Наталья слушала очень внимательно, приблизив свою голову к склонившейся над ее ладонью только что остриженной голове майора, тот даже ощущал макушкой ее теплое дыхание. Подтянулись и другие две парикмахерши, которым тоже хотелось узнать что-нибудь про себя. Майору пришлось поведать и им.
Столько рук в такой краткий промежуток у него никогда не было, он разволновался, стал запинаться и в конце концов, утомившись, пообещал в следующий раз отнестись к линиям коллег Натальи серьезней.
Ну что, права я была? спросила Наталья, провожая майора к выходу. Вы действительно хиромант?
Это вы виноваты. Федосов улыбнулся. Вы мне подсказали, я ведь никогда об этом не думал.
Я тоже никогда не думала, что стану парикмахершей. А однажды стригла младшего брата и вдруг поняла, что это мое. Что я хочу этому научиться.
Мне нравится у вас стричься. Майор снова взял Наталью за руку и привычно задержал ее в своей.
Всегда пожалуйста, сказала Наталья. Заходите.
Майор шел домой и размышлял о линии успеха, которую совсем недавно удлинил красным фломастером. Разговор с Натальей навел его на странную мысль: а вдруг это и вправду успех, пусть не такой уж большой, но все-таки? Значит, как-то действовало. В себе самом он чувствовал нечто новое, какую-то необычную легкость и свободу, даже и в разговоре, и в том, что он брал Наталью и ее коллег за руки и что-то им говорил про линии, а те слушали, заглядывали ему в глаза и задавали вопросы.
Никогда Федосов не пользовался таким вниманием у женщин. Не то что ему это надо было, но в то же время почему бы и нет? Не такой уж он и старик, в конце концов. И потом, размечтался вдруг майор, если бы кто-то был рядом, кого можно было в любой момент взять за руку, подержать в своей, порассматривать линии на ладони, поперебирать пальцы, погладить кожу или ногти, гладкость которых всегда интриговала майора, в общем, попользоваться как собственной рукой а ведь неплохая идея!
Да вот хотя бы та же Наталья, которая так кстати разгадала в нем потенциального хироманта, чем не претендент? И рука у нее милая, ладошка такая уютная, и вся она располагающая по-женски, и к нему вроде бы благоволящая, не говоря уже про ее мастерство в парикмахерском деле.
Ох, как занимательно! Оказывается, жизнь не только не закончилась, как, случалось, временами казалось Федосову, она еще что-то сулила, неведомое и, самое главное, приятное. И как кстати он заметил, что пересечение двух линий возле бугра Венеры сулит Наталье поздний, но счастливый брак. Если честно, майор сам не ожидал, что скажет такое, и не понимал, откуда в нем это взялось: как-то само собой всплыло и само собой сказалось. Без какой-либо корысти с его стороны.
На этом, собственно, можно и закончить.
Действительно, все у майора Федосова с тех пор стало налаживаться. Парикмахерша Наталья стала его законной супругой, военная карьера тоже неожиданно возобновилась, поскольку его пригласили работать в районный военкомат и вскоре присвоили звание подполковника. Да и того музыканта из давних прошлых лет он почти перестал вспоминать, хотя призывников, приходивших в военкомат, строго, с самым суровым видом предостерегал от всяких эксцессов.
Иногда же он брал какого-нибудь призывника за руку и, приблизив его ладонь к своим глазам, внимательно разглядывал. Бог знает, что уж он там видел или хотел увидеть.
Правда, временами ему самому все происходящее казалось не просто странным, но почти неправдоподобным, как бы и не с ним вовсе. Бывало, они с Натальей садились вечером, после всех дневных дел и хлопот рядышком на диване и, сблизив головы, вместе изучали линии на ладонях друг у друга. А если их что-то настораживало или не нравилось, они брали красный фломастер и подправляли их. На всякий случай.
Про длинный взгляд
Кажется, у Достоевского встречается такое выражение «длинный взгляд». Наверно, именно такой взгляд долгий, задумчивый, который вполне можно назвать длинным, заметил Леонид у Анжелы, с которой они стояли в коридоре их офиса и разговаривали. Мимо проходила Галина, из другого отдела, высокая, стройная, длинноногая, с красиво уложенными волосами, улыбнулась им и последовала дальше. Анжела же полуобернулась ей вслед, и в лице ее появилось такое выражение, которое, мягко говоря, озадачило нашего героя.
Если взгляд, устремленный вслед Галине, можно назвать длинным, то выражение лица в целом можно было охарактеризовать как А вот и никак столько в нем всего. Впрочем, кое-что в нем можно было все-таки выделить, а именно очарованность. Она смотрела вслед Галине так, как может смотреть на объект преклонения страстно влюбленный и жаждущий близости человек. Впрочем, влюбленность вовсе не обязательна. Если напрямоту, просто вожделение, страстное, захватывающее все существо, когда на мгновение забывается все на свете.
Вот такое самозабвение и читалось сейчас в лице Анжелы, которая внезапно умолкла, можно сказать, на полуслове. Вероятно, она реально забылась, потому что нисколько не озаботилась слишком уж большой откровенностью своего взгляда, а он был настолько же откровенным, насколько и пристальным, насколько и длинным.
Леонид, в свою очередь, смотрел на лицо Анжелы, наверно, столь же пристально, сколь и растерянно, потому что заметил то, что видеть ему, скорее всего, не полагалось, проник туда, куда нельзя было, сам того не желая пересек, как теперь принято говорить, красную линию. И сразу возник вопрос: был ли взгляд Анжелы случайным, как и то, что в нем неожиданно полыхнуло? Или этих двух красивых женщин связывало очень личное, даже, можно сказать, интимное.
Надо сказать еще об одном существенном обстоятельстве, а именно об отношении самого Леонида к Анжеле. Замеченное им, наверно, не так бы его поразило, если бы он не испытывал к ней очень большой симпатии. Она давно ему нравилась, причем не только внешне, но и вообще. То есть тут вполне можно сказать и более прямо: Леонид испытывал к ней самое настоящее влечение. Ему нравились и ее темные волнистые волосы, и родинка на правой щеке, и ложбинка на подбородке, и нижняя чуть припухлая губа
Короче, все в ней было ему мило, но вот что делать с этим дальше Леонид не очень понимал: все-таки как-никак коллеги, в одной конторе трудятся. Это, конечно, ничему не препятствует, но есть и другая сторона. У них это по разным причинам не приветствуется. Рабочая типа этика. Вот и вопрос: насколько все серьезно и стоит ли нарушать правила? Положим, сопротивление своей мужской природе и тайным влечениям хоть и говорит в пользу героя, но тоже довольно странно. А если все серьезно? И надо ли жертвовать возможными отношениями? Проще говоря, живой жизнью.
С этим Леонид пока не определился, и не столько из-за самого себя, сколько из-за неуверенности во взаимности. Иногда казалось, что да, и со стороны Анжелы тоже нечто такое присутствует, однако для углубления отношений все-таки нужен больший градус, большая отчетливость, и каждый раз, общаясь с Анжелой, Леонид невольно пытался этот градус мысленно измерить. Но, увы или к счастью, не мог. Анжела симпатию выражала, но очень сдержанно, не так чтобы пламя вспыхнуло и зажгло пожар, такой пожар, которому уже невозможно противостоять. В каком и сгореть не страшно, тут уж не до рассуждений и взвешивания за и против
И вот теперь Леонид вместо очередного тайного замера наблюдал ее приклеившийся взгляд к проплывшей мимо фигуре Галины. Взгляд такой долгий, пристальный (читай: длинный), что Леонид вполне успевал фиксировать вопросы, которые один за другим всплывали в его сознании.
Естественно, главный: что же так захватило Анжелу?
Известно, что женщины неравнодушно относятся к тому, как одеты другие представительницы их пола, какая у них прическа, обувь, как положен макияж Что у них при этом в голове загадка, но можно предположить, что они сравнивают их облик если не с собственным, то с неким образом, который живет в их сознании. Образ этот, понятно, не незыблем и может меняться с возрастом, с переменами в моде и так далее. Но он довольно требователен и в иных ситуациях активизируется, особенно если другая женщина так или иначе затрагивает наблюдающую. Причем не обязательно в позитивном ключе, а даже и в негативном. Тут действует целый комплекс эмоций: антипатия, ирония, ревность (неизвестно к чему) и так далее.
Мужчины по своей природе в этом плане более лояльны друг к другу, соперничество выражается у них в других формах.
Так что же пресловутый взгляд? Чем уж он так зацепил нашего героя?
А вот почудилось Леониду, что так может смотреть на женщину именно мужчина. То есть что милая его сердцу Анжела вовсе даже не совсем Анжела.
Тут мы входим в довольно деликатную и весьма интимную область, где так называемый, если воспользоваться модными терминами, гендер начинает свои фокусы.
Похоже, такой неожиданный кульбит и наблюдал сейчас с удивлением Леонид. Хотя, в общем, какая ему разница, даже если с Анжелой что-то не так? Разве это что-то меняло в его отношении к ней? Он-то ее воспринимал именно как женщину, причем весьма привлекательную, тут сомнений не было, не потому ли его, собственно, и влекло. И что с того, что в ней вдруг обнаружилось (экая мысль) не только женское? Такое ведь нередко встречается, что в человеке живут и совмещаются два начала женское и мужское, инь и ян.
Хорошо, наверно, что Анжела, вся сосредоточенная на ни о чем не ведающей Галине (или ведающей?), сейчас не видела его лица, его изумления, любопытства, растерянности. И то, что Анжела смотрела так откровенно, так, если угодно, беззастенчиво, словно совершенно забыв про него, стоящего рядом, почти шокировало. Тут таилось что-то тревожное, глубинное, мощное, витальное, как если бы он заглянул в кратер вулкана, где змеятся языки пламени, готовые превратиться в кипящую лаву.
Однако весь сюжет его отношений с Анжелой, допустим, только возможных, сразу переворотился, стал непонятным и даже отчасти юмористическим, интрига переместилась туда, куда Леониду совершенно не хотелось вступать.
Тут же его любопытство мгновенно обескровилось, погасло слишком все здесь было чуждое. И к Анжеле он вдруг сразу испытал охлаждение, словно перед ним стоял совсем другой человек, пусть и с тем же именем. С тем же обаянием. Но совсем чужой. Так что он даже ощутил внутреннюю опустошенность, словно лишили чего-то важного, дорогого для него. Проще говоря, лишним он себя почувствовал. И там, куда он только что ненароком заглянул, было темно, так темно, что лучше бы ему было сейчас тихо и незаметно ретироваться.
Что он и сделал.
Сделать-то сделал, только вот нельзя сказать, что в душе все улеглось. Потому что ему как бы открылось: вот и такое существует, и очень настойчиво существует, всерьез. Хотя герой не был таким уж наивным и неосведомленным, взрослый как-никак.
Прошло некоторое время с той встречи в коридоре, так все по-новому осветившей, и все эти дни Леонида не отпускала мысль, что, может, дело вовсе не в каких-то гендерных передрягах, а в нем самом в его, так сказать, испорченности.
Задело: и впрямь ведь такого рода мысли могут все исказить, бросить тень на того человека, кого ты в чем-то эдаком двусмысленном заподозрил. Настолько задело, что даже юмор, с которым он попытался взглянуть на ситуацию, не помогал. А тут, как показывает опыт, ну никак нельзя без юмора. Сфера тонкая, и если дать слишком большую волю возвышенным чувствам, то в какое-то мгновение все вдруг может посыпаться сколько потенциально счастливых пар на этом погорело.
Таинственный романтический покров спадает и вот как тогда?
Куда-то Леонида не туда занесло с этими размышлениями. Был ли он виноват в силу своей испорченности или замеченное им вправду имело место какая разница? Нравится женщина, влечет к ней и отлично! А что уж в Анжеле, то есть в ее природе, возобладало, какое начало, не имело значения. Даже если ей нравятся женщины, так и пожалуйста. Это ведь не отменяет ее собственного женского очарования.
Леонид даже обрадовался, когда вынырнул на эти итоговые мысли, сохраняющие его отношение к Анжеле неизменным. Доказывающие его толерантность. И к себе самому тоже. Нет, никакой он не ретроград, не моралист, жизнь многообразна и удивительна, можно только радоваться.
Леонид снова встречает в коридоре их офиса Анжелу и приветливо улыбается ей. И та в ответ обнажает прекрасные белые зубы хорошая открытая улыбка, подтверждающая их прекрасные отношения и взаимную симпатию. Он протягивает ей для приветствия руку, хотя мужчинам вроде не положено первым это делать, но она, все так же улыбаясь, крепко ее пожимает. Диалог примерно такой (чтобы все-таки не без него).
О! восклицает Леонид. Какое рукопожатие! Почти мужское. Он сам не понимает, зачем это говорит, и, чтобы как-то загладить, продолжает: Как дела?
Прекрасно, отвечает она.
Я вот о чем подумал, говорит Леонид, хотя ни о чем подобном он вовсе не думал, чистый экспромт: Почему бы нам не поужинать вместе где-нибудь? Не обязательно сегодня, можно и завтра, или в другой день.
Анжела с некоторой настороженностью смотрит на него:
Что-то случилось?
Нет, ничего особенного, говорит Леонид. Неожиданно осенило. Просто поболтать, кофе выпить. А то текучка совсем заела.
Это правда, соглашается Анжела. Надо подумать.
И тут Леонид опять же неожиданно для себя добавляет совсем несуразное:
Кстати, можем и Галину пригласить. За компанию. Этим он, вероятно, пытается показать, что никаких особых планов не строит относительно себя и Анжелы. Но при этом почему-то очень внимательно смотрит на нее, пытаясь понять ее реакцию.
Анжела, все так же белозубо улыбаясь, пожимает плечами:
Почему бы и нет?
Ее это вроде бы не удивляет и не радует. А вот так неопределенно.
Ну и ладно. Теперь оба они будут думать, и пусть думают.
Привет, Клёпа!
Яков (или как все его называют Яша) чувствует в ней нечто человеческое.
Собственно, когда любишь животное, иначе и быть не может. Каждое движение, каждая поза, каждая ухватка подразумевают именно то, что собака (или кошка) не просто животное, а нечто большее, что в ее поведении есть некая человеческая осмысленность, которую улавливаешь шестым чувством и сразу начинаешь толковать на свой лад.
Теперь представим ее Клёпа, Клеопатра, если полностью, рыжая с белым дворянка, довольно крупная, морда острая вытянутая, большие стоячие уши, черный влажный нос и пушистый, загибающийся кверху хвост. Шерсть густая и мягкая, хочется запустить в нее руку, потрепать, погладить.
Не случайно так назвали милейшее существо, заглядеться можно, встречные останавливаются, любуются, любопытствуют, какой же породы такая красотка.
Возможно, кто-то из ее родителей лайка: на белок она делает стойку и готова подстерегать очень долго, приклеиваясь к одному месту и по-охотничьи приподняв переднюю лапу. Правда, ни разу не было, чтобы она белку поймала, а вот загубленных мышей на ее совести немало: внезапный стремительный прыжок и мыши нет. Есть она их не ест, но ловит не хуже кошки.
Хотя Клёпа и неведомо кто по происхождению, но повадки вполне аристократические.
Во-первых, никогда не хватает зубами то, что ей предлагаешь из рук, а между тем зубы серьезные, клыки большие, белые, острые. Сначала она издали принюхивается, потом сокращает дистанцию и, когда нос совсем близко от протянутой руки и ее все устраивает, медленно и осторожно, словно делая одолжение, берет вкусняшку так деликатно, будто опасается случайно задеть пальцы. Даже если лакомство ну очень привлекательное. Если же речь о костях, то Клёпа легко справляется с огромными мослами, сгрызая их почти полностью такая вот сила челюстей.