«Марк! А на русской можешь жениться?»
«Понравилось с сестричкой кувыркаться? помнится, до приключения в госпитале Володька был девственник, это я такой-сякой бесстыдник вовлёк его во грех в первое же время контроля над телом. Грешить будем. Но насчёт женитьбы Ты же понимаешь я проклят. Жена Вани Бутакова осталась с малыми детьми в оккупации под немцами. Двух моих подруг, в Испании и в Англии, убили немецкие бомбы. Поэтому после войны я даже со случайными бабами старался ни-ни, в основном с проститутками и за деньги».
«Сам же говорил грех»
«На фоне копья, воткнутого в пупок Иисуса, любые мои грехи пыль. Но ты пойми. Я, хоть и демон, в какой-то мере человек. Пусть бывший. Потому склонен привязываться. К женщинам, с которыми делю койку, тем более. Ну и что я должен чувствовать, зная, что такая женщина обречена на скорую смерть только из-за того, что позволила наладить со мной отношения? Случайный вариант, как в госпитале, думаю не в счёт. Не уверен, что отличу ту китаянку от миллиона других. Но койка сближает, это довольно часто. А проститутке я плачу, чтобы она ушла, не возникло ни связи, ни обязательств, ни чувств. Поэтому если сутенёр проломит ей голову, это их дела, с моим проклятьем точно не связанные. Даже мне, неисправимому грешнику, лучше не брать на душу чью-то смерть, это не мелочи, как сквернословие или прелюбодеяние».
«Но американцев мы убьём!»
«Лётный состав. Таково прямое задание. А вот если австралийца, за него спрос полный. При любой миссии попутный ущерб должен быть минимальный, усёк?»
Так мы болтали, пока ленивое бормотание переговоров в наушниках не сменилось отрывистыми командами, над аэродромом не взвились зелёные ракеты. Поехали!
Началось! Я уже тысячи раз управлял самолётом на рулёжке, выводил его на начало бетонки, где-то чистой, а где-то исчёрканной следами покрышек, давал обороты двигателю, сдерживая тормозами дрожащее нетерпение крылатого создания рвануться вверх И каждый из тысяч взлётов был праздником.
Отпусти тормоза, и земля на мгновенье замрёт,
А потом, оттолкнувшись, растает в рассветной дали.
И, внимая всем сердцем ожившему слову полёт,
Оставляя внизу притяжение старушки Земли[1].
Эту песню я слышал в Ваенге в 1942 году, делая вид, что не понимаю русские слова, тронувшие даже моё сердце, демоническое. Ванятка, сидевший во мне (или я в нём), дай ему управление телом, хлюпал бы носом, а так только охал беззвучно.
Но быстро стало не до лирики. Первая эскадрилья сцепилась с «Сейбрами», прокладывавшими дорогу основной группе. Мы на предельных оборотах набрали высоту. В наушниках звучал, искажённый помехами, говорок Кожедуба спокойный, деловой и без матюгов. Вообще, с приходом нашего полка и гвардейцев в эфире стало чуть меньше ненужного шума.
Генерал приказал пикировать на бомбардировщики, прорезая строй охранения.
Сбросили баки, в этом полёте не нужные, едва километров пятьдесят отлетели от базы.
Я почувствовал, что потею, несмотря на то, что перешёл уже на лёгкую кожаную куртку, под ней только хэбэ. Все с точностью сбывается, как это предсказал мой атеистический попечитель. Чуть выше нашего аэродрома по реке Ялу тот самый мост, практически единственный оставшийся автомобильный и железнодорожный. Снести его, и переправы с нашего правого берега на левый корейский не будет, какие-то понтонные мосты проблему не решат. Южане перейдут в наступление Твою ж мать во все дыры
МиГ-15 капитана Абакумова ухнул вниз. Я отпустил его метров на пятьсот и крутанулся, осматриваясь. В кабине этого самолёта я наполовину слеп. Впереди массивная дура прицела. Голова чуть приподнята над линией борта, но и только. Сзади видно хреново, чтоб как-то оборачиваться, надо распускать лямки ремней, если не затянёшь потом, можно вывалиться из парашютной сбруи после прыжка. В самом привычном мне истребителе «Спитфайр» обзор лучше. В «Сейбре» тоже торчишь над боротом по плечи, оттого его кабина настолько выше. Здесь даже зеркала заднего вида нет, бесчисленное количество раз предупреждавшего меня об атаках «Мессершмиттов». А зачем зеркало? Поначалу даже бронеспинки не ставили, мы летаем выше всех, быстрее всех, кто же нам в хвост зайдёт, в спину стрельнет?
В общем, «Сейбр» я прохлопал и узнал о нём, только когда увидел трассы вокруг кабины, и пришлось срочно сваливать с линии огня. Проскочив, американец прицелился по моему ведущему. Я дал очередь «Сейбру» в след, совершенно наугад, потому что на вираже и на перегрузке дальномер глюкнул, а перевести в ручной режим не успел. Тем не менее, парень понял предупреждение и юркнул в сторону, за ним ведомый, даже не попытавшийся сделать паф-паф. А мой капитан, наверно, даже не узнавший, что только что едва не увидел свет в конце тоннеля, пристроился к Б-29 и саданул ему по хвосту. Сблизившись чересчур, попал в струю винтов, его МиГ опрокинуло вверх брюхом, и ведущий провалился вниз. Американский бомбер нарисовался передо мной метрах в шестистах.
Хвостовой стрелок молчал. Наверно, негр погиб при первой атаке (да-да, наверняка тот самый случай, «мы сзади не летаем, только негры»). Ещё раз крутнувшись, чтоб быть уверенным в ближайшие десять секунд меня не возьмут за задницу, я ещё сократил расстояние, взяв чуть ниже, чтоб не угодить в струю винтов, и ввалил от всей души, целясь в корень крыла. На «Сейбре» принял бы чуть в сторону и пустил бы самолёт скольжением, чтоб прошить ему борт от пилотской кабины до хвоста. Но МиГ нихрена не скользит из-за аэродинамических «ножей»
По МиГу хлестнула очередь из турели под фюзеляжем[2]. Попали или не попали не знаю, был занят, и моё занятие принесло плоды. Левая плоскость «суперкрепости» вздрогнула и начала отгибаться вверх, словно крыло птицы, собирающейся взмахнуть им. Но самолёты крылом не машут! Я рванул с переворотом влево и погнался за своим капитаном, радостно проорав ему в эфир: «Сто тридцать третий! Боря! Я добил твоего бомбера! Падает!»
Мы снова набрали высоту, пукнули в «Сейбров» остатками боекомплекта, чтобы внести дополнительную сумятицу, и полетели домой. Перед поворотом для выхода на глиссаду пронеслись над Ялу. Около моста что-то дымилось, но сам мост вроде цел Накося выкуси, небесные пророки!
Когда выпустил шасси и закрылки, шепнул Володьке: «Хочешь посадить?» Тот радостно вцепился в рукоятку пятернёй, на время снова его. Я понимаю пассажира, в душе снова зазвучала та песня северных лётчиков:
И пока будем жить, будем в небо стремиться всегда,
Я минуту полёта за год не земле не отдам.
А что пришлось убивать, рискуя самому быть сбитым это только усилило остроту ощущений.
И только одно беспокоило. Если из-за какого-то долбака-технаря плёнка ФКП запечатлеет не разваливающийся бомбардировщик, а невинный пейзаж аэродрома, возьму грех на душу за сопутствующие жертвы и прибью мерзавца.
Посмотрел на часы. А мы в воздухе пробыли всего-то чуть более получаса! Это даже по управлению чувствуется, истребитель не успел толком выработать керосин и полегчать.
Скатившись с лесенки, побежал к капитану Абакумову. Тот только сегодня открыл счёт в Корее, радовался как малолетний шалопай, мы обнялись А технари срочно заправляли наши самолёты, заряжали пушки, вешали уродливые подвесные баки местного производства Криворук чайна корпорейшн, слава Богу не понадобилось. 12 апреля это был единственный вылет.
Вечером собрались в бывшей японской казарме. Настроение праздничное, глаза горят. Пепеляев сказал: около сотни американских летунов, кто успел прыгнуть, попало в плен. Три Б-29 рухнули на корейской стороне вблизи моста, один, правда, успел сбросить на землю какую-то бомбу охрененной мощности, воронка такая, что фанза поместится. По «Сейбрам» и «Тандерджетам» уточняется, но тоже есть Он достал пачку фотографий с ФКП, мы разобрали их, всматриваясь в мутноватые снимки. Это не журнальные фото товарища Сталина с товарищем Ким Ир Сеном, часто после ФКП такая рябь, что хрен поймёшь кого и зачем он снимал.
В кого это ты палил, Мошкин? чуть насмешливо спросил мой капитан.
Действительно, у перекрестья прицела не было даже завалящего гуся, забравшегося подальше от войны эдак на пять тысяч метров в высоту.
Левее смотрите, Борис Сергеевич. Это «Сейбр», дальше вы. Желторотик какой-то, по мне пальнул не попал. Я отвернул, он врубил форсаж и за вами. Прицел на перегрузке сказал «привет», я просто нос довернул в сторону «Сейбра» и бабахнул двумя. Главное, что он увидел снаряды. Не стал искушать судьбу. А вы, товарищ капитан, начали разбирать «двадцать девятого».
Хрен бы я его разобрал Тремя очередями почти весь комплект в него ввалил, а он летит себе Представляю, сидит там гордый такой за штурвалом, жвачку жуёт как корова.
Не долго жевал. Видите? Я стрелял в корень крыла. Пока не переломилось. На одной плоскости сразу закрутило, а из крутящегося хрен выпрыгнешь без парашюта. Чпок в землю и гудбай.
Пепеляев, через плечо заглянувший на наши картинки, с ноткой подозрения спросил:
Старший лейтенант! Откуда ты знаешь, где у вражеского самолёта самое слабое место?
«Оно там же, где у «Юнкерс-88», «Хейнкель-111», но как тебе об этом расскажешь?»
В училище говорили, товарищ полковник. Самая напряжённая часть крыла где плоскость прикручена к центроплану. Если повезёт и хоть один лонжерон перебью, крыло сложится, отлетался империалист.
Фуф, вроде выкрутился, пронесло. Пепеляев подобрел даже.
Что ведущего прикрыл молодец. Слышишь, Боря? Считай, сегодня второй раз родился, не ляжешь спать с пулей «Сейбра» в затылке.
С меня причитается, не стал отнекиваться тот.
Пепеляева позвали к телефону: нашлось место падения «Сейбра», не хотите ли обследовать обломки? Я бы мог сообщить в сто раз больше, чем даст осмотр рваных ошмётков металла. Точнее наоборот, не мог. Тогда здравствуй или Особый отдел, или психушка.
Ещё очень жаль, что в части не было радиоприёмника, хотел бы услышать, что говорят на той стороне. И также хотелось бы на летающую подводную лодку марки МиГ-15 поставить перископ, чтоб как-то осматривать заднюю полусферу, иной раз мечтается бошку высунуть наружу, как из рубки подводной лодки, чтоб осмотреться.
Хотя, буду справедлив, МиГ-15 большей частью совсем не плох. Особенно пушками. Если бы у меня стояли одни пулемёты, как на первом «Спитфайре» во время Битвы за Англию, я бы экипаж Б-29 только рассмешил, а не убил.
Главное, МиГ-15 вернул мне возможность летать, выполнять задание в мире живых, в перерывах между полётами греть морду под солнцем, иногда щупать грешниц. А не прессовать мёртвых бедолаг на мрачной загробной зоне.
[1] Автор слов Олег Неменок.
[2] Для знатоков. В Корее применялись «Суперфортрессы» как старых серий, так и упрощённые с тремя пулемётами в хвосте.
Глава 7
Загробная мораль
Выше по течению Ялу, километров восемь от нашего аэродрома, на китайский берег упал «Тандерджет», один из участников налёта 12 апреля. Место легендарное, хоть в полку никто об этом не знает, я напросился съездить и посмотреть, Пепеляев не возражал. Тринадцатого и четырнадцатого у американцев как отрезало. Отцы-командиры сообщали, что южнее злополучной параллели объявлен траур, часть самолётов, дотянувших до баз, годится только на лом, во всех вернувшихся Б-29 есть убитые, общее число потерь лётного состава свыше двухсот человек Короче ура-ура. Только Мошкин во мне уже не сильно радовался, начиная понимать, что такое загробное воздаяние, и что ждёт попавшие на зону души летунов.
Ехали мы не таясь, было недалеко, на глаз километров восемь-десять. Каждый день теплело, напоминая о моём самом кровавом лете 1943 года в Северной Африке, когда добивали Роммеля. Не адская жара, но что-то около того.
В глубине Манчжурии преобладают степи. Здесь, ближе к реке, гораздо чаще попадались возделанные поля, отчего пейзаж казался более обжитым на вид и даже уютным, если бы не чёрные ящики. Они торчали из земли, напоминая о диковатом китайском обычае складывать в них одиноких умерших, кого некому похоронить по правилам. Лучше уж в реку, вынесет в Западно-Корейский залив, там рыба оприходует трупы.
«Тандерджет» лежал на песке у самого берега Ялу, относительно целый, насколько можно таким оставаться, ударившись о Китай со скоростью километров двести в час. По крайней мере, плоскости и оперение на месте, не загорелся, и то спасибо. Останки лётчика, пытавшегося почему-то совершить вынужденную на брюхо вместо того, чтобы покинуть самолёт, уже увезли.
У крыла стоял часовой, отгонявший китайских пацанят от обломков. Нас пропустил, отдав честь. Лётчики 196-го иап по одному залезали в кабину, пытаясь понять, что видит американец и как себя чувствует, я же глазел по сторонам.
«Знаешь, что это за место, Володя? Здесь был Тюренченский бой!»
Разумеется, истинный хомо советикус Мошкин о нём не слышал. Их учили «настоящей» истории на славных битвах коммунистов в Гражданскую и во Вторую мировую, сиречь Великую Отечественную.
«В 1904 году, точную дату не помню, здесь произошло самое первое сражение Русско-японской войны. На этом берегу войск Русской императорской армии оказалось раз в пять меньше, чем японцев. Понимаешь? Им пришлось организовать оборону вдоль всего берега реки, а японцы выбирали, где им собраться всей кучей и ударить».
«Что на Ялу делали наши? Это же Манчжурия, Китай».
«Примерно то же самое, что и ты до моего появления. Защищал интересы своего правительства очень далеко от дома. Ляодунский полуостров российское правительство взяло у Китая в аренду. То есть здесь была ваша русская земля, пусть временно. А японцы напали, причём первыми. Как вы на них в сорок пятом. Или вам тоже промыли мозги, что Советский Союз ввёл войска в Манчжурию и разбил Квантунскую армию, подвергнувшись нападению?»
«То была справедливая, освободительная война!»
«А в 1904-м году?»
«Империалистическая».
«Вот так. Защищая свою землю, пусть временно свою, русские солдаты гибли в несправедливой империалистической войне. А напав на Японию в 1945 году или сейчас, поддерживая Северную Корею против Южной, хоть южане ничего плохого лично вам не сделали, вы ведёте, так сказать, справедливую войну. У тебя до моего вселения хоть капля мозгов была? Или её заменила сплошная пропаганда?»
«Ты рассуждаешь как враг!»
«Нет. В сорок пятом я воевал за американцев, потому что та война была справедливая, именно японцы напали на американский флот в Пёрл-Харборе. К твоему сведению, одного джапа сбил, он оказался каким-то особо прославленным воздушным самураем. То есть фактически за вас тоже, союзничков. Сейчас опять воюю за вас, заметь результативно. Не потому, что меня в бой послал гений товарища Сталина, помноженного на талант товарища Мао. А потому что вы меньшее зло. Я воюю и убиваю, чётко понимая кого и зачем. Ты потому что тебя оболванили. Чувствуешь разницу?»
«Пшёл ты»
«Пойти можешь только ты. В преисподнюю. Или пойти убивать по приказу, не понимая, где благо, где грех».
Он заткнулся, а я продолжил голосом экскурсовода:
«Где-то здесь, когда упало полковое знамя, священник отец Стефан Щербаковский поднял над головой крест и пошёл на японцев. Солдаты двинулись за ним и потеснили врага, пока священнослужитель не упал, получив сразу несколько пуль. Удержать рубеж ваши не смогли, но задержали японцев. Отступили только по приказу. Вспомни пограничные бои Красной армии в сорок первом и сравни. Вот»
«Что вот?»
«На этих примерах нужно воспитывать вас, желторотых. А не на трескучих штампах о беспримерном подвиге и беззаветном мужестве. Отца Стефана я в преисподней не встречал. Но знаю, такой поступок много грехов смоет. Не пришлось ему страдать».