Кроме того, меня очаровала сама игра, бесконечно инновационная. Суть Asteroids и Battlezone заключалась в пальбе и подрыве всего подряд: «Убей или умри». Казалось, что большинство новинок клоны друг друга. Однако эта стояла особняком. Аркада была заточена на выполнение задач (требовалось собирать точки) и выживание: либо убегаешь, либо умираешь.
Я наблюдал за происходящим где-то полчаса. В последний раз я испытывал такой восторг, когда открыл для себя пинбол и рубился в него, делая вид, что я не ребенок, а очень даже взрослый парень. Сыграть в новинку стало для меня делом чести. К тому моменту я уже не докучал родителям просьбами дать денег, поскольку зарабатывал их сам, развозя газеты, но в тот день у меня при себе не нашлось ни цента. А поиграть было нужно. Я умолял маму, и она одолжила полдоллара. Я закинул первый четвертак, после чего началось то, что можно описать лишь как «радостное и внезапное слияние с игрой»: я почти что буквально зашел в мерцающий и звенящий цифровой лабиринт. Если вы играли в Pac-Man, то вам знакомо описанное мной ощущение, особенно если вы пережили его в 1980-х. Об этом деле говорили все. Pac-Man это виртуальные салочки, в которых ты становишься голодной желтой иконкой с тремя жизнями. Она движется по лабиринту, усеянному «пак-точками», и пожирает эти самые точки или другие ништяки (фрукты, колокольчик и ключ), удирая от призраков. Любой контакт с вражескими созданиями Блинки (красным), Пинки (розовым), Инки (голубым) и Клайдом (оранжевым) лишает героя одной из жизней, это очень будоражащее ощущение. Pac-Man не походила на другие аркады, она просто была лучше всех. Ее инновационность стала для меня откровением. Музыканты порой говорят, что их изменили какие-то музыкальные произведения. А меня изменила вот эта аркада.
Сейчас понятно, что игра существенно отошла от принятых норм, стала новаторской в плане тематики, механики, аудио- и видео-составляющей на фоне проектов той эпохи настоящий взрыв креативности; однако это мое современное мнение человека повзрослевшего, помудревшего и плотно знакомого с созданием видеоигр. Pac-Man бросала вызов, щекотала нервишки, но вместе с тем оставалась веселой и приносящей удовольствие. Когда открывался новый уровень, демонстрировались комичные сценки нарисованные на компьютере юморески. Раньше юмора в аркадах не наблюдалось. Я испытывал и другое ощущение: игра была сложной, но преодолимой. Я понятия не имел, что в ней 255 уровней, однако с виду все казалось элементарным. Играющий проходил лабиринт, пожирал точки и фрукты, а также избегал призраков.
Когда закончились мои пятьдесят центов веселья, я остался в абсолютном шоке и оказался уже на крючке. Pac-Man казалась лучшей аркадой на свете. Я влюбился в нее по уши. Выискивал автоматы с Pac-Man всюду, где только мог. Чем дольше я резался, тем лучше понимал игру. Приходило осознание того, что каждый призрак индивидуален. Блинки считался самым агрессивным, а Пинки любил ходить за Пакманом по пятам. Клайд просто бродил туда-сюда: то приближался, то давал деру, будто расхотел нападать. Я довольно быстро понял, что Pac-Man следует определенному шаблону. Методы преследования Пакмана призраками не менялись с началом новой игры. Все оказалось тщательно запрограммировано. Я придумал, как убегать от призраков на ранних этапах, и моя идея всегда срабатывала.
Пришло очередное осознание. Pac-Man со всеми ее инновациями еще и сумела познакомить меня с шаблонами гейм-дизайна, а также дала понять, что владение этими шаблонами можно отточить. Заметив этот элемент Pac-Man, я понял, что такие шаблоны дизайна есть и в других проектах, и твердо вознамерился запомнить их так же, как запоминал код. Я тратил сотни долларов на оттачивание мастерства в этой аркаде и спустя какое-то время запомнил открывающие движения наизусть. Позже дошло до того, что для прохождения первых двух уровней уже не требовалось смотреть на экран. Я глядел на своих друзей и разговаривал с ними, пока мой Пакман пожирал точки и уклонялся от призраков. Впечатляющий трюк для вечеринок. Ну, пока длились первые два уровня. На пике своих возможностей я мог потратить один четвертак и дойти до двадцать шестого.
После тринадцатого уровня на каждом этапе появлялся шанс получить трофей ключ, который стоил 5000 очков. Чтобы добраться до этого этапа, я тратил много часов, а потом допускал промах. На тот момент я не успел распознать шаблон целиком. Впрочем, после того как на Pac-Man были потрачены уже сотни долларов, мои инициалы красовались в каждом роклинском автомате: АДР, то есть Альфонсо Джон Ромеро.
Но не только мне было сложно насытиться этой игрой: казалось, что с ума сошла вся страна. Песня под названием Pac-Man Fever хорошо отражала происходившее помешательство. Солист пел, что игра «сводит его с ума». Денег у него не было, зато в наличии имелись мозоль на пальце и желание «сожрать» точки. В марте 1982 года песня заняла девятое место в чарте Billboard Hot 100.
Моего отчима это все не впечатляло. Он продолжал считать аркады напрасной тратой времени и вместе с матерью пытался запретить мне играть. Противостоять негативному отношению оказалось сложно. Это был не просто конфликт: теперь я понимаю, что это когнитивный диссонанс. Игры погружали в себя, бросали вызов, фонтанировали весельем. Мне хотелось узнать про них все и научиться делать собственные. В них я видел свое будущее. Даже в двенадцать лет я не сомневался, что у аркад есть и положительная сторона, которую не замечали мои родители. Я понял, что Pac-Man это компьютерная игра, так что связь между ней и кодом, который я изучал в колледже Сьерры, оказалась для меня очевидна. Не то чтобы я хорошо разбирался в вопросах графического интерфейса или языков, знание которых необходимо для вывода изображения на экран, однако понимал, что компьютеры позволяли и создавать такие проекты, и играть в них. Я плохо знал, как устроен мир, и в некотором смысле походил на своих родителей, прагматиков среднего класса, но не мечтателей. Однако у меня появилась мысль, что в компьютерной сфере можно заполучить работу. Проведенное время в компьютерной лаборатории Сьерры позволило мне понять, что компьютеры можно изучать, на них можно учить работать, про них можно писать книги, а также создавать для них программы.
Я провел мысленную связь: проекты, которые я видел в колледже, вроде Colossal Cave и других текстовых адвенчур стали первым этапом создания игр, а Pac-Man и другие аркады стояли в этом плане куда выше. Я не знал, какие программистские чары требовались для создания Pac-Man, но догадывался, что им точно можно обучиться. Именно этим я и планировал заняться. Моя жажда учебы стала всепоглощающей.
Рынок домашних компьютеров был на подъеме. Однако их приобретение казалось чем-то из ряда вон: например, в 1981 году Apple II стоил примерно тысячу триста долларов. Я ходил в компьютерный магазин в центре Роузвилля и в RadioShack неподалеку, пользуясь их витринными образцами Apple II в магазине Capitol Computers и TRS-80 в RadioShack. В свободное время я старался понять, как они работают, и поучиться на них работе с BASIC. Впрочем, от ранних трудов ничего не осталось. Ни одна игра не сохранилась, потому что цена дискет размером 5,25 дюйма била по моему бюджету для Pac-Man. Приключения, которые я кодил в колледже Сьерры, записывались на бумажные перфокарты, которые однажды вылетели из багажника моего велосипеда и приземлились в лужу. Помню, как смотрел на них с расстроенным видом. Карты промокли, разлетелись и испортились. Я собрал их и выкинул дома в мусорное ведро. Эта утрата совпала для меня с окончанием поездок в колледж Сьерры. Близилось мое четырнадцатилетие, я готовился переходить в девятый класс средней школы Роузвилля, в которой стояло целых две машины Apple II. В общем, учитывая эти компьютеры, Atari 800 моего друга Роба, а также ассортимент местных магазинов, без дела я бы не сидел.
У меня никогда не было ненависти к школе, учился я ответственно, частенько получая «пятерки» и «четверки». Также мне нравился социальный аспект обучения: я с удовольствием знакомился с другими ребятами и заводил друзей. Общаться с людьми мне помогали два навыка.
Первый имел отношение к компьютерам. Я стал абсолютным евангелистом программирования и даже основал компьютерный клуб. Демонстрируя свои труды другим ребятам, я пытался убить двух зайцев. Мне хотелось, чтобы люди играли в мои творения и делились мнениями, кроме того, я собирался найти других любителей писать код. Все интересовавшиеся могли приходить в любое время, и мы бы обменивались знаниями. К началу десятого класса я так преисполнился в программировании, что решил написать книгу о разработке игр на BASIC для Apple II. О моем проекте узнал представитель школьной газеты и даже написал про него статью.
Другим же навыком можно назвать рисование. В десятом классе я начал создавать уморительный, по моему мнению, комикс. Помимо прочего, он позволял мне выплескивать агрессию и желание покалечить своего отчима. Наполовину юмор, наполовину психотерапия. Главным героем «Мелвина» стал подросток, которого постоянно наказывал отец с явными садистскими наклонностями. Светловолосый и светлокожий парнишка никакого физического сходства со мной не наблюдалось. А вот папа Мелвина, мужчина в очках и с блестящей лысиной, на тысячу процентов был копией Джона Шунемана. Некоторые сюжеты «Мелвина» можно считать автобиографическими. Замечая, что пацан рубится в видеоигры, папаша пробивал экран его головой, а потом снимал с Мелвина скальп, демонстрируя его мозги. В отличие от того эпизода из жизни, когда Шунеман врезал мне по лицу, выдуманные вариации событий всегда заканчивались в схожем ключе батек отпускал самодовольную едкую ремарку: «Помните, дети: от видеоигр портится зрение». Мелвин помирал где-то за кадром.
Комикс доводил моих друзей до чудовищного истерического хохота. Я не уделял этим творениям чересчур много времени. Кто-то делился идеей, или же меня самого посещала мысль, а может, у нас с отчимом случалась очередная стычка и тогда я быстро накидывал пятнадцать панелей, прикидывая в голове, как расписать все сюжетные действия. Я не делал карандашных набросков и не готовил несколько версий, просто рисовал с ходу. Некоторые выпуски получались лучше других, но даже сейчас я считаю, что для подростка-самоучки это крепкая работа. Я понимал визуальные техники комикс-стрипов перемежающиеся крупные планы, растянутые и сжатые лица, звуковые эффекты при этом даже не зная, что у этих приемов имелись свои названия. Всю прелесть комиксного повествования я постигал совершенно естественным образом, а не на каких-либо курсах. На тот момент Скотт Макклауд еще не успел написать классическое «Понимание комикса». Все пришло само, пока я читал «Мелочь пузатую», а также журналы Mad, Cracked и Weird[8].
По иронии судьбы, пока я изгонял демонов, которые появились у меня из-за абьюзивного отчима, сам Шунеман начал становиться лояльнее. Я обсуждал с ним то, чему обучился в колледже Сьерры, дома у Роба, а также в магазинах, которые разрешали пользоваться их компьютерами. В прошлом отчим работал с электроникой хоть в программировании он ничего и не смыслил, определенное понимание того, чем я занимался, у него было. Со временем мой программистский прогресс и неподдельный энтузиазм заставили его переосмыслить свой взгляд на компьютеры. Он понимал, что я занимался чем-то полезным. Как-то раз в апреле 1982 года я вернулся домой и увидел Apple II+, который даже не успели распаковать. У меня дыхание сперло от счастья. Отчим говорил, что давно задумывался об этой покупке, ведь она поможет ему разбираться с домашними и рабочими финансовыми заботами. Особо удивляться не стоило, однако, увидев коробку, я чуть ли не колесом начал ходить. Мама просила меня подождать, но все тщетно. Компьютер распаковали в ее швейной комнате. Когда отчим вернулся домой, новая машина уже стояла в полной боевой готовности. Шунеман разозлился, но мама взяла вину на себя, сказав, что забыла попросить меня ничего не вскрывать.
Как мог заметить пытливый читатель, мои отношения с отчимом можно назвать сложными. Однако он оказал на мою жизнь и положительное влияние. Шунеман приютил нашу семью, заботился о нас, читал ненавистные мне лекции, которые каким-то образом осели в памяти, усвоились и стали дельным подспорьем для таланта, который он у меня замечал. Родители множества детей игнорировали их желание программировать и создавать игры или настаивали на выборе более традиционных профессий. Приобретение Apple II+ изменило мою жизнь.
Для нашей семьи покупка стала значимой впрочем, оказалась бы таковой для любой семьи. Мой отчим взял полный набор: системник, периферию, монитор и принтер. Из бюджета ушло минимум пять тысяч долларов. Если бы кто-нибудь спросил меня парой месяцев ранее, окажется ли когда-нибудь подобный компьютер у нас дома я бы лишь помотал головой. Такие суммы никогда не были нам по плечу. Впрочем, Джон надеялся, что я начну писать программы для бизнеса, нечто «полезное» скажем, софт для организации телефонного справочника. Он считал, что это все приведет к тому, что я устроюсь на «настоящую» работу. Игры Шунеман все еще не рассматривал всерьез, чего нельзя было сказать про меня. Каждый день после школы я писал их одну за другой. Помню, как подумал: «Хочу заниматься этим каждый день до самой смерти». Желание выходить на улицу погулять пропало само собой.
В тот момент я еще не понимал, как именно сделать на компьютере игру, напоминавшую мои любимые забавы из аркадных автоматов с настоящей графикой. Роб Лэвлок открыл мне глаза на следующий шаг, подсказав, куда нужно копать, пока мы гоняли в Gorgon, написанную легендарным программистом Apple II Насиром Джебелли. Он принялся за дело рано, в 1980 году, и быстро сделал себе имя. В буквальном смысле надпись «BY: NASIR» виднелась на стартовом экране каждого его творения. Он создавал свои проекты крайне расторопно, они казались технически безупречными и очень увлекательными[9].
Насир не просто гениально программировал видеоигры: он, помимо всего прочего, понимал, как придумать приятный геймплей. Мне нравилось, что все сделанное им уникально. Высокоскоростные гонки с видом сверху, аркада, в которой горизонтально двигающийся космолет расстреливает пришельцев и спасает людей, симулятор бомбежки вражеских территорий с самолета его проекты доказывали, что он бросал себе технические вызовы и постоянно менял жанры. Отталкиваясь от его работ, я научился собирать игры вокруг определенной концепции или механики, давая пользователю все, чего он хочет, но избегая при этом лишних деталей, которые ничего не добавляли геймплею. Помимо прочего, я подмечал, что некоторые проекты Насира это результат изучения им новой программистской техники. Например, появлялись новые графические возможности, и этот технологический метод применялся Джебелли на протяжении всего игрового процесса. Изучив его проекты, я понял, что лучше всего учиться непосредственно во время разработки. Игра могла помочь овладеть новыми кодерскими нюансами. В итоге Насир в одиночку спрограммировал первую, вторую и третью части Final Fantasy. Он остается одним из легендарнейших специалистов в истории.
Еще одна легенда, которая заметно повлияла на мое развитие, Билл Бадж. Наглядный и прекрасный пример разработчика проектов для Apple II начала восьмидесятых. На его счету увлекательные ранние игры вроде трилогии Space и Penny Arcade. Следующая его затея Raster Blaster стала хитом первый пинбол на Apple II. Проект многих сразил наповал и вдохновил на создание аналогов, однако разобраться с физическими подсчетами на языке ассемблера 6502 было непросто. Пока все ломали голову над этой загадкой, Билл в 1982 году выпустил Pinball Construction Set и шокировал индустрию. Программа, которая позволяла любому сделать собственную пинбольную игру, стала беспрецедентным явлением и невероятным техническим достижением.