Але! раздался из трубки родной голос.
Привет, дорогая! Как вы там! Догадайся, откуда я тебе звоню?
Откуда? раздражилась жена, не приглашенная в счастье.
Угадай.
Толик, ты ошалел! Сейчас все брошу и буду отгадывать!
И все равно не отгадаешь! Я звоню из он захихикал. Нет, все равно не поверишь!
Толик, говори уже.
Из «Метрополя»!
Какого «Метрополя»? не въехала жена.
Из того самого! Из гостиницы, что рядом с Кремлем!
Папа, папа, ты скоро приедешь? послышалось в трубке.
Скоро, мои дорогие, дайте трубку маме.
Дорогая, ты слышишь?
Слышу!
Нас поселили в президентский люкс! Представляешь! Передо мной и Большой театр, и Малый, и ЦУМ!
И ЦУМ! Сволочь ты, Толик! с чувством сказала жена. Я тут с детьми, одна, а ты из «Метрополя» на Кремль любуешься! Совести у тебя нет! Еще звонит и душу травит! бросила она трубку.
Не поверила! понял Толик и вздохнул.
Иван Данилович решил предварительно подготовить жену.
Чем занимаетесь? спросил он с подходом. Услышав в ответ сердитое сопение, решил улучшить жене настроение: Ты знаешь, где я сейчас!
И у тебя хватает наглости мне этот вопрос задавать?! услышал он рычанье из трубки. Уехал, бросил, а я тут надрывайся! жена набрала воздуха в грудь и рявкнула: Ремонтом! Ремонтом я занимаюсь! Тебя не дождалась, сама взялась! А вот где ты, я с удовольствием послушаю, прошипела она.
Умница моя! Приеду, помогу!
Да уж ты поможешь! От тебя такая помощь, что зашибись! Вот где ты сейчас?
Дорогая, я в Метрополе, гостиница такая рядом с Кремлем.
В гостинице?! Ты что, совсем с катушек слетел?! Я тут вся в мыле, а он с девками в гостинице развлекается!
С какими девками?! Когда я развлекался?! Ты что, с ума сошла! Что у тебя в голове?! Ты знаешь, кого я сопровождаю?! Я же Петра сопровождаю!
Ах ты там не один! Еще и с собутыльником! Ну, только вернись! Только вернись!.. Эй, ты чего мне тут накрасил! Я какой цвет говорила!
Ты о чем, что накрасил? кричал он уже неизвестно кому, так как жена швырнула трубку.
Толик понимающе глянул на Ивана Даниловича, но промолчал.
Они оба не знали, как долго продлится их счастье, и решили наслаждаться им в полной мере.
Увидев в холодильнике приготовленную для царя икру, проглотили слюну, но открывать банки не решились.
А вот выпить за здоровье царя из бара с разнообразными напитками с огромным удовольствием.
За Петра!
За Петра!
Глава 4. Петр наедине с собой
«Катеринушка, друг мой сердешный, здравствуй! Соскучился по тебе в этом новом времени сил больше нету! По тебе да по черту этому Алексашке вору и мошеннику. Тяжело мне, Катюша, тута, зело тяжело, что даже и письма тебе писать решил, токмо ведаю, что не получишь их.
Поперву, как я глаза открыл, в теле своем себя как в тесном платье чуял. Там оно нам без надобности, а тут на одну шкуру другая надета старым камзолом! Хотел подняться и не смог. Зело смешно стало от бессилья моего. Вспомнил, что губы надо растягивать и из нутра горлом звуки издавать. На смех мой зала эхом ответила. Голос свой не узнал. Псовым лаем он слышался, и было жутко.».
Долго писал царь. Многое накопилось, а доверить свои чувства мог только бумаге. Крик вырывался из души и застывал неровными буквами, словно слезы, замерзающие на морозе. Писал, как тело не слушалось его, как удивлялся, что в помещении было светло от стеклянных трубок, в которых не было огня. Как набежали в подвал люди и таращились на него, боясь подойти. Сетовал, что должного ему, царю, почтения не оказывали, как в былые времена. Делился, как вышел в свой город и стоял, привыкая к себе и к миру. Глаза его везде на стены с окнами натыкались: и не только на те, что у земли, а и на те, что на большой высоте, под облаками. Как будто был он в огромной комнате без потолка и чувствовал себя муравьем или иной ничтожной тварью.
«Не полюбилось то мне, по душе скажу, давили на меня громады сии. Зело тошно себя ничтожным видеть, когда я положением своим и ростом над всеми возвышаться привык. И вздумалось мне во дворце моем побывать. В мыслях себя в оных покоях видел. Да отвык, что не можно, где пожелается, там и быть, как на том свете. На Земле, помнишь, ежели поспеть куда изволишь, итти надобно. Зело скучно того ради ногами двигать, токмо кости гораздо болят. Но не без сумленья мне, как доселе, в прежней жизни, не чаял, как то нудно. Все в памяти витало, как, телом не отяжеленный, быть мог, где задумал.
Что увидел далее потрясло меня до самого нутра! Чудища с квадратными глазами, на мягких колесах, катились по надобностям своим, токмо урчали злобливо. Дух подле них тяжелый был, и от иных серый дым под колесами бился. Внутри чудищ люди сидели, и так покойно, будто привычно им. Я им чуднее показался, чем двигающиеся твари. На меня пялились и пальцами тыкали. Понял я, что правят они металлическими конями заместо лошадей. Любопытство во мне взыграло. Не утерпел, встал на пути, чудище передо мной завизжало, и из бока у него вылез кричащий человек.».
Усмехнулся Петр в усы, вспомнив встречу с Толиком, и писал дальше о нем и об ученом Поводушникове:
«Тоже Данилычем оказался, как Алексашка. Только где ему до друга моего грешного. Того черта мне зело недостает. Его и тебя, душа моя. Один я здесь, как старый дуб среди убранного поля. Бродят все вокруг, дивятся, какой он старый и могучий, от непогоды под ним жмутся, а об одиночестве его и не думают. Была бы ты со мной али хоть Алексашка, и вместе б на новую жизнь смотрели».
Петр горестно сдвинул брови и по привычке ткнул ручкой в несуществующую чернильницу. Затем досадливо скривился и продолжил писать дальше.
«Зело скушно языком молоть! Отвык, что не волен мысли свои и чаяния в чужую голову вложить, как на том свете. По загробной привычке мнилось, что коли подумать, так уже и поймут! Нет, не слышат, сукины дети! На Земле говорить надобно губами шевелить и языком. Сильно это делу мешает! Надо все нутряные мысли наружу выговаривать! Да и тогда понимают все как-то по-иному. А иные без конца мелят и мелят!».
Остановился Петр на минуту и удивился, что письмо получилось большое, а он еще и половины не сказал. Вспомнил, как всегда второпях черкал что-то на бумаге для жены, никогда не имея времени на подробный рассказ. Но ведь тогда рядом были друзья, соратники. Все его думы и чаяния доставались им. Теперь же только с бумагой он и мог поделиться.
«Питербурхская крепость ныне Петропавловской зовется. Помнишь итальянца Трезини все руками махал и из-за денег со мной спорил? Докончил он собор-то. В нем мы с тобой, родная, вместе лежим. Вернее, ты лежишь, а я тут к новой жизни привыкаю.».
Вспомнилось, как облюбовал он остров для крепости. Как 16 мая 1703 года заложил здесь первые бревна и назвал место сие Санкт-Питербурх. В то время шла война со Швецией, и хоть и взяли городок Ниеншанц с хорошо укрепленной крепостью, все же угроза от врага оставалась очень серьезной. Необходимо было защищать земли, отвоеванные в ходе Северной войны. Чтобы спокойно строить новый город, необходимо было запереть Неву на подходах к нему. Для того и решил он отстраивать сильную и хорошо укрепленную крепость. Сам принимал участие в разработке ключевых позиций, смотрел, как врывали заостренные колья в землю, как насыпали валы. В помощь привлек француза Ламбера. Это он разрабатывал план первой, деревянной, крепости. Простояла она три года, а затем стали ставить каменную. К тому времени уже обустроились на новом месте и легче стало доставлять необходимое. Толково была крепость задумана. Защищена и с воды, и с суши. В случае нападения врага все могли внутри укрыться. В углах, по всем фортификационным правилам того времени, возводили бастионы, куртины (то есть стены) ставили по 912 метров высотой. Перед куртинами построили равелины треугольниками, выдававшимися вперед, для защиты стен и обстрела противника с двух сторон.
«А пушка на Государевом бастионе все палит в полдень. Обычай сей я завел, дабы извещать о поднятии воды, а купно подавать сигнал о начале и окончании работ.
Токмо взошедши в крепость, я пальбу по случаю своего прибытия не услыхал!
Ныне у страны нашей иной капитан!
Город наш не узнать! Помнишь Адмиралтейство, корабельную верфь, где я все время пропадал, и ты меня корила, что про еду забываю? Сколько славных кораблей уходило там в воды Невы! Не признать сии места. Канал, по коему лес сплавляли, ныне Конногвардейский бульвар. Где верфь была Адмиралтейство со шпилем и колоннадой. Помнишь наш Летний сад? Сколько машкерадов с салютами, забав и потех учинено было! Сколько заморских гостей дивилось на беседки и статуи! Как смеялись с тобой, когда голландский посол напился и мукой обсыпанную девку принял за мраморную.
Мне нада эта трогать! кричал. Коли гладкая знашит, статуя!
Хрен голландский! наши тогда ржали. У нас все девки гладкие! И поили его опять.».
Петр задумался, вспоминая, как выбрал место для Летнего сада. Ранее там располагалась мыза шведского майора Канау. Петр еще шутил, что у этого канальи нюх на хорошие места! При мызе был разбит сад, фрукты из которого доставлялись на его царский стол. Петр сам нарисовал план и отписал в Москву, чтобы из Измайлова свозили деревья и кусты, всякие цветы, и не помалу, особливо тех, кои пахнут. Сад разрастался, и к 1710 году, когда начали строить Летний дворец, его территория оградилась Лебяжьим каналом, и он стал главным украшением города. Дворец с трех сторон окружала вода, давая возможность лодкам причаливать прямо к его стенам. Кроме того, под его фундамент подвели трубу, в которую спускали отхожие продукты. Систему похожую Петр подсмотрел в Англии, подивился ее простоте и задумал применить по возвращении, сделав таким образом у себя теплый туалет.
«Погиб сад при наводнении, писал царь дальше. Ни деревца, что сажал! Все волной смыло! Ныне новое насажено, токмо, как нелюбимое дитя, некому приголубить. Уход будто есть, да не по душе, статуи белыми скелетами светятся. Каждую помню откуда привез, где заказал, сколько платил. А фонтаны? Двадцать штук при мне и до пяти десятков опосля меня! Мню, таковой красоты и во Франции было не сыскать! Сгинулo все от невской стихии, а может, Безымянный Ерик осерчал, что его Фонтанкой нарекли, и оные фонтаны порушил. Гаванец засыпали, и дворец наш Летний ныне токмо с двух сторон водой окружен, на шлюпку с него более сесть не сподобно.».
Защемило сердце Петра, когда входил он в свой Летний дворец. Не услышал он там родных голосов, зато увидел много посетителей и туристов. Вспомнил, как входил в первую приемную, а там уже толпились люди. Ждали кто доложить, кто пожаловаться, а кто и за наказанием.
«Ныне встречен был токмо парсунами тех, кои служили мне. И тех, кого я жаловал и кого казнил.
Все им простил и забыл! И некому в секретарской приказ мой получить, токмо шахматы стоят в порядке, да никто фигуры не движет. Того чуднее показалось мне в спальне кровать свою узреть; китайское одеяло будто вчера мое тело принимало. Китайская работа прочнее оказалась, чем то, над чем отец с маткой потрудились. За три века не сгнило. Помнишь, как я все горячим любил? Того для окно повелел прорубить из поварни в столовую, чтоб пища не простыла по дороге. Окно открыто, а подать в него нечего. Никакими яствами нижняя поварня меня не порадовала, и порядок таков, коего никогда добиться от поварихи не мог. Боле всего удивило, что возле моего отхожего места народ толпился, не отогнать. Зело всем чудно, что царь, как простой человек, ну́жды имел.
А дворец наш Зимний внутри чужой храмины стоит. Токмо шесть комнат от всего и осталось. Их показывают и за нашу жизнь выдают. Озлился я, и вспомнился последний день и думы горькие о тебе и гниде этой Вилиме Монсе. Чем прельстил тебя сей сладкоголосый прыщ?! Его любовные утехи моим предпочла! По бабьей своей слабости удумала, что на красоту твою польстился, а не терзался тщеславными мыслями возвыситься, овладев императрицею! Не он ведь, я тебя возвысил из грязи! Как ты охнула, увидав его отрубленную голову! И такой тогда страх в твоих глазах зажегся, что укрепился я в прелюбодействе твоем! Порешить тебя хотел! Беды бы наделал, кабы не болезнь!
А и сам виноват! На одни и те же грабли дважды навернулся! Сестрица его змея была, пошто другой гниде приют давать!».
Петр хотел взять свечу и поднести поближе к написанному, да только хватанул рукой воздух. Плюнул в сторону, сетуя на свою забывчивость, и, поднеся письмо к лампе, перечитал:
«Да что поминать! Многократно об том меж нами говорено! Простил уж тебя на том-то свете! Там нам очи на все открывают, и зрим мы далее земного!
Хочу токмо сказать, что город наш красавцем стал, что нам и не мечталось! Прошпекты прямые, соборы величественные, площади, дворцы, набережные. Леса в округе порублены, болота высушены, домов громады! Народищу сколько ты за всю жизнь свою не повидала! Ей-ей, слезу у меня прошибало, что не зря, выходит, все наши му́ки, пот и слезы пролиты были! Не зря людские кости вместе со сваями в грунт врастали и ныне красоту эту подпирают. Не зря ломал я косность и упорство боярское, чтоб слава о городе нашем на весь свет гремела!».
Глава 5. Первые дни Петра в Москве
Президент поручил администрации заниматься всеми организационными вопросами, связанными с нуждами ожившего царя.
У нас весь бюджет трещит по швам, жаловался дома глава хозяйственного отдела Николай Арсеньевич. Легко указания давать: выделить средства на содержание Петра и его окружения. Я сам с радостью бы! Петр Алексеевич мой любимый исторический персонаж! Но где денег взять? поглядывал он на молодую жену Илону, которая собиралась куда-то и выбирала, что надеть.
При последней фразе она поморщилась, так как слышала ее от мужа чаще, чем хотела бы. Она, отдавшая ему свою молодость и красоту, надеялась, что взамен не будет ни в чем отказа. И когда слышала от своего пожившего счастливца эту фразу, искренне изумлялась.
Ты всегда так говоришь! и сейчас, приподняв брови, отозвалась Илона, определившись с нарядом и любуясь на себя в зеркале. Ну как? повернулась она к мужу.
Умопомрачительно! ответил он, думая о своем и прокручивая в голове сегодняшнее совещание: «Вы, говорит, не понимаете, что внимание всего мира обращено на нашу страну? Весь мир, говорит, знает, что Петр Великий ожил. Телевизионные компании всех стран предлагают огромные деньги за минуту интервью с ним. Изыщите средства, говорит, чтобы он ни в чем нужды не имел».
Николай Арсеньевич покачал головой и пробормотал:
Даже говорит теперь его языком.
А что, пупсик, это идея! подлетела к мужу заинтересовавшаяся красотка. Идет Петр по Кремлю, а навстречу я в костюме его времени. Он смотрит на меня и чувствует себя как дома. Да это же по всему миру покажут! Какая реклама! Называться будет как-нибудь так: «Компромисс времен», или: «Обмен впечатлениями». Представляешь?
Отчетливо! ответил погрустневший в себя супруг и подумал: «Чья только будет эта реклама? Петр в ней не нуждается, а моя спит и видит!».
Он некстати вспомнил, как первая жена, с которой он развелся недавно, всегда внимательно выслушивала его проблемы. Послушает, повздыхает сочувственно, глядишь, и посоветует что-нибудь дельное! Умная была! Сколько раз он ее подсказки за свои идеи выдавал!
Надо было по-хорошему расстаться! Денег не пожалеть! сетовал он, гладя любимую собаку. Всем бы вам только задом вертеть! обратился он к четвероногой компаньонке, радостно виляющей хвостом.
Как бы не растрепала всем, что я жаловался! озаботился Николай Арсеньевич. Никогда не знаешь, чего от нее ждать!..