Федор Иванович Буслаев
Загадка русского книжного орнамента
© Ермаков С.Э., предисловие, составление, 2023
© ООО «Издательство «Вече», 2023
К изданию 2023 г
Профессор Федор Иванович Буслаев (18181897) без преувеличения выдающийся отечественный филолог, языковед и историк литературы. Выпускник словесного отделения философского факультета Московского университета прошел путь от гимназического и домашнего учителя до действительного члена Императорской академии наук. Именно его исследования «О преподавании отечественного языка» (1844) и «Опыт исторической грамматики русского языка» (1858) стали трудами, которые заложили основы лингвистической русистики и дали начало научному изучению русской народной словесности как таковой.
Пересказывать биографию Ф.И. Буслаева нет особого смысла, поскольку она хорошо известна. Однако широкому читателю имя его не слишком известно, хотя он заслуживает благодарной памяти потомков в той же степени, что многие его именитые современники, например А.Н. Афанасьев. Возможно, дело в том, что Федор Иванович по большей части оставался человеком куда более близким к академической науке, его труды сложнее и по языку, и по затрагиваемым вопросам, хотя он часто обращается к фольклору. Но именно Буслаев первым в отечественной науке начал последовательно использовать как исторический источник язык. Следствием этого стало появление во многом определяющих работ по синтаксису, учение о разграничении морфологических и синтаксических признаков частей речи, отождествление логических и грамматических категорий языка. Несомненно, работы Ф.И. Буслаева сыграли важную роль, во многом повлияв на последующее развитие всей русской грамматической школы. Если это почему-либо покажется вам отвлеченной от жизни игрой ума, то стоит добавить сюда же, что мы до сих пор учим в школе русский язык, используя именно им разработанную классификацию второстепенных членов предложения и типов придаточных. И она вполне сохраняет свою актуальность.
Научные интересы Ф.И. Буслаева были весьма широки и разнообразны. В современных справочниках и энциклопедиях его нередко называют главой русской мифологической школы, но, возможно, правильнее было бы называть его ее основателем, поскольку именно в работах ученого впервые оформляются идеи этого течения в науке, причем перенесенные на нашу почву не механически, но в контексте историзма. Это немаловажное обстоятельство, ведь такой подход позволял рассматривать развитие мифов и отраженных в фольклоре народных воззрений в контексте их развития.
Вообще именно мифологическая школа стала первым самостоятельным научным направлением в фольклористике, во многом повлияв на ее выделение как отдельной дисциплины. Именно представители этого течения, особенно знаменитые братья Гримм, показали и обосновали связь мифологии, языка и народной поэзии. Среди несомненных заслуг Буслаева и то, что после знакомства с работами представителей мифологической школы он сумел не только осмыслить их, а и перенести на русскую почву. В глазах «мифологистов» фольклор есть продукт бессознательного творчества некоей коллективной «народной души», а сходные черты в фольклоре разных народов, с их точки зрения, связаны с тем, что на ранних этапах развития все общества воспринимают окружающую действительность сходным образом. Древние верования, по их мнению, во многом обусловлены обожествлением природы (именно это представление в дальнейшем приводит к образованию метеорологической, или «грозовой», солярной, демонологической школ). Влияние этих учений прослеживается в работах многих ярких исследователей русского фольклора, в числе которых не только уже упомянутый А.Н. Афанасьев, но и такие бесспорные величины в науке XIX в., как А.Н. Веселовский и А.А. Потебня.
Составивший основу настоящей книги сборник статей Ф.И. Буслаева о русском книжном орнаменте может служить вполне зримым подтверждением новаторства ученого и стремления его к сохранению исторической объективности. Даже сегодня для внимательного читателя некоторые детали, мелкие штрихи, почти оговорки, которые автор делает в текстах, могут послужить источником многочисленной пищи для размышлений, не всегда (быть может) заметной в его больших сочинениях. И это несмотря на то, что уже переизданы были, хотя и являются библиографической редкостью, его основные труды: «О преподавании отечественного языка» (1844), «О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остромирову Евангелию» (1848), «Исторические очерки русской народной словесности и искусства» (1861), а вот отдельные статьи привлекали меньше внимания. Сборник «Исторические статьи Ф.И. Буслаева по русскому орнаменту в рукописях», вышедший в 1917 году, до сих пор не переиздавался. Ценность именно этого издания, на наш взгляд, не только и не столько в том, что он носит тематический характер и посвящен интереснейшей теме, сколько в том, насколько тщательно подобраны в нем иллюстрации. Ведь именно они, можно сказать, составляют основу публикумых работ Буслаева, на них он опирается в своих рассуждениях.
Читателей наверняка удивит то, что многие рисунки (а в переиздании мы постарались сохранить их все) хорошо знакомы и, более того, не раз воспроизводились уже в настоящее время, причем зачастую в книгах, авторы которых не очень представляют себе происхождение, смысл и эволюцию заимствуемых в качестве иллюстраций или просто для броского оформления изображений. Но, согласитесь, делать это осмысленно, сознательно куда лучше, чем порою даже вводить читателей в заблуждение, наполняя рисунки содержанием, которого в них, быть может, вовсе никогда и не было. Вот почему при подготовке настоящего издания сохранены все иллюстрации издания 1917 года, а также указатель рукописей-источников. Кроме того, в качестве приложения помещена статья видного русского и советского историка искусства Дмитрия Власьевича Айналова, посвященная значению личности и трудов Ф.И. Буслаева в становлении отечественной истории искусств.
С. Ермаков
Предисловие редакции издания 1917 г
Настоящий сборник археологических сочинений и статей Ф.И. Буслаева выпускается в измененном против оригинала виде, а именно с приложением рисунков, которых не было в первом издании статей, помещенных в различных журналах, и которые между тем, и по существу статей и ввиду ссылок автора на различные атласы, являются необходимыми для понимания.
Редакция по мере возможности сохраняла тот характер прилагаемых иллюстраций, который обычно сопровождал археологические издания 7080‐х годов прошлого века (рисунки в контурах).
Значение орнамента лицевых рукописей Ф.И. Буслаев угадал в свое время с обычною своею научною проницательностью. Он выделил в древней русской письменности ту замечательную группу памятников, идущую от второй половины XII столетия до начала XV в., которая, под условным названием «звериного стиля», касается, по его словам, всего вопроса о самой сущности древнерусского искусства; он открывает в этом периоде исторические результаты предшествовавшего развития древнерусского орнамента, связь его с курганными древностями, историческою этнографией, словесностью, орнаментикой суздальской архитектуры домонгольского периода и точные указания родственных связей русской древности с южными славянами и Византией). Между тем как предыдущая антикварская постановка истории орнамента в лицевых рукописях разрешала видеть в нем более или менее произвольное украшение рукописи способным каллиграфом, плодившим свои причудливые плетения, следуя воспринятому шаблону и своему воображению, на самом деле замечательная сила и выдержанность характерного стиля в этом избранном IV периоде лицевых рукописей является важнейшим памятником художественного и культурного развития. Дальнейшие исследования уже не могут ограничиваться эстетическим анализом отдельных рукописей, но должны стремиться к изучению всего исторического явления, на почве разнообразных художественных и культурных влияний и наряду с работою народного и личного творчества.
Н. Кондаков
Большинство рисунков, заставок и воспроизведений заглавных букв к статье «Русское искусство в оценке французского ученого» исполнял иконописный мастер Ф.В. Салапин, остальные рисунки воспроизведены механическим способом. Подбором иллюстраций заведовала E.Н. Яценко. Автотипические клише исполнены Товариществом Р. Голике и А. Вильборг.
I. Русское искусство в оценке французского ученого
LArt russe, ses origines, ses éléments coustilutils, son apogee, son avenir. Par Viollet le Duc. 261 pp. Paris. V-e. A. Morel et C
o
LArt russe. Par le R.P. J. Martinov de la Compagnie de Jesus (Extrait de la Bevue de 1Art chrétien, II-e serie, tome IX). 66 pp. Arras. Iniprimerie de la Société du Pas-de-Calais. 1878.
Русское искусство E. Виолле-ле-Дюк и архитектура в России от Х по XVIII век. 24 стр., с 16 таблицами рисунков. Графа С.Г. Строганова. С.-Петербург. Типография Императорской академии наук. 1878[1].
Статья первая
Знаменитому французскому архитектору пришла на ум счастливая мысль написать книгу о русском искусстве, именно об архитектуре, иконописи и орнаментике. Немногих материалов, какими мог по этому предмету располагать Виолле-ле-Дюк[2], оказалось совершенно достаточно, чтобы усмотреть в них сущность и стиль русского искусства, его происхождение, составные элементы и высшую точку его развития, сверх того, прозреть в его будущность и начертать самые пути, по коим оно должно шествовать. Книга имела невероятный успех и во Франции, и у нас. Как все выходящее из ряду вон, производила и не перестает еще производить она самые противоположные действия. Ее превозносят и порицают, ставят на пьедестал как откровение истины и топчут в грязь, как легкомысленный памфлет, ее встречают с симпатиями и сарказмами, по ней учатся и над нею издеваются и смеются.
Автор задался отважною мыслью открыть настоящее национальное русское искусство и своим открытием этой новой, доселе неведомой области изящного действительно изумил не только французов, которые вообще мало знают наше отечество, но и русских, для которых, надобно сказать правду, русское искусство дело темное, спорное, мало известное, а для большинства и вовсе не имеющее ни значения, ни интереса. Таким образом, самые обстоятельства воодушевляли к исследованиям и поискам, внушали решимость, придавали смелости и отваги. Надобно было нанести удар, чтобы пробить кору невежества и равнодушия, под которою таилось искомое зерно открытия.
Каким же образом могло быть совершено такое капитальное открытие человеком, который мало знает Россию и ее историю и который имел под руками самые скудные материалы и пособия по вопросу, какой он взялся решить?
Вещи познаются из сравнения. Это общее место получило в настоящее время новый смысл, когда в пауке водворилось господство сравнительного метода. Чтобы определить национальность в русском искусстве, надобно было решить, чем отличается оно от искусства других народностей Запада и Востока. Виолле-ле-Дюк своими образцовыми, настольными руководствами по архитектуре, мебели, орнаментике снискал всеобщую известность и уважение. Он отличный знаток художественных стилей, не только готического, романского, византийского, но и восточных, в Сирии, Грузии и Армении, в Персии, Египте, Ассирии, Индии, Китае; что же касается до искусства французского, то он решительно авторитет. Это один из самых даровитых мастеров своего дела, который с практическою деятельностью соединяет обширные познания и тонкий вкус. Он изощрил проницательный взгляд свой многолетнею опытностью и разносторонними наблюдениями. Стоит только взглянуть ему на художественное изделие, чтобы определить его стиль и эпоху. Полагаясь на свои знания и проницательность, он смело решает вопрос в стилях сложных, каковы византийский и романский. И в том и другом есть значительная примесь элементов восточных, сверх того, в романском во всей очевидности выступает элемент византийский. Потому во всяком изделии русском, будь оно византийского или романского происхождения, можно усмотреть стиль азиатский иранский, ассирийский, даже индийский и туранский. Таким образом, остроумию и отважности французского архитектора русское искусство предоставляло самое широкое поприще; а именно:
На 1‐й табл. при стр. 33 приложены у него (рис. 1 и 2) два снимка с византийских заставок X века; ту и другую он характеризует стилем славянским, несмотря на то что первая из рукописи, принадлежавшей некогда патриарху Константинопольскому Иеремии. Необыкновенно смелая, но вместе с тем счастливая мысль, хотя бы в данном случае была и неуместна. Болгары в X веке, в блистательную эпоху царя Симеона, особенно могли осложнить своим влиянием разноплеменную, сборную национальность Византии и внести некоторые элементы в стиль ее искусства. Читатель отмечает 33‐ю стр. в книге французского архитектора и ищет дальнейших подкреплений и более ясного и точного развития этой счастливой мысли, но напрасно: автор вовсе забыл свою счастливую мысль; что же касается до болгар или сербов, то, как кажется, ему и в голову не приходила мысль о значении этих славян в истории письменности и литературы Древней Руси; потому нигде в книге даже не упоминается о них. Надо полагать, что под славянским автор разумеет только шестое. Иначе никак нельзя бы было себе объяснять, почему обе эти византийские заставки X века названы у него не византийскими, а русскими. Но тогда новое недоразумение. Русская письменность не восходит древнее XI века. Не слишком ли уж смело со стороны французского ученого отыскивать русские заставки в рукописях X века?
1. Заставка из греч. рукоп. Бесед I. Златоуста, принадлежавшей Иеремии, патр. Константинопольскому, X в. (Моск. синод. библ., 128)
2. Заставка из Слов Григория Богослова XXI в. (Моск. синод. библ., 64)
На с. 55 по поводу двух заставок из Евангелия, приписываемого XIII веку, в Московском Архангельском соборе табл. V читаем следующее: «1‐й орнамент (рис. 3) как по форме, так и по гармонии тонов, напоминает искусство не византийское, персидское или арабское, а искусство, принадлежащее желтым расам Центральной Азии. 2‐й орнамент (рис. 4) сохранил некоторые следы искусства персидского, но он туранский по соединению тонов». Наблюдение это обобщается следующею мыслью: «в русских рукописях до XV века, то есть до падения Восточной империи, можно усмотреть следующее: с одной стороны, влияние византийское чистое, или скорее работу мастеров византийских; затем, в произведениях собственно русских это византийское влияние, замечательно усложненное элементом славянским, азиатским и примесью туранской, и притом в пропорциях самых различных». Рукопись Архангельского собора действительно явление очень замечательное. Сначала замечу, что по прописным буквам она носить на себе очень ранний характер, не только начала XIII века, но даже и XII. По буквам заглавным представляет грубое, неумелое воспроизведение букв Евангелия Остромирова 10561057 гг. и Мстиславова 11251132 гг., что между прочим явствует из начертания букв В и Р: весь верхний овал буквы В и овал буквы Р наполняется изображением человеческого лица; оно очень красиво и довольно натурально в Евангелии Остромировом, уже менее изящно в Мстиславовом и, наконец, очень дурно в рукописи Архангельского собора, однако все же не так безобразно, как приведено в V таблице у Виолле-ле-Дюка, по «Истории русского орнамента» г. Бутовского. В этом издании неудовлетворительно были избраны образчики орнаментов из рукописи Архангельского собора, особенно в буквах, которые носят на себе явственный отпечаток византийско-болгарского происхождения, как это можно видеть в самой рукописи на листах: 15, 15 об., 21, 51, 57 об., 88 (рис. 5), 91, 93 об., 122, 170 об., 187 об., 242, 247 об., 253 об. (рис. 6). Кроме упомянутых лиц, буквы эти состоят из византийских орнаментов, каковы: цветы, листы и веточки, перевитые ремни, колонны с перемычками и коленцами или с узлом из ремней посередине, византийский крест (рис. 7) в нижнем овале буквы В, или (рис. 8) зверь с длинным хвостом и т. п. Что касается до характерной приметы человеческих лиц, то она господствует и в рукописях южнославянских древнейшей эпохи. Буквы с этим орнаментом можно видеть в болгарском Евангелии XII века, из библиотеки профессора Григоровича, поступившем в Московский публичный музей; например, на лист. 66 и 99 об. буквы В и Р (рис. 9); обе писаны киноварью, как и прочие заглавные буквы, а в верхних овалах обеих букв изображено лицо: глаза, нос, рот чернилами, а на щеках ударено киноварью; со лба по обе стороны спускаются завитки, тоже киноварью, будто кудри волос на голове.