлялась каждые несколько лет силами приезжих и переселенцев. По большей части ей было приятно встречать знакомых в основном женщин, которых она не то чтобы хорошо знала, но которые неизменно бывали приветливы и вполне твердо стояли на ногах. Намного тверже, чем она сама. Куда реже она натыкалась на имена людей, которых знала хорошо.
Вроде малыша Рафаэля Джоффи. Сколько Джоффи может быть в городе? С фотографии на нее смотрел мальчик с оливковой кожей, темно-русыми волосами, густыми бровями и одним недостающим зубом. Он был так похож на отца, что Элис уже заранее знала, что она найдет в папке. А вот и он, на второй строчке Томас Джоффи. Адрес в заявке Централ-Парк-Вест, Сан-Ремо[5], место, где рос Томми. Он был почти на два года и на один класс старше ее. Элис не помнила, в какой квартире он жил, что утешало, но зато помнила его домашний номер телефона. Если информация в заявке была актуальной, он жил всего в паре кварталов от школы, в том же районе, где они оба выросли. Странно, что Элис ни разу не столкнулась с Томми на улице, но иногда так бывает. Есть люди, которые двигаются по той же траектории, что и ты, они могут жить за углом или на другом конце района, но вы по необъяснимым причинам двигаетесь по одному маршруту и постоянно сталкиваетесь то тут, то там. А есть люди, которые живут по соседству, но из-за разных графиков вы можете вообще никогда не встретиться. Разные жизненные пути, разные ветки метро, разные расписания. Элис задумалась, чем Томми зарабатывает на жизнь, конечно, если кто-нибудь еще называл его «Томми». Заехал ли он недавно или так и прожил на одной улице всю жизнь? Жил ли он вместе со своей семьей в той же квартире, в которой рос, или же поселился на другом этаже, а маленький Рафаэль катался на лифте, чтобы повидать бабушку с дедушкой? Она попыталась представить, как сейчас выглядит лицо Томми, начал ли он седеть, осталась ли его фигура такой же красивой, какой была когда-то: стройной и гибкой в колыхающейся одежде, словно его постоянно обдувал легкий ветерок. Она даже имени его не слышала с последней встречи выпускников позапрошлой весной, на которую он не пришел, но тогда она подметила, как несколько человек спрашивали о нем. Его отсутствие заметили, а это кое о чем говорит.
Элис закрыла папку и оставила ее лежать сверху. Она гадала, как они называли мальчика полным именем, или он был Рафом, а может, Раффи? Ему она напишет первым, обратится к обоим родителям. Она начнет письмо, как делает всегда, когда ей попадаются бывшие выпускники Бельведера: «Привет! Это Элис Стерн, выпуск 1998го!» В конце, после шаблонного сообщения о времени собеседования и экскурсии со ссылкой на регистрацию, Элис напечатала, а затем удалила приписку. «Добрый день», написала она. Нет. «Привет, с нетерпением жду встречи с вами и Рафаэлем». Всегда лучше концентрироваться на детях. Когда она только начинала работать в приемной комиссии, Мелинда объяснила ей: иногда среди родителей попадаются кинозвезды или музыканты, выступающие на Мэдисон-сквер-гарден. Это не имеет никакого значения. Они не хотят, чтобы ты трепетала перед ними или заискивала. Они, как и все родители, хотят, чтобы ты посмотрела на их детей и восхитилась. Они хотят, чтобы ты разглядела их цветочек. Знаменитости никогда не приводят ее в замешательство, не более чем если бы она просто встретила их на улице, но есть люди, которых она знала подростками, от чьих имен у нее все еще начинало крутить живот. Элис не представляла, что бы она сказала Томми, если бы столкнулась с ним на улице или в дальнем зале темного переполненного бара, могла не сказать вообще ничего, но она точно знала, что сказать ему у себя в кабинете. Она просто откроет дверь и улыбнется сама лучезарность и уверенность. И он улыбнется тоже.
Глава 7
В палате Леонарда всегда было холодно, как и во всех больничных палатах, чтобы не допустить любого инфицирования. Бациллы любят тепло, чтобы можно было колонизировать одного донора за другим. В таких условиях только врачи и медсестры с достаточно сильным иммунитетом способны оттеснить их обратно в пыльные углы. Элис сидела в гостевом кресле из кожзаменителя мягком, удобном для долгого сидения, да и чистить легко, спрятав руки в рукава свитера. Недавно она пыталась вспомнить свои разговоры с отцом. Одна ее подруга, у которой несколько лет назад умерла мать, посоветовала ей записывать свои беседы с отцом, сказала, что позже она захочет их вспомнить, неважно, о чем они были. Элис было неловко спрашивать, но месяц назад она все-таки записала один их разговор в больнице, положив телефон экраном вниз на столик между креслом и кроватью отца.
ЛЕОНАРД:а вот и наша миледи, госпожа сего царства.
(Медсестра говорит неразборчиво.)
ЛЕОНАРД: Дениз, Дениз
ДЕНИЗ: Леонард, у меня тут две таблетки, это ваши вечерние. А это вам подарочек.
(Шуршащий звук.)
ЭЛИС: Спасибо, Дениз.
ДЕНИЗ: Он мой любимчик, только не говорите остальным пациентам. Ваш папа, он лучший.
ЛЕОНАРД: Я обожаю Дениз.
ЭЛИС: А Дениз обожает тебя.
ЛЕОНАРД: Мы говорили про Филиппины. Про Имельду Маркос. Так много медсестер из Филиппин.
ЭЛИС: Это расизм?
ЛЕОНАРД: Тебе во всем мерещится расизм. Очень много медсестер-филиппинок, вот и все.
(Пикает аппарат.)
ЭЛИС: Ты работаешь над чем-нибудь?
ЛЕОНАРД: Да брось.
Почему она спросила? Она столько раз разговаривала с отцом, и вот что она хотела узнать? То же, о чем за двадцать лет его мог бы спросить любой писака-журналист? Это было проще, чем спрашивать его о чем-то личном или рассказывать что-то о себе. И да, она хотела знать.
* * *
Когда Элис закрывала глаза и представляла отца представляла таким, каким он навечно останется в ее памяти, он сидел за их круглым кухонным столом на Помандер-уок. В Нью-Йорке было много похожих местечек: Пэтчин Плэйс, Миллиган Плэйс в Вест-Виллидж и несколько в Бруклине, недалеко от места, где теперь жила Элис, но Помандер-уок был особенным. Большинство таких маленьких переулков когда-то были каретными стоянками или возводились неподалеку от грандиозных стройплощадок для временного размещения работников, а теперь эти дорогие кукольные домики облюбовали богачи, которых эксклюзивность и старомодное очарование интересовали куда больше, чем место для хранения. Помандер прямой линией прорезал квартал от Девяносто четвертой до Девяносто пятой между Бродвеем и Вест-Энд-авеню. Его возвел застройщик отелей в 1921 году, и что больше всего нравилось Леонарду, так это то, что эта улочка была спроектирована по мотивам пьесы, созданной по мотивам романа о небольшом английском городке. Факсимиле другого факсимиле, реальное исполнение вымышленного места с двумя рядами крошечных домиков, словно сошедших со страниц «Гензель и Гретель» и запертых за оградой.
Дома были маленькие, двухэтажные, часто еще и разделенные на две семьи. Перед каждой дверью был крошечный ухоженный палисадник, а со стороны Девяносто пятой улицы стояла сторожка не больше телефонной будки, где хранились предметы общего пользования: снеговые лопаты, паутина и редкие тараканы, исполняющие кроль на спине. Когда Элис была маленькой, Реджи, завхоз, рассказывал ей, что когда-то на Помандер-уок жил Хамфри Богарт, и его телохранитель использовал сторожку в качестве своего поста, но Элис не знала, правда это или нет. Но что она точно знала, так это что Помандер-уок был особенным местом, и даже если их фасадные окна располагались в трех метрах от окон соседей, а из задней части дома было видно жителей большой многоэтажки напротив, он все равно был их личной отдельной вселенной.
Картина была всегда одна и та же: Леонард за кухонным столом, у него за спиной горит торшер, на столе перед ним одна или несколько книг, стакан с водой и еще один с чем-то другим, вспотевший ото льда внутри, планшет, ручка. В течение дня Леонард смотрел сериалы, гулял по Центральному парку, по Риверсайд-парку, совершал походы до почты и супермаркета, заходил в закусочную на углу Бродвея и Девяностой, болтал с друзьями по телефону. Но по ночам он сидел за кухонным столом и работал. Элис пыталась пристроить в эту сцену себя, увидеть, как она входит, бросает на пол сумку и усаживается напротив. Что она говорила ему, приходя со школы? Они говорили о домашних заданиях? О фильмах, о телепрограммах? Обсуждали известные им ответы на вопросы телевикторины? Элис знала, что говорили, но ее воспоминания были лишь кадрами без звука.
* * *
Вошла медсестра Дениз, голос которой она записала. Элис отодвинулась на стуле и выпрямила спину. Дениз махнула рукой. «Не беспокойтесь», сказала она. Элис кивнула и принялась наблюдать, как Дениз проверяет многочисленные аппараты и меняет пластиковые мешки с мутными жидкостями на стойках у кровати Леонарда.
Вы хорошая дочка, сказала Дениз, собравшись уходить, и похлопала Элис по коленке. Я уже говорила вашему отцу, я просто обожала «Братьев времени». Когда я училась на курсах медсестер, мы с моей соседкой по общежитию наряжались Скоттом и Джеффом на Хэллоуин. Я рассказывала вашему отцу. Я была Джеффом, когда у него были усы. Классный был костюм, все угадывали, кем я была. До встречи в будущем! Это была их коронная фраза, четыре слова, за которые Леонарду всегда было стыдно и которые ему часто кричали вслед на улице и писали на чеках в ресторанах.
Уверена, вы выглядели шикарно, ответила Элис. Костюмы у героев «Братьев времени» были что надо: не такие тесные, как спандекс персонажей из «Стартрека», не такие безликие, как гриффиндорские мантии, но достаточно простые, чтобы весь образ можно было собрать из того, что есть в шкафу. Джефф носил узкие джинсы, желтый дождевик и добавившиеся в последних сезонах светлые усы. А младший, Скотт, с его длинными светлыми волосами, клетчатой рубашкой и тяжелыми рабочими ботинками вообще давно стал иконой стиля среди лесбиянок. Ее отец не знал, что случится, когда его роман опубликуют. Даже представить не мог, что ждет впереди. Книга до сих пор продавалась и будет продаваться. Она уже не входила в список бестселлеров, но не было ни магазина, который не держал бы на полке хотя бы один экземпляр, ни подростка, у которого не лежало бы в комнате издание в мягкой обложке, ни взрослого, которому хотя бы однажды не приходилось, как Дениз, рыскать в поисках дождевика и накладных усов. Леонард не имел к экранизации никакого отношения, но ему платили за каждый показ эпизодов, и его фамилия попадала в список ответов на кроссворд «Нью-Йорк таймс» больше раз, чем он мог сосчитать. Он так больше ничего и не опубликовал, но писал постоянно.
В детстве Элис часто представляла, что братья из романа были ее настоящими братьями, это было одно из многих одиночных развлечений, которым она предавалась в своей крохотной спальне. Когда сериал впервые вышел в эфир, актеры, сыгравшие Скотта и Джеффа, были молодыми и смазливыми, только-только со школьной скамьи. В то время она еще не прочла сам роман, но суть ухватила два брата путешествуют во времени и пространстве и разгадывают тайны. А что еще ей нужно было знать? Теперь же актер, который играл Джеффа, снимался в рекламе витаминов для пенсионеров и подмигивал в камеру со словами, что теперь у него даже усы блестят, а актер, сыгравший Скотта, перебрался на ферму в Нашвилле, Теннесси, о чем Элис было известно благодаря рождественским открыткам, которые тот каждый год посылал отцу. Придется ли ей рассказать ему об отце? Придется ли ей придумывать, как рассказать об этом и другому актеру, тому, что играл Джеффа? Он всегда был придурком, даже в ее детстве. Элис не видела его много лет. Он наверняка пришлет что-нибудь вычурное и бесполезное, необъятный букет, который кто-нибудь выберет за него, с открыткой, которую кто-нибудь другой подпишет. Ей хотелось рассказать отцу, что она вспоминала их, этих двух болванов: добряка и клоуна.
Каждый раз, уходя из больницы, Элис боялась, что это был последний раз, когда она видела отца. Она слышала, как люди рассказывали, что их любимые дожидались, когда они уйдут. Элис всегда сидела до последнего, пока не заканчивались часы для посещений, и, уходя, говорила отцу, что любит его.
Глава 8
Мэтт заранее выбрал ресторан, что стало приятным сюрпризом. Он написал, что у них забронирован столик, и прислал ей адрес. Они еще не бывали в этом месте, по крайней мере, Элис не бывала. Она накрасила губы.
«Мэтт забронировал столик, написала она Сэм. Какое-то роскошное место в Мидтауне, там работает шеф из Лучшего шеф-повара». Сэм ответила в ту же секунду: «Секси-диабетик или та красотка-японка? Мне они оба нравились». Элис пожала плечами, как будто Сэм могла ее увидеть, а потом набрала ее по видеосвязи, чтобы она уж точно смогла.
Привет, сказала Элис.
Привет, крошка, ответила Сэм. Похоже, она была за рулем.
Саманта Ротман-Вуд, ты что, за рулем? Зачем ты взяла трубку? Не умри, пожалуйста.
Спокойно, я на парковке, жду Иви с балета. Сэм прикрыла глаза. Иногда я сплю сидя. Иви, старшей из троих, было семь. Из чьего-то невидимого рта донеся писк. Блин, мелкий проснулся.
Элис смотрела, как Сэм ловко перелезла на заднее сиденье, вытащила Лероя из детского кресла, спустила лифчик для кормления и пристроила ребенка к груди. «Так, сказала Сэм. Ну что там?»