Каждый из этих шести лидеров по-своему прошел через горнило «второй тридцатилетней войны», череду опустошительных конфликтов от начала Первой мировой войны в августе 1914 года и до окончания Второй мировой войны в сентябре 1945 года. Как и первая тридцатилетняя война, вторая разразилась в Европе, но перекинулась на весь мир. Первая трансформировала Европу из региона, в котором легитимность обеспечивали религия и династическая преемственность, в международный порядок, основанный на суверенном равенстве светских государств, помешанный на распространении своих норм по всему миру. Через три столетия вторая тридцатилетняя война вынудила всю систему международных отношений преодолеть крах иллюзий в Европе и нищету в остальных частях мира с помощью порядка, основанного на новых принципах.
Европа вступила в ХХ век на пике своего глобального влияния в уверенности, что прогресс предыдущих столетий гарантирован и даже будет длиться вечно. Население и экономика стран континента росли беспрецедентными темпами. Индустриализация и растущая свобода торговли стали повитухами невиданного в истории процветания. Демократические институты существовали почти в каждой европейской стране: господствуя в Великобритании и Франции, они не достигли зрелости, однако приобрели большой вес в Германской империи и Австрии, пускали ростки в дореволюционной России. Образованные классы Европы начала ХХ века разделяли с Лодовико Сеттембрини, либеральным гуманистом, героем романа Томаса Манна «Волшебная гора», веру в «силы, которые окончательно освободят человека и поведут его по пути прогресса и цивилизации»
7
Этот утопический взгляд достиг высшей точки в популярном трактате 1910 года английского журналиста Нормана Энджелла «Великое заблуждение», в котором утверждалось, что растущая экономическая независимость европейских держав превратила войну в непозволительно дорогое занятие. Энджелл провозгласил «непреодолимое стремление человека от конфликтов к кооперации»
8
9
Первая мировая война истощила государственные финансы, покончила со многими монархиями, погубила много людей. От этой катастрофы Европа так до конца и не оправилась. К моменту подписания договора о перемирии 11 ноября 1918 года погибли почти десять миллионов солдат и семь миллионов гражданских
10
11
Победители, Франция и Британия, истощили силы и утратили политическую стабильность. Побежденную Германию, потерявшую колонии и погрязшую в долгах, бросало из крайности в крайность: от обиды на победителей к внутренним распрям между враждующими политическими партиями. Австро-Венгерская и Оттоманская империи рухнули, а Россия пережила одну из самых радикальных революций в истории и выпала изо всех международных систем.
В межвоенные годы демократия хромала, тоталитаризм был на марше, континент захлестнула нужда. Боевой пафос 1914 года давно улетучился, и начало Второй мировой войны в сентябре 1939 года Европа встретила с предчувствием беды, смешанным с чувством обреченности. На этот раз страдания Европы разделил весь мир. Англо-американский поэт У.Х. Оден писал в Нью-Йорке:
Слова Одена оказались провидческими. Вторая мировая война унесла жизни не менее 60 миллионов человек, наибольшие потери понесли Советский Союз, Китай, Германия и Польша
13
Эти потрясения оставили неизгладимый отпечаток на шести лидерах, которым посвящена моя книга. Политическая карьера Конрада Аденауэра (1876 г. р.), мэра Кёльна с 1917 по 1933 год, включает в себя межвоенный конфликт с Францией из-за Рейнской области и приход к власти Гитлера. Во время Второй мировой войны нацисты дважды сажали Аденауэра в тюрьму. Начиная с 1949 года он постепенно вывел Германию из худшего положения за всю ее историю, отказавшись от стремления прошлых десятилетий к господству в Европе, примкнув к Североатлантическому альянсу и восстановив страну на моральном фундаменте, отражавшем его собственные христианские ценности и демократические убеждения.
Шарль де Голль (1890 г. р.) во время Первой мировой войны провел два с половиной года в качестве военнопленного в кайзеровской Германии. Во время Второй мировой войны он сначала командовал танковым полком. Затем, после поражения Франции, дважды перестроил политическую структуру своей страны; первый раз в 1944 году, чтобы восстановить Францию как государство, а второй раз в 1958 году, чтобы оживить ее дух и предотвратить гражданскую войну. Де Голль стоял во главе исторической трансформации Франции из побитой, расколотой и выдохшейся империи в устойчивое, процветающее национальное государство с разумной конституцией. На этой базе он вернул Франции роль важного, самодостаточного партнера в международных отношениях.
Ричарду Никсону (1913 г. р.) опыт участия во Второй мировой войне преподал урок: его страна должна играть в нарождающемся мировом порядке передовую роль. Будучи единственным президентом в истории США, досрочно сложившим с себя полномочия, он сумел умерить напряженность между сверхдержавами на пике холодной войны в 19691974 годы и вывел Соединенные Штаты из вьетнамского конфликта. По ходу дела Никсон перевел американскую внешнюю политику на конструктивные глобальные рельсы, установил отношения с Китаем, запустил мирный процесс, преобразивший Ближний Восток, и отстаивал концепцию мирового порядка, основанного на равновесии.
Двое лидеров, чье описание дано в этой книге, пережили Вторую мировую войну в качестве субъектов колониальной политики. Анвар Садат (1918 г. р.), будучи офицером армии Египта, отсидел два года в тюрьме за сотрудничество с германским фельдмаршалом Эрвином Роммелем в попытке вытеснить англичан из Египта, и еще три года по большей части в одиночной камере после заговора с целью убийства пробританского министра финансов Амина Османа. Внезапная смерть Гамаля Абделя Насера в 1970 году нежданно выдвинула черпавшего вдохновение в революционных и панарабских идеях Садата в президенты Египта, страны, деморализованной и шокированной военным поражением от Израиля в 1967 году. Ловко сочетая военную стратегию и дипломатию, Садат сумел вернуть потерянные египетские территории, восстановить уверенность нации в себе и с помощью передовой доктрины заключить так долго ускользавшее перемирие с Израилем.
Ли Куан Ю (1923 г. р.) был в 1942 году на волосок от казни японскими оккупантами. Ли определил эволюцию обедневшего, многонационального, окруженного враждебными соседями портового города на окраине Тихоокеанского бассейна. Под его началом Сингапур превратился в безопасный, хорошо управляемый, зажиточный город-государство с общей национальной идентичностью и культурным разнообразием.
Маргарет Тэтчер (1925 г. р.) во время Битвы за Британию вместе с семьей сидела у радиоприемника и слушала выступления премьер-министра Уинстона Черчилля. В 1979 году Тэтчер приняла в наследие бывшую империю, пропитанную духом усталости и смирения с утратой своего глобального могущества и закатом международного влияния. Она обновила страну путем экономических реформ и внешней политики, сочетавшей смелость с рассудительностью.
Из второй тридцатилетней войны каждый из этих шести сделал свой вывод о причинах, толкнувших мир на ложный путь, и остро ощутил нужду мира в смелых, амбициозных политических лидерах. Историк Эндрю Робертс напоминает: при том, что наиболее общее понимание «лидерства» ассоциируется с неизменным благородством, «лидерство, по сути, совершенно нейтрально в плане морали и способно привести человечество как в пропасть, так и к солнечным вершинам. Это многообразная и чрезвычайно мощная сила, которую мы должны стремиться направлять на достижение моральных целей»
14
Образчики лидерства: государственный деятель и пророк
Большинство лидеров не визионеры, а управляющие. Приказчики, изо дня в день управляющие вверенными им конторами, нужны в любом обществе и на любом уровне ответственности. Однако во время кризиса, будь то война, стремительный технологический переворот, болезненный разлад экономики или столкновение идей, управление текущим состоянием может стать самым рискованным участком работы. Если обществу везет, эпоха выдвигает лидера-реформатора. По отличительным чертам лидеров можно разделить на два типа государственников и пророков
15
Дальновидные государственные деятели понимают, что перед ними стоят две главных задачи. Первая сохранить общество, управляя обстоятельствами, а не подчиняясь их диктату. Такие лидеры приветствуют изменения и прогресс, обеспечивая сохранение обществом в процессе инициированной ими эволюции своего глубинного самоощущения. Вторая задача сдерживать воображение осмотрительностью, не терять из виду границы возможного. Такие лидеры принимают на себя ответственность как за победы, так и за провалы. Они редко забывают о множестве великих, но не сбывшихся надежд, бесчисленных, так и не исполнившихся добрых намерениях, упрямой живучести эгоизма, жажды власти и насилия в мирских делах. Лидеры такого типа склонны хеджировать риски, исходя из того, что отказываться иногда приходится даже от наиболее тщательно составленных планов и что даже самая убедительная формулировка может таить в себе корыстную подоплеку. Они имеют тенденцию не доверять тем, кто считает политику олицетворением собственной персоны, ибо история учит, что структуры, в основном зависящие от одного лица, непрочны. Честолюбивые, но не настроенные революционно, они предпочитают подстраиваться под ход истории и продвигать свое общество вперед постепенно, потому что считают политические институты и основные ценности наследием, заслуживающим передачи будущим поколениям (пусть и с не изменяющими сути поправками). Мудрые лидеры-государственники способны различать, когда новые обстоятельства требуют преобразования существующих институтов и ценностей. Однако они понимают, что ради общественного блага перемены не должны выходить за рамки того, что общество способно выдержать. К таким государственным деятелям относились лидеры, создавшие в XVII веке Вестфальскую систему международных отношений[1], а также такие европейские лидеры XIX века, как Пальмерстон, Гладстон, Дизраэли и Бисмарк. В XX веке такими лидерами-государственниками были Теодор и Франклин Рузвельты, Мустафа Кемаль Ататюрк и Джавахарлал Неру.
Лидеры второго типа визионеры или пророки смотрят на существующие институты не столько с точки зрения возможностей, сколько на основании своего представления о необходимости. Лидеры-пророки представляют свое видение будущего как доказательство собственной праведности. Жаждая начертать эскиз будущего на чистом листе, они считают своей главной задачей стирание прошлого вместе как с его сокровищами, так и с его ловушками. Заслуга пророков состоит в том, что они заново определяют границы возможного. Они и есть те «неразумные люди», которым Джордж Бернард Шоу ставит в заслугу «прогресс»[2]. Веря в конечный результат, лидеры-пророки чураются постепенности как необходимой уступки времени и обстоятельствам, их цель состоит не в управлении статус-кво, а в его преодолении. К историческим лидерам-пророкам относятся Эхнатон, Жанна дАрк, Робеспьер, Ленин и Ганди.
Линия, разделяющая эти два типа, может показаться абсолютной, однако она едва ли непреодолима. Лидеры могут переходить из одного стана в другой или что-то брать на вооружение от одного типа, сохраняя приверженность другому типу. Черчилль в «дикие годы» и де Голль, когда он стоял во главе «свободных французов», принадлежали к категории пророков. Пророком был и Садат после 1973 года. На практике каждый из шести лидеров, чей портрет приведен в этой книге, умел соединять в себе обе тенденции, хотя и тяготел к государственности.
В древности оба стиля оптимально сочетало в себе лидерство Фемистокла, афинского правителя, спасшего древнегреческие города-государства от поглощения Персидской империей. Фемистокл, по словам Фукидида, «был величайшим мастером быстро разбираться и принимать решения в непредвиденных обстоятельствах текущего момента и, кроме того, обладал исключительной способностью предвидеть события даже отдаленного будущего»
16
Сочетание этих двух подходов нередко выглядит несостоятельным и обескураживающим, потому что каждый из них имеет отличное от другого мерило успеха: доказательством успеха для государственника служит устойчивость политической структуры во время кризиса, в то время как пророк измеряет свои достижения идеалистическими стандартами. Если государственник оценивает возможный образ действий на основании их полезности, а не «истинности», то пророк считает такой подход святотатством, победой оппортунизма над универсальными принципами. Для государственника переговоры являются механизмом поддержания стабильности, для пророка средством обращения оппонентов в свою веру либо подрыва их морального духа. И если для государственников превыше любых споров стоит сохранение международного порядка, пророки руководствуются своей целью и стремлением опрокинуть существующий порядок.
Оба подхода к лидерству служат преобразованию общества, особенно во время кризисов, однако стиль пророка, для которого характерны моменты экзальтации, как правило, приносит больше разброда и страданий. У каждого из двух подходов есть свой заклятый враг. Враг государственника неспособность равновесия, как условия стабильности и долговременного прогресса, воспроизводить самое себя. Враг пророка риск того, что его горячечный образ будущего отодвинет людей на второй план, превратив человека в винтик.
Личность в истории
Какими бы ни были личные характеристики или образ действия лидеров, они неизбежно сталкиваются с безжалостным требованием: не допустить, чтобы настоящее с его нуждами затмило будущее. Заурядные лидеры стремятся управлять сиюминутными делами, великие лидеры пытаются подвести общество к своему идеалу. По вопросу, как реагировать на это требование, дебаты идут с того момента, когда люди задумались об отношении между желаемым и неизбежным. В западном мире, начиная с XIX века, решение все больше приписывают истории, как если бы бескрайний поток событий довлел над людьми и люди были не творцами истории, а ее орудиями. В XX веке многие ученые, например знаменитый французский историк Фернан Бродель, требовали рассматривать личности и события, которые они формируют, как не более чем «поверхностные волнения» и «пену» в широком океане бескрайних, неотвратимых течений
17
Встает вопрос, являются ли эти силы системными или подвержены общественно-политическому воздействию? Физики установили, что сам факт наблюдения изменяет реальность. История одинаково учит, что люди формируют свою среду обитания путем ее интерпретации.
Насколько велика роль личности в истории? Современники Цезаря или Магомета, Лютера или Ганди, Черчилля или Франклина Рузвельта вряд ли бы стали задавать такой вопрос. На этих страницах я рассказываю о лидерах, которые, ведя нескончаемую борьбу между желаемым и неизбежным, понимали: то, что видится неизбежным, становится таковым благодаря человеческому выбору. Они вошли в историю, потому что превозмогли доставшиеся им в наследие обстоятельства и тем самым вывели свои общества на передовые рубежи возможного.