Элис вздохнула.
Я их встречу. А ты забейся куда-нибудь в угол и сиди тихо.
Эмили кивнула.
Элис была в платье, что с ней случалось редко. Винного цвета, винтажное, достойное королевы диско. Ни одна бельведерская мамочка в жизни ничего подобного не надела бы: они все носили одни и те же вещи: одинаковые джинсы, одинаковую обувь, одинаковую спортивную форму, а зимой одинаковые пуховики. Элис это все было неинтересно. Она хотела, чтобы Томми увидел ее и подумал: «Охренеть, что же я упустил?» Ей хотелось этого почти так же сильно, как увидеть его и не подумать то же самое. Элис хотела, чтобы он оказался увядающим мужчиной в скучном костюме, с обвисшими щеками и редеющей шевелюрой. В интернете его было не найти Томаса Джоффи практически нигде не существовало, не считая папки у нее в руках. Элис разгладила подол платья и вышла в приемную, заранее растягивая губы в улыбке.
* * *
Ребенок сидел лицом к ней за дальним концом низенького стола. Он катал машинку вокруг головоломки и издавал звуки взрывов. Его родители стояли на коленках перед столиком спиной к Элис. Это выглядело так, будто они молятся у алтаря крошечного бога. Мальчик поднял на нее взгляд из-под длинной темной челки и застыл.
Привет, Рафаэль, сказала Элис. Меня зовут Элис. Можно мне посмотреть твою машинку?
Мальчик не пошевелился, но это сделали его родители. Элис словно в замедленной съемке наблюдала, как оба старших Джоффи повернули головы в ее сторону.
Ханна, конечно, была красоткой. Элис нашла ее Инстаграме и успела пролистать достаточно фотографий, чтобы рассмотреть ее со всевозможных удачных ракурсов. Она оказалась не такой, как ожидала Элис, что, разумеется, все только испортило. У Ханны было необычное лицо крупный, чуть косящий в сторону нос, как будто она его когда-то ломала, а глаза расставлены достаточно широко, чтобы можно было предположить, что в школе ее из-за них дразнили. Волосы темные, с мягкими волнами спадали до талии. Она не улыбалась.
Вы, наверное, Ханна, сказала Элис, подходя к ней и протягивая руку. Она обнаружила, что просто не может посмотреть на Томми, который уже поднялся, чтобы с ней поздороваться. Она видела его краем глаза, только силуэт и тени, но сердце все равно колотилось. Она потрясла тощую ладонь Ханны, прощупав все ее крошечные косточки, а затем развернулась на каблуках.
Рафаэль шмыгнул за ноги отца. Томми положил одну руку сыну на голову, а другую себе на живот. Элис протянула руку, но Томми отвел свою в сторону и наклонил голову вбок, приглашая ее обняться. Элис закрыла глаза и шагнула прямо в его туловище, проскользив щекой по его плечу. Ее губы оказались так близко к его щеке, что она могла его поцеловать, но не стала.
Рад тебя видеть, сказал Томми. Она наконец-то смотрела прямо на него.
Ничего обвисшего, ничего размякшего. Его волосы все еще вились, такие же темные, хотя на висках виднелась парочка серебристых нитей. Элис не понимала, любит ли она его еще, где-то в глубине души, или же она просто вспомнила его, что все равно ощущалось так же узлом в животе. Томми улыбнулся.
Ну что, Рафаэль, ты готов со мной поиграть? Или я сначала поговорю с твоими родителями, а потом мы во что-нибудь сыграем?
На Элис было ее лучшее ожерелье подарок Мелинды. На нем, как на браслете с подвесками, висели крохотные машинки и самолетики. Она нагнулась, чтобы показать их мальчику. Он потянулся к ожерелью одной рукой, а вторую мягко положил на ее предплечье. Она подняла глаза и подмигнула Томми. Если мальчик получит место, баланс сил сместится и она просто станет бывшей одноклассницей, которая непонятно почему так и осталась торчать в одном месте, наверное, застряла в старшей школе, но сейчас власть полностью была в ее руках, и это было приятно.
Глава 11
Эмили пришла в восторг от истории с рестораном. Ей понравилось, что Элис сказала «нет». Эмили все еще пыталась быть хорошей для всех вокруг, и все ее расставания были похожи на унылый перестоявший пирог с пропиткой из слез, посыпанный бурными выяснениями отношений на тротуаре.
Мне кажется, это самая отбитая история, которую я слышала. Они курили во дворике. И я просто поверить не могу, какой у тебя был секси-одноклассник. Так что там с ним?
Элис располагала лишь крупицами информации, добытыми во время разговора с пятилетним мальчиком или о нем. Они только что перебрались в Нью-Йорк из Лос-Анджелеса, откуда была родом Ханна. У Рафа так они называли мальчика аллергия на некоторые вещества, причем достаточно сильная, и они наблюдаются у нью-йоркского врача, лучшего в этой области. Они перебрались в Нью-Йорк не потому, что хотели быть поближе к родителям Томми, но у них была еще одна небольшая квартира в том же доме, так они там и оказались. Ханна делала украшения и снимала короткометражки. Томми сказал, что он филантроп, а Ханна в этот момент дотронулась до его ноги, легонько провела рукой по бедру.
Что эта херня вообще значит? спросила Эмили, выбросив окурок.
Понятия не имею, ответила Элис. Последнее, что я о нем слышала, это то, что он пошел в юридический.
* * *
Когда они вернулись в кабинет, их уже ждала Мелинда.
Мы наказаны? спросила Эмили и закинула в рот мятный леденец. Было уже почти пять, и все, не считая охранников и волейбольной команды средней школы, разошлись по домам.
Мелинда потрясла головой.
Садитесь. Они сели. Эмили и Элис выжидающе уставились на нее, как музыканты, следящие за дирижерской палочкой. В конце семестра я ухожу на пенсию. Она говорила об этом уже несколько лет, пустая угроза, обычно звучащая перед каникулами или весной, когда разгневанные родители начинали возмущаться из-за того, что их идеальный, исключительный ребенок не получил место. Время пришло.
Мелинда! воскликнула Элис. Она осмотрелась по сторонам, чтобы убедиться, что в закоулках офиса точно никого не осталось. Тебя что, уволили? Вот сволочи! Это эйджизм! Или сексизм? Скорее всего, и то и другое!
Мелинда прищелкнула языком.
Нет-нет, дорогая. Это мой выбор. Я собиралась уйти в прошлом году, и в позапрошлом, и за год до того, но момент всегда был неудачный.
В ней все было таким умиротворяющим. Дети заглядывали в администрацию, просто чтобы поздороваться с ней и обнять. На их с Эмили дни рождения Мелинда всегда приносила обалденные вкусняшки из пекарни за углом и дарила им содержательные вручную подписанные открытки, от которых на глаза неизбежно наворачивались слезы.
Я не хочу, чтобы ты уходила, сказала Элис.
Мне семьдесят, ответила Мелинда. Все будет хорошо.
Ну что ж, сказала Эмили. Вопервых, это печально, а вовторых, это значит, что теперь Элис будет боссом? Она подняла вверх большие пальцы.
Ее слова застали Элис врасплох, и она залилась краской.
Я даже не думала об этом.
Повышение хорошо бы уравновесило ее расставание с Мэттом. От мысли о том, что скоро у нее может появиться больше свободного времени, если ей не придется больше ходить в больницу, по коже побежали мурашки. Ведь люди так справляются с горем? Закапываются в работу? Это ей было представить куда легче, чем попытки освоить вязание или приложение с медитациями.
Мелинда откашлялась.
Это было бы чудесно, но увы. Сюда пригласят начальника приемной комиссии из подготовительной школы Спенсера. Она помедлила, прикидывая, сколько может рассказать. Мне кажется, они хотят пересмотреть направление развития.
Эмили повернула кисти пальцами вниз. Мелинда похлопала ее по коленке.
А, ну да, сказала Элис. Конечно.
Блядь, это так тупо, выпалила Элис. Простите мой французский, Мелинда.
Девочки, перестаньте, сказала Мелинда. Давайте не будем драматизировать. Я встречалась с женщиной, которую они берут. Она очень умная, очень хваткая. На утешение это не тянуло, Мелинда и сама это понимала.
Если бы кто-то спросил, Элис не сказала бы, что рассчитывала однажды занять место Мелинды. Мелинда была незаменима, единственная в своем роде, да и какая у нее была квалификация? Школа, конечно, отправляла ее на какие-то курсы по администрированию, но у нее не было магистерской степени. Она никогда не думала о том, чтобы заниматься тем же самым в другой школе. Что она знала о тех родителях, о тех детях? Идея пригласить какого-то «профессионала из Спенсера» казалась дурацкой со всех сторон, словно эта работа отбор детей, сортировка их по классам, налаживание общения была какой-то обычной бизнес-задачей. Элис так привыкла к Мелинде, к тому, что все делается так, как делалось всегда, что просто не могла представить, как будет сидеть в кабинете, а у руля в это время будет стоять кто-то другой. Эмили переживет, она еще молодая. Она скоро уйдет: пойдет учиться в магистратуру или еще куда-нибудь. Так поступало большинство.
Когда Элис только-только выпустилась из школы искусств, работа в Бельведере казалась чем-то забавным и чудны́м, этакой шуткой. В Бельведер часто брали недавних выпускников на вакансии начального уровня, и легкий налет кумовства никого при этом не смущал, потому что никто не оставался там надолго. А Элис осталась. Осталась в Нью-Йорке, осталась в той же самой квартире и осталась в Бельведере.
Она всегда полагала, что это ее сильная сторона. Стабильность. Ответственность. В последний раз ее повышали четыре года назад, когда пришла Эмили. До этого она была у Мелинды единственной ассистенткой, а перед этим ее просто перебрасывали по разным подразделениям как временного помощника, затыкая дырки там, где не хватало рук. Время пролетело быстро: сначала пять лет, потом десять и так далее. Сейчас она уже работала в школе дольше, чем проучилась там, а некоторые из ее любимых коллег когда-то были ее учителями. Первые десять лет она работала человеком-пластырем: тут кто-то ушел в декрет, там кто-то сломал ногу, спускаясь в метро, и Элис всегда была на подхвате, надежная и своя. Она всегда была счастлива в Бельведере, настолько счастлива, насколько возможно. Время от времени она, конечно, чувствовала себя игрушкой, которую убрали подальше, не в силах расстаться насовсем, но по большей части да, она была счастлива.
Элис, она тебе понравится, сказала Мелинда. Вообще-то, я думаю, что она будет хорошим наставником. Лучше, чем я. Мелинда склонила голову набок, и Элис увидела, что у нее заблестели глаза. Я ведь всегда просто придумывала все на ходу.
Элис и Эмили расплакались, а Мелинда тут же сунула им коробку бумажных салфеток подготовленная, как всегда.
Глава 12
Когда ты взрослый, день рождения, выпавший на субботу, немного похож на летний день рождения в детстве. В двадцать это, разумеется, круто, потому что не надо с похмелья идти на работу, но потом очарование пропадает. Если день рождения выпадает на будний день, на работе может неожиданно собраться междусобойчик, кто-то даже может достать из закромов бутылку шампанского, если настроение располагает. А вот в выходные взрослые с куда меньшей вероятностью позвонят доброму коллеге с поздравлениями. Коротенькое сообщение или комментарий в соцсетях вот, пожалуй, и все. Элис была не рада тому, что ее день рождения пришелся на субботу, и от этих мыслей почувствовала себя жалкой, поэтому она отодвинула кофейный столик к стене и включила на Ютубе десятиминутный ролик с йогой, но в итоге выключила его на середине, когда инструктор начала часто дышать через нос, надувая и сдувая живот, как кошка, собравшаяся блевать.
Раздался звонок в дверь. Привезли доставку на месте обратного адреса стоял номер абонентского ящика матери. Серена не была в Бруклине лет десять, и за все время, что Элис жила на Чивер-плэйс, бывала у нее в квартире всего раз или два. Она не всегда присылала подарки, но этот год был особенным, и когда Элис открыла коробку, то без удивления обнаружила внутри несколько больших кристаллов и металлическую поющую чашу. Серена не могла пройти мимо ни одной методики исцеления, и Элис понимала, что все ее подарки, как и похожие на них, которые ей доводилось получать, были своего рода безмолвным извинением, единственным видом извинений, на который она могла рассчитывать.
* * *
Когда Элис представляла свой сороковой день рождения в той степени, в какой люди вообще представляют подобные вещи, в ее воображении все выглядело по-другому. Ей довелось побывать на нескольких шикарных сорокалетиях в таунхаусах Бруклин-Хайтс с выездными банкетами, и она знала, что ничего подобного у нее не будет. Никаких приглашенных официантов, разносящих микроскопические киши из «Питер Люгер» или еще какого-нибудь древнего нью-йоркского ресторана, очаровательного, законсервировавшегося в своей архаичности, где официантами работают не начинающие актеры и модели, а хмурые немолодые мужчины в жилетах. Когда Сэм пару месяцев назад исполнилось сорок, муж снял для нее номер в отеле, где она целую ночь провела в одиночестве и тишине. К тому моменту, когда ее матери исполнилось сорок, родители были уже в разводе, Серена была вне поля зрения и на пути в новую жизнь. Большинство лечащих врачей отца были моложе ее, и эти люди всегда уверенно заговаривали с ней, вооружившись своими учеными степенями и профессиональными знаниями. Некоторые из них были, наверное, лет на десять моложе. И пока они препарировали трупы и запоминали названия костей, чем занималась Элис? Ее отец читал по три книги в неделю, иногда больше, и всегда отвечал на каждое фанатское письмо. Как-то раз она пыталась начать бегать. Несколько лет она участвовала в программе для наставников, но потом «младшая сестричка», которую ей назначили, поступила в колледж, и они потеряли связь.
* * *
Вытащить Сэм на ужин всегда было сложно, потому что у нее были дети и она жила в Нью-Джерси, а такие обстоятельства даже по одному обойти не так-то просто. Они должны были встретиться в ресторане в Вест-Виллидж не самое удобное место для них обеих, но, поскольку и той и другой нужно было до него ехать, это, по крайней мере, казалось честным. Но за час до ужина, когда Элис уже собиралась идти к метро, Сэм позвонила и сказала, что у Лероя поднялась температура и что она еще может приехать, но не сможет задержаться надолго, и было бы здорово, если бы они встретились где-нибудь поближе к тоннелю Линкольна. Тоннель выходил на Тридцать девятую улицу к конференц-центру Джейкоба Джевитса пожалуй, наименее привлекательному уголку Манхэттена. Элис ответила «конечно», потому что хотела отпраздновать и ей было, в целом, все равно, где именно.
* * *
Они устроились в местечке на нижнем уровне высоченного, разруганного урбанистами торгового центра к югу от тоннеля. Гулять так гулять: они не просто собирались засесть в месте с хот-догами в меню, но с хот-догами за двадцать баксов. По пути туда Элис заново скачала несколько приложений для знакомств и успела немного их полистать. Благословение и проклятие использования всех этих приложений заключается в том, что ты можешь сказать им, что конкретно ты ищешь, и только это плюс-минус тебе и покажут. Мужчины? Женщины? Младше тридцати, старше сорока? Все мужчины и женщины на всплывающих фотографиях выглядели прекрасно. Они все либо ходили в зал, либо держали котов. Все были либо душнилами по части кулинарии, либо по части музыки. Элис закрыла приложение и убрала телефон в карман. Все люди на экране выглядели одинаково непривлекательно, даже самые симпатичные.
Когда она вышла из метро, ее уже ждало сообщение от Сэм: она опаздывала. Элис это не удивило. Когда они учились в старшей школе, Сэм частенько появлялась на час позже назначенного времени. Пока Элис ждала у телефонной будки рядом с книжным на пересечении Бродвея и Восемьдесят второй или занимала столик в кафе, отказываясь заказать что-то кроме бездонной чашки кофе, Сэм все еще болталась у профессорского дома родителей рядом с Колумбийским университетом в Морнингсайд-Хайтс. «Хадсон-Ярдс», гигантский торговый центр, где располагался ресторан, был еще открыт, и Элис отправилась убить время в опустевших магазинах. Она кивала продавцам, а когда те в ответ бросали на нее жадные взгляды, указывала пальцем на телефон, делая вид, что слушает кого-то на другом конце. Написала Эмили, Мелинда прислала письмо. Элис сфотографировала свою руку, показав жест мира и выложила фотографию с подписью 40. Четыре ноль. Что именно это значило: четыре победы и ноль поражений или ноль побед и четыре поражения она и сама не знала. В магазине с кучей красивых свитеров была распродажа, и Элис примерила один прямо в зале. Он стоил две сотни долларов уже со скидкой, но она все равно его купила, потому что день рождения. Наконец-то написала Сэм, чтобы сообщить, что она нашла парковочное место и подойдет через десять минут.