Ещё год Амбрелла и Ждан встречались, миловались, в любви друг дружке клялись. И вот наступил момент, когда принц осознал: нет милее и краше его феи на всём белом свете.
Царевна-лягушка, что в гости ко двору частенько заезживала, королю Долдону снадобья странные для силы мужской и продления жизни привозила, казалась холодной и надменной. Несмотря на платья, которые словно вторая кожа её тело обтягивали, да декольте глубокие, манящие, медовые сладости обещающие. Да и умна была не по-женски: всё свободное время в лабораториях своих колдовских проводила, что-то химичила, опыты ставила, зелья варила.
Не запала в душу и внучка Красной Шапочки. Бабуля привозила на каждый бал свою красавицу, фифу заграничную. Много было общего у Ждана и Гримхильды: оба любили наряды и красоту свою холили да лелеяли, оба ни одного зеркала не пропускали, прихорашиваясь ежеминутно, оба про все последние писки модные первыми узнавали и являлись эталонами стиля и элегантности. Но терпеть рядом с собой женское отражение самого себя принцу не улыбалось.
Гримхильда, кстати, не сильно и расстроилась, когда наследник дал ей понять, что дружба дружбой, а жениться не станет. Быстренько окрутила какого-то вдовца в возрасте с ребёнком, вышла замуж и отправилась покорять красотой своей неземной подданных мужа и падчерицу. Ходили слухи, что короля своего красавица Грима в два счёта к рукам прибрала, а затем и вовсе в могилу свела, чтобы единолично царствовать, покуда девчонка-принцесса в возраст наследницы не вступит.
Не ко двору пришлась и Варвара-краса, длинная коса, дочь владыки морского: больно худая да юркая, что твоя вобла.
На Алёнушку было загляделся принц Ждан: и глаза большие, и коса русая до пят, и фигуристая со всех нужных сторон. Да братец у неё козлом оказался. Так и норовил в казну царскую пролезть да унести из дворца всё, что плохо лежало. Выгнал его государь Беспардон вместе с сестрицей, пока всё со двора не пропало.
А потом выяснилось: брата с сестрой по всем городам-весям межгосударственное сыскное бюро разыскивает за мошенничество. Прибывала парочка в город-столицу к люду доброму, преимущественно богатому, желательно царских-боярских-княжьих кровей, под видом графских детей, а когда княжеских отпрысков-сироток, втиралась в доверие, все балы-рауты посещала. Алёнушка иной раз и в невестах ходила, подарки от женихов получала. А как всю подноготную про добро-богатство и ценности прознавали, так братец козлёночком оборачивался и на скотный двор попадал через верных людей.
Как ночь наставала, Иванушка добрым молодцем-домушником перекидывался, сестрицу в дом впускал, и шерстили они закрома боярские-княжеские, а на безрыбье в малых городах и купеческими не брезговали. Так что вовремя батюшка-царь спровадил сестрицу Алёнушку с братцем Иванушкой отвёл беду от ворот.
Сватал ему государь и Дюймовочку в отчаянье, когда узнал, что наследник в королеву фей влюблён. Да что с той лилипуткой делать? Ни лица, ни тела так, стебелёк с глазками.
Хоть и ветреный да охочий до женского полу был наследник, да фее своей не изменял всё то время, что невесту ему сосватать пытались. А как поток принцесс да всяких королевишн иссяк, тут же и сбежал к любимой в Вечный лес. Пока царь Долдон опомнился, принц Ждан уже и помолвку справил со своей королевой.
Государь осерчал на сына, велел вернуться под крыло родительское. Наследник и прибыл за благословением отцовским с подарками от невесты своей. Да не тут-то было. Ногами топая, слюною брызгая, голос срывая от ярости, высказался Долдон от души за отродье всякое лесное волшебное, что ни богатства, ни власти, ни земель не прибавит семьдесят второму государству тридцать пятого королевства сто сорок первого царства. Повелел сию минуту дурь из головы выкинуть и на дев человеческих прекрасных пристальней глянуть да выбрать наконец законную супружницу и внуков ему тотчас нарожать.
Принц Ждан характером-то в батюшку пошёл, такой же долдон упёртый уродился. Упёрся рогом и ни в какую: люблю, говорит, не могу, королеву фей. И приданное за ней богатое, и земли волшебные имеются что, мол, батюшке ещё надобно?
А царю одного хотелось: границы государства расширить. А Вечный лес к рукам прибрать даже путём свадьбы-женитьбы с наследником не удастся. В своё время пробовал Беспардон Долдонович обворожить-приворожить предыдущую королеву фей, сгинувшую мать Амбреллы. И даже вполне уверил себя, что влюбился в прекрасную лесную волшебницу. И встречу случайную подстроил, и красиво ухаживал, и подарками задаривал, и замуж звал. Чуть было не совершила королева Левзея опрометчивый поступок. Уж и замуж собралась по законам человечьим, да душа маялась, грызло что-то изнутри, покоя не давало. А когда выяснил Беспардон, что не бывать ему королём Вечного леса ни при каких условиях и лесные территории ни на словах, ни на карте своими назвать не придётся после женитьбы, сильно разозлился.
Тут-то и полезла из него гнилая чернота, и тёмное нутро верх над разумом взяло. Подаренную возлюбленной феей Левзеей волшебную силу во вред Вечному лесу начал пользовать тишком по злому умыслу: то на зверей бешенство нашлёт, то птиц потравит, то паукам яду подкинет, от которого паутина слипается, тонкой ниточкой не идёт. Сам же натворит делов, сам же и помогает их разгребать, перед невестой выслуживаясь. А попутно всё пути-выходы искал: как бы полноправным правителем Вечного леса стать да владения волшебные под себя подмять.
И долго никто понять не мог, отчего королева Левзея не выгонит женишка да не накажет за пакости, пока случайно не выяснилось, что Беспардон с ведьмой тёмной сделку заключил, чтобы та фею лесную приворожила и приворот тот поддерживала. Поскольку человечья волшба надолго к лесным жителям не прилипала, старая злыдня нашла слабое звено в королевском рационе.
В излюбленное лакомство феи молоко божьих коровок тайком ото всех добавлялся истолчённый порошок лепестков фиалки, а самих коровок ни с того ни с сего пасти стали на полянке, заросшей любистоком. И фиалка, и любисток сильные средства для того, чтобы сердце чужое в сетях заговорённой любви навечно запутать.
Коли человека таким зельем напоить, тот до скончания века своего рабом приворожившего будет. С феями сложнее: без ежедневной подпитки злое колдовство в чистой силе внутренней к рассвету растворяется. Потому поутру обязательно приносил Беспардон возлюбленной своей на подносе чашку молока с приворотом, с ласковой улыбкой подавал яство Левзее и контролировал, чтобы до донышка выпила.
Злодейство раскрылось случайно. Погостить к тогда ещё юной Чоморе приехала на каникулы подруга яга из лесной школы чар и магии. Потомственная лесная ведьма, дочь царя Берендея, юная колдунья сразу заподозрила неладное. На пару с Чоморой девица провела тайные изыскания и вычислила тёмный заговор.
Царь Беспардон из женихов тут же вылетел, ведьму тёмную нашли, и королева Вечного леса жестоко её наказала, лишив сил магических на веки вечные. Из нутра злобного вынула почерневшее солнце души да и запечатала в клубок-колобок, наложив заклятье поиска. А после спрятала в погребах королевских. Время от времени тот клубочек из тайника доставали и добрым людям в помощь презентовали: бросишь его на путь-дорожку да скажешь, что искать, он тебя и приведёт к желаемому. Так постепенно светлел колобок, чернота из спрятанного солнышка уходила.
Когда же прознал царь Беспардон Долдонович, что принц наследный в королеву Вечного леса влюбился да браком магическим сочетаться с ней желает, взбесился не на шутку. Знал государь: после такого брака Ждан окажется непригодным для тайных заговоров, потому как клятва брачная ограждать его от людей-предателей будет. А среди лесного народа сподручников Беспардон и женихом будучи не нашёл, и сейчас вряд ли отыщет. Поэтому невыгодными счёл такие узы царь-батюшка, жаждавший за счёт принца и будущей невесты его землями обогатиться да к рукам побольше прибрать через приданное.
Наследником лесного трона от такого смешанного брака могла стать только девочка. Только женской силе покорялись стихии, и только магия женской души могла усмирять живой источник, что в недрах горы Живун с незапамятных времён находился.
Как ни крути, со всех сторон царю Беспардону Долдоновичу не выгоден был брак единственного наследника с юной королевой Вечного леса. Потому и объявил он своё решение: либо трон и наследие, либо вон из дома и жена из фей. Ко всеобщему удивлению, принц выбрал возлюбленную свою, лесную королеву, и отбыл из царских хором с чем был.
Советники охали да ахали, за головы хватались. Лишь государь спокойным оставался: хорошо знал сына царь-батюшка, уверен был, и года не пройдёт, как вернётся неразумное дитё в отцовские объятья. Быть на вторых ролях наследник не привык. А первым в королевстве фей ему стать никто не позволит.
Глава 6. Ах эта свадьба, свадьба, свадьба
Свадьба царская катилась как по маслу, соблюдая все традиции, приметы и таинства. Дым стоял коромыслом, хвосты и причёски торчали трубой, пир горой. Тут тебе и каравай хлебосольный, и обсыпание хмелем, орехами и монетами золотыми-серебряными на богатство и счастливую жизнь. И длинный свадебный поезд с гиканьем, катанием по столице и запечатлением у памятных мест на чудо-фот.
Аппарат сей вместе с приданным привезла из земель заграничных невеста государева герцогиня Синди де Рэлла. Агатовая коробочка с круглым стёклышком после нажатия на кнопку в виде камушка драгоценного выдавала волшебные картинки с физиономиями людскими, на которые направлена была. И привела сия вещица всех прихвостней во дворце ждановском в изумление.
Когда первая волна сомнений и недоверия прошла, придворные наперебой кинулись к купцам заморским и поверенным своим, кои по заграницам по делам находились, вестников слать с наказами «приобрести, купить, прислать сей же миг» диво-дивное. И теперь по новой зародившейся традиции свадебный кортеж с музыкой и хвалебными здравницами в честь молодых останавливался у любых мало-мальски интересных памятников и скульптур, чтобы сделать чудо-фоты.
Дамы выпячивали губки бантиком, отклячивали крутенько бёдра, дабы все могли узреть их плавные изгибы, выставляли кокетливо ножки из-под краешков вычурных платьев. Самые смелые, визжа и прикрываясь веерами, поднимали юбки аж до колен, являя миру кружевные чулки разных цветов. А затем подбегали к мастеру чудо-фота с просьбами сей же миг показать их на карточках, которые спустя минуту являли миру прекрасных дев во всех принятых ими позах. И топали яростно прекрасными ножками, коли выходило не так, как им чудилось, а вовсе даже наоборот.
Кавалеры подбирали животы, распрямляли плечи, оглаживали бороды и бородки, у кого имелись в наличии, и, насупив брови, пялились в волшебный окуляр. Добры молодцы помладше и вовсе скидывали кафтаны и заморские пиджаки с кармана́ми, дабы покрасоваться перед молодками мускулами, сквозь рубахи тонкие проглядывающими.
Девицы незамужние пищали и робко трогали пальчиками бицепсы-трицепсы. Мамаши снисходительно улыбались, приглядывая дочкам женихов, не допуская чересчур уж вольных вольностей. Замужние дамы завистливо вздыхали, не имея законного повода к кавалерам подойти столь близко, и, блестя глазами поверх раскрытых вееров, пристально разглядывали чужие наряды да кокетливо косились на мужей, силясь разжечь в них пожар былой любви и страсти.
Мужья же, приобняв жён, откровенно пялились на молодок, время о времени получая от своих благоверных по лбу сложенными веерами, и украдкой вздыхали по молодецкой удали и свободе, канувших в Лету.
Бурными водами прокатившись по улицам белокаменной, влетел кортеж на царский двор. На красном крыльце в новом дорогом алом кафтане встречал молодых с гостями сам Бабай Кузьмич. Окромя него некому было благословить молодого короля, у которого отца-матери не осталось. По такому случаю домовой бороду расчесал, маслами пахучими умаслил, лопаточкой на широкой груди разложил. От важности собственной и волнения старый хранитель пыхтел, раздув щёки и порыкивал на молодых домовят, что вдесятером на рушнике держали перед ним огромную свадебную ковригу с хлебом-солью.
Царь Ждан и молодая царица из кареты степенно вышли да чинно рука об руку пошли к крылечку. Народ дворовой да люд гостевой начал здравницы кричать-поздравлять, розовыми лепестками и монетками осыпать. Подойдя к Бабаю Кузьмичу, поклонились молодые домовому, как отцу названному Ждана. Склонили головы, речь приветственную выслушали, голубков с боков каравая в руки приняли да, обменявшись ими, накормили другу друга, под свист и хохот гостей щедро окуная в солонку.
Подал затем им домовой две лучины, и поднесли домовята малые уголёк из дома царского, дабы зажгли царь да царица огонёк в очаге своём на долгие лета счастливые. Отчего-то палочки не хотели разгораться, Ждан уже и злиться начал, косо поглядывал на домового. Но тут огонёк вспыхнул, и все вздохнули облегчённо: быть союзу царскому нерушимым. А вот насколько долгим брак царский окажется, то видно будет потом, когда лучинки догорят. Потухнут вместе, до самого кончика догорев, так и молодые доживут до седых висков счастливо. Поговаривали, деревенские даже на долгую жизнь загадывали: чья палочка первой потухнет, тот из супругов первым и за край уйдёт.
Встречальные обряды закончились, и молодой царь-батюшка с царицей своей Синдией, в народе Зинаидой прозванной из-за непривычного заморского имечка, взошли на крыльцо, повернулись к гостям, поклонились и на свадебный пир позвали. Ломанулись гостюшки дорогие, чуть с ног друг дружку не сбивая: успеть бы местечко получше занять да поближе к царской чете. Глядишь, во время пира под шумок что-то выгадать случиться али выпросить-выспросить.
Да и просто так уши погреть не помешает, мало ли какие тайны услышатся, слова скажутся. Наутро после свадебки, попивая рассольчик, отдыхая на пуховой перинке, всё-всё с трудом, но вспомнится да запишется в книжицу заветную. А потом, по надобности, можно и кляузу написать на заклятого друга, а то и поприжать, выторговывая нужные нужности.
Свадьба пела и плясала, веселье становилось всё разнузданней и горячее, кубки вином пенились, мёдом хмельным, столы от разносолов ломились. Гости веселились и танцевали, молодых поздравляли, дары подносили. Кто пошустрей да понаглей, успевали в круговерти дела порешать, Бабаю Кузьмичу прошения для царя-батюшки передав.
Хабары (1) золотом али ещё чем дорогим домовой не принимал ни от кого, но вот от хорошего табака отказаться сил недоставало. Любил старый домовик, переделав все дела царские, трубочку пеньковую табачком душистым набить да с книжицей доброй посидеть, покачиваясь в кресле-качалке, что царица-матушка покойная подарила в день, когда молодой Бабай заместо отца своего стал домоправителем и хозяином дворца.
Потому и подносили Бабаю Кузьмичу за ласку его и благосклонность свёрточки с душистым зельем. Да каждый норовил изысканный, необычный аромат подыскать, чтобы домового удивить для большего расположения к просителю. Домовой хоть и уважал более всего самосад душистый, что на поле дальнем для него выращивали, но от махрушных подношений не отказывался. Под настроение трубку курительную подарочным табаком набивал, дымил, думу думал. Прислуга и домовята твёрдо знали: коли тянет яблочным дымом из-за двери бабаевской, значит, день хорошо прошёл. А если горелыми кофейными зёрнами с утра несёт, всяко ночью что-то стряслось, и тут ховайся не ховайся, всем сгоряча прилетит-достанется.