Поехали, я тебя быстро научу.
И я согласилась пойти в Лужники. Неля, соседка дала мне свои коньки «норвеги» (она занималась в секции, была даже чемпионкой Москвы по бегу на коньках на какую-то дистанцию).
Приехали на каток, нас было человек двенадцать, переобулись и покатили. Атмосфера праздничная, огни, музыка, точно как в кинофильме «Покровские ворота». Мы с Лёшкой переплели руки и поехали в паре. Чирк-чирк, шаг в шаг, так здорово! Сделали два огромных круга, и мне стало жалко Лёшку.
Лёш, говорю, ты покатайся один, что ты с грузом всё время, а я на лавочке посижу.
Лёша согласился, оставил меня на лавочке, а сам полетел, да так красиво, мощно! Только улетел Лёшка, подъезжает ко мне солдатик.
Прокатимся? спрашивает.
Я парня жду, отвечаю.
Я знаю, говорит. Только один кружок.
Если бы это был просто парень, я бы отказалась наотрез, но это был солдат, в кои веки ему удалось вырваться в нашу гражданскую вольную жизнь. Мне просто неудобно было отказаться, и я согласилась прокатиться. Пять метров не отъехали, как откуда ни возьмись Лёшка! Да с таким лицом, что солдат сразу выпустил меня и передал Лёшке.
На минуту нельзя оставить, зло сказал Лёшка. Вот почему уговаривала меня одному покататься. Это подло.
Не злись, Лёша, попыталась я наладить отношения. Я не виновата.
«Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть. Напраслина страшнее осужденья» (я в это время увлекалась сонетами Вильяма Шекспира).
К чёрту твоего Шекспира, бушевал Лёшка.
И даже горячий чай в картонных стаканчиках не помог Лёшкиному сердцу оттаять. Домой возвращались молча. Больше на каток я не ходила. Интересно, научилась я кататься на коньках? Но ведь не «мешок с овсом»! Видел бы меня физкультурник, как я с Лёшкой в паре, под музыку, катила на «норвегах», не на «гагах» и не на «снегурках»!
А школьные брусья, канаты, спортивные кони и козлы пугали меня. Особенно последние, с чесночным запахом.
Макулатура, пузырьки и неожиданное открытие
В далёкое советское время жизнь в школе кипела и бурлила. То объявят сбор макулатуры, то сбор металлолома, то сбор детских книг и канцелярских товаров для детей, живущих в отдалённых уголках нашей страны. Когда я училась в шестом классе, нам даже приходилось ходить по домам и собирать аптечные пузырьки, бутылочки и флаконы.
Горы макулатуры лежали на школьном дворе и ждали, чтобы их поскорее увезли на грузовой машине. А школьники тем временем развязывали стопки газет, выискивая интересные журналы: «Юный натуралист», «Пионер», «Мурзилку», «Юный техник», «Огонёк», и журналы разбегались по новым адресам. И так до следующего сбора макулатуры, когда вновь откроется очередная «изба-читальня».
Однажды нам дали необычное задание: обойти жильцов по указанным адресам и записать, в каком ремонте они нуждаются. Это было самое трудное задание: во-первых, ходить по квартирам надо было после шести часов вечера, когда люди приходили с работы. Во-вторых, выслушивать и записывать все жалобы жильцов, показывавших ржавые трубы, протёкшие потолки, трещины в стенах, проваливающиеся полы и другие несчастья, было невыносимо больно, особенно, когда тебе двенадцать тринадцать лет, и ты ничем не можешь помочь.
И вот три подружки-шестиклассницы, вооружённые блокнотами и карандашами, вздохнули перед очередной дверью и нажали на звонок. Дверь открылась сразу, как будто нас ждали. На пороге стоял седой старик в вязанной кофте.
А, записуны, радостно воскликнул он, улыбаясь. Милости прошу в наши хоромы.
С театральным поклоном широким жестом он пригласил нас зайти. Мы робко вошли в длинный коридор, вдоль которого стояли какие-то сундуки, над которыми висели тазики. На одном сундуке стоял женский манекен, которым пользуются портнихи, на другом бюст Аполлона (у нас такой бюст стоял в кабинете рисования).
Меня зовут Аверченко Аркадий Тимофеевич, торжественным голосом представился старик и посмотрел на нас так, как будто ждал от нас бурю аплодисментов.
Не дождавшись от нас никакой реакции, он продолжал:
Не родственник тому Аверченко, он выделил голосом слово «тому», а просто его однофамилец.
И опять уставился на нас, ожидая расспросов. Но мы стояли в ступоре, забыв даже о цели нашего прихода.
Вы знаете, о ком я говорю? я почувствовала раздражение в голосе старика и вдруг испугалась.
Открылась дверь одной из комнат, и пожилая женщина с вежливой улыбкой подошла к нам.
Что ты шумишь, Аркаша, откуда им знать, о ком ты говоришь.
Я говорю о русском писателе-юмористе, о лучшем юмористе России, о Короле смеха! громко заявил старик. Вы читали его книги? грозно спросил он, глядя на нас, готовых расплакаться.
Нет, прошептали мы. Мне стало так стыдно, что я, любящая читать, не только не читала, но даже не слышала о таком писателе.
Ай, я умоляю тебя, Аркадий, махнула рукой женщина. Как они могли читать Аверченко? примирительно проговорила она, подтолкнув нас пройти по коридору на кухню.
Не помню, как мы расспрашивали женщину, что писали в наших блокнотах. Помню только, что нам хотелось побыстрее покинуть квартиру, чтобы не видеть этого однофамильца великого писателя.
На следующий день я пошла в школьную библиотеку и попросила библиотекаря дать мне какую-нибудь книгу писателя Аверченко.
Аверченко? удивилась Кира Петровна. Подрасти, детка, тогда и почитаешь, сейчас всё равно ничего не поймёшь. Да и нет его книг в нашей библиотеке. Попробуй в районной библиотеке взять его рассказы о детях.
Я прочитала рассказы Аркадия Аверченко «Дети». Они мне очень понравились. Из этой книги я узнала тайну, что надо сделать, чтобы иметь успех у детей, чтобы их душа раскрылась, «как чашечка цветка перед лучом солнца».
Оказывается, не нужно показывать ребёнку, что вы умнее его, потому что он почувствует ваше превосходство и уйдёт в себя. А в нашем случае и напугает его на всю оставшуюся жизнь. А вот если вы прикинетесь наивным, то ребёнок возьмёт вас под свою защиту и раскроет перед вами свою душу.
Не знал, видно, этого секрета тот Аркадий Тимофеевич, однофамилец писателя, а может быть, не очень внимательно читал книги писателя-юмориста. И хотя он не имел успеха у трёх перепуганных девчонок, выполняющих работу взрослых людей, но доброе дело он сделал: познакомил меня с творчеством замечательного, талантливого писателя Аркадия Тимофеевича Аверченко.
«Три встречи»
В детстве я думала, что наша квартира гостиница. Не было месяца, чтобы к нам кто-нибудь не приезжал, не гостил неделю и даже больше. Бедная мама! Приходилось стелить постели, потом стирать бельё, кормить-поить, помогать купить товары, водить на экскурсии.
Правда, на экскурсии гостей водил папа. Были обязательные экскурсии: Кремль, Красная площадь, ВДНХ, Третьяковская галерея, МГУ на Воробьёвых (тогда Ленинских) горах. Поскольку папа работал в университете, он мог провести гостей внутрь и показать актовый зал, аудитории, Музей землеведения, бассейн, студенческое общежитие. Показать Москву с расположенной на двадцать восьмом этаже смотровой площадки и даже покормить их в огромных столовых. Папа не расставался со своим фотоаппаратом ФЭД, делал многочисленные фотографии, которые потом проявлял, печатал, рассылал.
Приезжали из разных концов страны. Папа, будучи в экспедициях, сам приглашал людей повидать Москву. А кому же не захочется побывать в столице, если есть, где остановиться? И каждый думал, что он единственный гость. Помню, из Сибири нам привезли огромные шишки с кедровыми орешками, я носила их в школу, показывала друзьям, угощала.
Поэтому мы не удивились, когда тётя, папина сестра, написала, что к нам едет её соседка Франя (Евфросинья). Тётя просила нас обязательно встретить её, потому что та дальше районного центра никуда не выезжала, даже поезд никогда не видела. А то, что поезд приходит в шесть утра, никого не волновало: в селе встают рано, они-то привыкли.
Первое, что поразило соседку Франю, так это обилие в Москве собак. Она, не отрываясь, смотрела в окно, наблюдая, как собачники выводили своих разнообразных и в основном крупных питомцев на прогулку.
Гляди, гляди. Мы свиней выращиваем, а они тут собак, удивлённо говорила Франя, качая головой.
А ещё её поразил негр, которого она повстречала на улице. В те годы негры и в Москве были редкостью, а уж приехавшая из села Франя видела их живьём впервые.
Смотри ты, какой чёрный, хихикала она, провожая взглядом чернокожего гостя столицы, как чугунок!
После завтрака папа спросил Франю:
Ну, какие планы? Куда пойдём?
ГУМ, ЦУМ, «Детский мир», не задумываясь, ответила та.
О, нет, взмолился папа, это не по моей части, терпеть не могу походы по магазинам. Выручай, дочка, сходи с тётей Франей, покажи ей торговую сторону нашей столицы, обратился папа ко мне. Угости её в ГУМе и «Детском мире» фирменным мороженым.
Что мне оставалось делать? Собралась, а тётя набрала сумок и к двери.
Вы забыли переобуться, напомнила я тёте.
А я в тапках пойду, они у меня на резиновой подошве, ответила Франя. Ходить много придётся, а у меня ноги больные.
Мы вышли из дома и сели в троллейбус. И тут Франя опять удивилась. Как только мы вошли в троллейбус, мужчина встал со своего сидения и уступил ей своё место. Франя важно уселась на сидение, через остановку встала, прошла дальше по салону и остановилась. И опять ей уступили место. Проверила. Уважают.
В метро я еле затащила её на эскалатор. Франя боялась спускаться, стояла, крепко вцепившись в поручень, а когда нужно было сходить с эскалатора, так скакнула вперёд, что шедший впереди мужчина взвыл, когда она наступила ему на ноги.
А вот и Красная площадь, показала я рукой, когда мы входили в ГУМ.
Но тёте было не до Красной площади. Сбылась её мечта: вот он, главный магазин страны! И начались мои муки. Вот если вам нужно купить туфли, куда вы идёте? В отдел обуви. Как бы не так! Тётя осматривала всё, что попадалось на пути: щупала платки, нюхала духи, рассматривала колечки, перебирала сумки, заглядывая во все кармашки.
Наконец добрались до отдела обуви.
Мальчиковые ботинки есть у вас? Куда? В «Детский мир»? А, мы туда ещё пойдём, она уже тянула меня в отдел, где продают пальто.
Я боялась, что тётя Франя потеряется в огромном универмаге, поэтому показала ей фонтан, где можно встретиться, если потеряешься. Тётя захотела получше рассмотреть его, пришлось подойти к фонтану. Тут я вспомнила папин наказ угостить тётю фирменным пломбиром с кремовой розочкой. Пока ели мороженое тётя ахала, как тут красиво, сколько товара, целый бы день ходила по отделам, но надо торопиться, ещё ЦУМ и «Детский мир» впереди.
В отделе пальто Франя спросила продавца:
У вас есть демисезонное пальто «Три встречи»?
Расстроившись, что такого пальто нет, пошли в другую секцию. Исходили весь универмаг, но пальто «Три встречи» так и не нашли.
В одном отделе продавщица посоветовала:
Посмотрите другие модели, может быть, подберёте что-нибудь.
Вот же оно: «Три встречи»! вдруг обрадовалась Франя. Видите, три складки на спине: три встречи, как у нас говорят.
А я думала, вы имели в виду фирму «Три встречи», улыбалась продавщица, заворачивая покупку.
Мне было не до улыбок. Из вежливости я взялась нести громоздкий свёрток, и мы потащились в «Детский мир». Первое, что мы увидели там, была длинная очередь через весь зал и вверх по лестнице. Люди стояли за детскими шубками. Я с ужасом подумала, что Франя пристроится в очередь и пропал день!
Но Франя купила-таки мальчиковые ботинки: сорокового и сорок первого размера. То же мне, мальчиковые, мы их и в ГУМе могли купить. И остановилась у прилавка с вязаными шапками невиданной красоты. Шапка продавалась вместе с шарфом, на концах которого были большие пушистые помпоны. Франя не могла выбрать цвет: голубой, красный, белый?
Какой набор взять? Шапка какого цвета тебе больше нравится? спросила она меня.
Белого, ответила я, с ужасом думая, что впереди ещё ЦУМ.
Франя взяла три разных набора.
От похода в ЦУМ она отказалась: деньги закончились, жаль, но надо возвращаться домой. Съели фирменное мороженое вкусный рожок, и обвешанные коробками и свёртками, поехали домой. Хорошо тёте, она в тапках, я с завистью смотрела на её ноги.
Дома Франя разложила на диване свои покупки. Затем она развернула свёрток с шапками и протянула мне белую шапку с шарфом.
Это тебе, за твои муки, подарок от меня. Примерь, сама выбрала.
Весь вечер Франя рассказывала о товарах в двух центральных универмагах, о приветливых продавцах, о поездке в метро и троллейбусе, хвастаясь, что ей дважды уступали место, о вкусном мороженом.
Франя уехала на следующий день, а через две недели мы получили от неё письмо, в котором она ещё раз благодарила нас за то, что приняли её и показали Москву. Теперь она всему селу рассказывает о своих впечатлениях. Я подумала, что теперь надо ждать новых гостей, а папа жалел, что не запечатлел пребывание Франи в Москве на фотоплёнку. Зато я носила шапку с шарфом, подаренными мне за «экскурсию».
Чаепитие под старой черешней
Зашла соседка, с которой дружим с момента заселения дома. Пыхтя от натуги, внесла огромный узел, в котором что-то звякнуло, когда она опустила его на пол в прихожей.
Самовар не нужен? спросила соседка вместо приветствия. Старинный медный самовар. Дарю!
Где ты его откопала? удивилась я, заглядывая в узел.
Грязное, тусклое пузатое чудо с краником робко выглядывало из клетчатого пледа, в котором стыдливо пряталось от глаз людских.
Балкон разбирала, вот в шкафу и нашла. Это самовар ещё родителей мужа. Мы им никогда и не пользовались. Почистишь его, на даче пригодится чаи гонять.
Спасибо, Тома, но я не возьму его, забирай обратно. Сама почисти, а то на него жалко смотреть: гляди, он даже стесняется своего запущенного вида, прикрыла я пледом позеленевшие бока самовара.
Когда подруга ушла, вспомнились мне наши посиделки за самоваром у бабушки во время летних каникул.
Как же мы любили помогать бабушке, когда она затевала пироги! Особенно удавался бабушке штрудель, вкуснее которого был только её торт «Наполеон». Мы с двоюродной сестрой были на подхвате всё субботнее утро, а потом ждали воскресенья, потому что торт должен был хорошенько пропитаться.
А штрудель для нас был особенно трудоёмким. Мы чистили и нарезали яблоки. Горы яблок, так как бабушка пекла несколько штруделей, чтобы хватило и нам, и нашим гостям, и нашим соседям! Но нам нравился весь процесс подготовки. Чтобы веселее работалось, бабушка вспоминала случаи из своего детства и молодости, которые начинались словом «бывалоча».
Бывалоча, соберёмся мы на краю деревни, песни поём, шутим, смеёмся. Девки все нарядные, у парней полные карманы семечек, орехов, конфет. Угощают нас, а мы стесняемся, возьмём по конфетке, это же так дорого, понимаем, а они уговаривают, мечтательно говорит бабушка.
А у самой глаза светятся, щёки разрумянятся то ли от жара печки, то ли от воспоминаний. А мы так заслушаемся, что вместе с кожурой и половина яблока уходит в очистки! Так бы и слушали всё время, но бабушка поторапливает, начинает с нами вместе резать яблоки, а то жар уйдёт, печь остынет. Сейчас я думаю, какими наивными и чистыми были те истории, порой даже мелкими и глупыми по сравнению с теперешней жизнью, но из песни слова не выкинешь!
Вот пироги и готовы. Начинается возня с самоваром. Самовар у бабушки большой, дровяной. И надо так начистить его, чтобы сиял, как новый. Чистим его кирпичной пудрой. Я тру большой кирпич кусочком кирпича. Вот уже большая горка порошка на блюдце. Сестра макает влажную тряпочку в эту горку, захватывает ею порошок и чистит им самовар.