Ну, так-то да, задумчиво пробормотал капитан и с досадой швырнул шариковую ручку на столешницу, но все равно, в следующий раз думай головой. Факт остается фактом, мы задержали злодея, а карточку за раскрытие получит линейный отдел милиции. Они мне, кстати, звонили, очень благодарили за хорошую работу. Кстати, Комов, где Ломов?
Мы тут, командир, только что подошли. Дима протиснулся поближе к столу, где восседали командиры.
А, скажи мне, Дима, как получилось, что дежурный по РОВД полчаса не мог до тебя докричаться?
Дима молчал, потупившись. Почему-то сказать, что в установленное время он был на ужине у мамы, мой наставник не решался.
Я шагнул вперед:
Товарищ капитан, это я виноват. Несколько раз рацию проверял, ну видно, незаметно громкость на ноль перевел, вот и отключился. Больше такого не повторится.
Ротный перевел взгляд на меня, как будто его поразило, что вот «это» еще и разговаривать умеет. Но сказал капитан, конечно, иное:
Вы, конечно, молодцы, сработали четко. Но, Дима, как старший поста, за связь на посту отвечаешь ты и только ты. С Громова в ближайшие полгода спроса нет никакого. А ты год отработал, а сегодня ушами щелкал, как молодой. Неужели непонятно, если рацию отдела десять минут не слышно, значит, что-то со связью не в порядке и надо причину искать. Не может дежурный столько времени в эфире молчать. Что головой мотаешь? Чтобы это было в последний раз.
Поднимаясь на выход из подвала, я шепотом спросил у напарника:
Дима, а что ты не сказал, что на ужине у мамы был?
Дима воровато оглянулся:
Командир знает, что моя мама живет в другом месте. Я у подруги был, а начальники на это смотрят косо, меня давно бабником считают. Короче, все сложно.
Глава седьмая. Пустые хлопоты
Конец апреля одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года
«Статья 89. Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем кражи.
Тайное похищение государственного или общественного имущества (кража) наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до одного года».
Уголовный кодекс РСФСР от 1960 года.После выходных, отпахав еще пару смен в Нахаловке, мы с Ломовым нарвались на крайне неприятный разговор. Записывая в журнал итоги службы нашего поста за отработанную смену жалкий протокол за распитие спиртных напитков на рабочем месте и три талона по рублю за переход дороги на запрещающий сигнал светофора, проданные нами гражданам уже от полного отчаянья, командир роты задал резонный вопрос:
Ломов, когда будет результат? У вас итоги за неделю хуже всех в роте.
Ну, товарищ капитан, вы же знаете. В Нахаловку чужие не ходят, а свои пакостят в других местах. Улицы пустые. Даже у магазина, на Нерчинской, не дерутся. А пивной киоск, когда мы на смену выходим, уже закрыт, пиво еще днем успевают разобрать.
Я тебя предупредил, что у вас результаты хуже всех. Думайте, что делать, а то, вон, студент у тебя грамотный и ты тоже в институте учился. Парни, вы должны быть резкими и сообразительными. Так что начинайте работать активно и дайте мне результат. А ходить с пяти до часу ночи и хреном груши околачивать я вам не позволю.
Мы обязательно исправимся, товарищ капитан. Вот прям с завтрашнего дня.
Следующая смена была такая же унылая, как и все предыдущие. Где-то на площади Основателя, кость в кость бились бомжи, у единственного действующего в городе храма мафия нищих и псевдо-калек, с применением костылей и боевых посохов, проводила перевыборы властной вертикали. На этот раз милиция отреагировала штатно, бомжей разогнали, у храма тоже наступило благолепие, после чего на полчаса в эфире все стихло, чтобы взорваться сообщением, что во дворах, за райотделом, сильно подвыпивший мужчина от души гоняет свою подругу жизни, одетую только в трусы и лифчик. Мужчина, заподозрив даму в особом внимании к другу семьи, начал экзекуцию дома. Но женщина, в чем была, выскользнула на улицу, и два патрульных УАЗа с синими полосами на боках целый час мотались по узким проездам однотипных «хрущевок» в поисках неуловимой парочки, так как женщины, возмущенные бегающими по дворам неодетыми людьми, звонили в службу «ноль два» непрерывно.
Нахаловка же была оазисом тишины и благолепия, во всяком случае вся криминальная жизнь происходила за высокими заборами, куда нам без вызова ходу не было. За четыре рабочих дня мы так и не придумали, как выправить положение и дать начальству достаточный результат работы. Пятый день выходил на субботу, когда традиционно, вместо отдыха, мы были мобилизованы на охрану очередного митинга демократично настроенной общественности, выбравших для своего еженедельного гайд-парка небольшой сквер за зданием цирка. Эта интеллигентная публика своими криками за демократию и агрессивными спорами на тему «куда идти Россиюшке», каждую субботу распугивала местных немногочисленных белок и мамаш с детскими колясками.
Наблюдая за нервными типами с плохо отпечатанными на изографе газетками «Демократического союза» в руках и нервно барабаня крупными пальцами по пустой кобуре, Дима делился планами по исправлению нашей плачевной оперативной ситуации:
Можно встать под мост, в засаду. Все равно кто-нибудь с хлебного комбината батоны в Нахаловку таскает, ну или муку.
Там не пойдут. Я улыбнулся, вспомнив нашумевшую в узких кругах, но еще пока не случившуюся здесь историю, когда три автопатруля нашей роты, оставленные по какой-то надобности работать до утра, устроили как раз под мостом покерный турнир. В пылу игры кто-то сунул тангенту рации патрульного автомобиля под крепкий милицейский зад. А рации имеют такую особенность могут работать либо на передачу, либо на прием, так называемый симплексный режим передачи данных. Несколько часов дежурка нашего отдела и, самое главное, дежурная часть городского управления были вынуждены слышать в эфире ход яростной и бескомпромиссной игры, не имея технической возможности высказать участникам турнира свое «фи». Лишь только под утро экипаж вневедомственной охраны нашел подпольный карточный клуб и прекратил прямой репортаж в эфире.
Там автопатруль двести первый постоянно стоит, они как раз на несунов охотятся, никто мешки с хлебом мимо не понесет.
Тогда, может, к мясокомбинату выдвинемся, где переезд? Там одна дорожка
Мясокомбинат это же Заречный район?
Я говорю о железнодорожном переезде, на границе с нашим районом
И встанем мы на этом проходе, как три тополя, и будем всех обыскивать? А ты, Дима, отличишь палку колбасы, упертую с мясокомбината, от палки колбасы, купленной в магазине? Да и обыскивать всех Не одобрят. Ты помнишь, что у нас перестройка и гласность? Пойдем лучше демократию душить!
И мы пошли. Единственный метод, оставленный нам государством по удушению демократии, мы могли гонять членов «Демократического союза», что в пылу споров о судьбе Родины сходили с узкой асфальтовой дорожки на жалкую, вытоптанную парковую траву. Самых оголтелых «демократов» мы были вправе оштрафовать за порчу газонов, продав им пресловутые штрафные талоны по рублю. Но демократы нашу правоту признавали, без скандала возвращались с газона на асфальт, обещали больше газоны не топтать А через пару часов это безобразие было закончено, и мы были распущены по домам. Впереди, до очередной смены, оставалось полтора дня выходных. Возле дома я встретил выходящего с «опорника» лейтенанта Гаврилова, который, хихикая, сообщил мне о новом заявлении, поданном моей неугомонной соседкой. На этот раз я был обвинен в психологическом терроре, выраженном в злостном топанье подкованными сапогами под дверью Аллы Никитичны на протяжении всей ночи, что не давало возможности спокойно спать ни пожилой женщине, ни пожилой собаке.
И что, Саша, пройдем к тебе на «опорник», объяснительную давать? Что я в половине второго ночи прихожу со службы и сразу спать ложусь, и не имею возможности изменить мой рабочий график.
Не, я ей в ответ выкатил официальное предостережение о необходимости проживать по месту прописки, так она ко мне уже неделю не ходит.
Молодец, креативно.
Что?
Я говорю, молодец, находчиво используешь советское законодательство.
Ну да, я такой, находчивый.
Понедельник начался интересно. Заместитель по службе пытал сотрудников любимыми вопросами основания считать гражданина подозреваемым в совершении преступления и правила применения оружия, периодически срываясь, в гневе стуча кулаком по трибуне и патетически восклицая, пытаясь достучаться до совести грустных патрульных:
Ну вот, подойдет к тебе на улице гражданин и спросит кто считается подозреваемым, а ты двух слов связать не можешь.
Сотрудники привычно пригибались, прячась за участковыми, сидящими в первом ряду, а обнаруженные и поднятые угрюмо отмалчивались вроде бы все шло, как обычно. Потом командир хмуро изрек:
Ломов, Громов! С сегодняшнего дня заступаете на двадцать шестой пост. Карточку маршрута изучите и вперед. А там посмотрим, что с вами дальше делать.
Видя ободренное известием лицо Ломова, я зашептал:
Дим, что это за пост, где он находится?
Увидишь сам, одними губами прошептал паскудник и больше ничего не сказал, заставив меня мучиться в неизвестности до конца развода.
Вот, смотри, наша территория от кукольного театра и туда, по улице. Вот квадрат «А», вот Палец Димы завис над небольшой картонкой со схемой загадочного поста.
В каком смысле квадрат «А»?
Здесь жил прошлый председатель обкома, сейчас живет нынешний, и куча шишек из обкома и облисполкома. Раньше здесь пост милицейский стоял постоянный, ну а с победой демократии пост сняли, и теперь там просто наш маршрут проходит, но сам понимаешь
Ты откуда знаешь?
Дима, с видом москвича, встретившего жителя поселка Тайга, небрежно сказал:
Я в этих дворах вырос, я здесь знаю все.
Ну ладно, знаток местности, пошли, будешь хвастаться, что тут еще вкусного и интересного.
Глава восьмая. Блокпост «Сладкий»
Май одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года
Когда мы проходили по улице Октябрьского Переворота, Дима потянул меня за рукав, ныряя в огромную арку, ведущую в ничем не примечательный двор, затем подтолкнул к крыльцу пятиэтажного здания, судя по отсутствию балконов типичному общежитию:
Давай зайдем.
Меня передернуло. Я не люблю «общаги», с их вечной неустроенностью и разрухой, общими кухнями, где женщины, обремененные семьей, среди клубов густого пара и запаха вчерашних щей кипятят в огромных чанах постельное белье. Покрытые ржавой слизью душевые, «одна на этаж» и уборные с ржавыми, ободранными и никогда не мытыми унитазами, также не вызывают ни малейшего желания туда входить. Я открыл первую, затем внутреннюю дверь и остановился. Затемненный холл гудел невнятным шумом множества голосов. Свет давали только три ярких пятна. Огромный цветной телевизор на тумбе возле стены, окошко, из которого выглядывала пожилая женщина с какой-то медалью на толстой вязаной кофте, и узкий проход возле окна вахтера, в глубине которого был виден краешек ведущей вверх лестницы. Дима обогнал меня, спеша к бабуле, где в свойственной ему куртуазной манере, прорывающейся при общении с женщинами от восемнадцати до семидесяти пяти лет, начал процесс распускания перьев:
Добрый вечер, разрешите представиться, старший поста, сержант
Я огляделся. Напротив телевизора, как в солдатском клубе, были расставлены ряды жестких стульев, скрепленных между собой секциями, по пять штук в каждой. В креслах сидело несколько парней младшего призывного возраста, одетых в стиле «я у мамы гопник». Но эти типы были не оригинальны и мне не интересны. Два десятка юных девиц, чьи глаза загадочно блестели в свете телевизионного экрана, вызвали во мне острый приступ спермотоксикоза. Светленькие, темненькие и даже рыженькие, любого размера и комплекции исподтишка бросали полные любопытства взгляды на нежданных визитеров в форме. В холле повисла романтическая тишина. Кавалеры в ватниках и телогрейках недовольно хмурились, явно не испытывая к нам теплых чувств, в отличие от девиц. Я судорожно сглотнул и, чтобы избавиться от наваждения, шагнул к старшему, у которого с дамой, украшенной юбилейной медалью, было полнейшее взаимное удовольствие от встречи.
Так вы, мальчики, тут будете каждый день появляться? Ой, как хорошо. Что, четыре через два? Но все равно хорошо. А то вон, байстрюки, бабуля бесстрашно ткнула пальцем в сторону напряженно молчащих полукриминальных рож, каждый день лезут и лезут к нашим девчонкам. У меня-то пройти не могут, я их, сволочей, гоняю как сидоровых коз. Так они, представляете, что удумали? Как стемнеет, так и лезут через окна по веревкам и простыням. Пристают к девчонкам, безобразят, пакостят. У нас на втором этаже сотрудники живут, так эти на третий лезут. На прошлой неделе один с веревки сорвался, ногу сломал лежит в больнице, а эти все так же лезут, жизнь ничему не учит.
Здравствуйте, а как они веревки в окна закидывают? мне стало любопытно, и я подтянулся поближе.
Кто?
Ну, хулиганы ваши. Я махнул рукой в сторону стульев.
Что закидывают?
Ну, веревки и простыни на третий этаж
Но бабулька не смутилась:
Так у нас всего пара шалашовок завелась, ну, может, три, но не больше четырех. Вот они пацанов и тягают, а так девочки у нас хорошие, порядочные. Вы, кстати, не женаты?
Уверив представителя администрации общежития, что мы достаточно свободны, не сговариваясь, уселись в уголке, вытянув уставшие ноги.
Прикинь, три этажа девок, сквозь зубы зашипел бравый сержант Ломов, и все скучают. Вон, смотри, какая кудрявенькая сидит, сюда поглядывает. Нет, здесь мне определенно нравится. Там за углом, кстати, еще одно такое же здание, но там девахи постарше, в основном семейные, и сотрудники.
Ну да, это не Нахаловка. Здесь поинтереснее будет. Да и результаты попрут, все же центр города.
Посидев минут десять, мы сделали вахтерше ручкой и пошли на маршрут. Пост откровенно радовал открывающимися перспективами резкого увеличения результатов служебной деятельности. Не успели мы пройти и пары сотен шагов, как были остановлены седым полковником-медиком, который потребовал от нас отдания воинской чести. Полковник медицинской службы был «под шофе» и, несмотря на теплую погоду и приказ по гарнизону, почему-то на голове имел каракулевую папаху, возможно, перепутал головной убор по причине усталости. Взяв военного под руки, мы поволокли его в квартал «А», где, как оказалось, и проживал начальник главного военного госпиталя. Чтобы сбить желание военврача непременно добиться от нас отдания воинской чести, Дима всю дорогу рассказывал байку, что, придя на службу в Дорожный район, он первые дни вообще не отнимал руку от обреза фуражки. Толпы железнодорожников, огромные звезды на погонах которых смутили молодого сержанта, принимавшего их то ли за прокуроров, то ли за летчиков в генеральских чинах, испуганно шарахались в сторону от нашего строевика. Когда мы передавали заслуженного военного доктора в заботливые руки супруги, тот ржал как конь и приглашал заходить в гости, по-простому и не стесняться. Естественно, мы обещали быть, вот как только, так сразу.
Глава девятая. Бесы
Май одна тысяча восемьдесят восьмого года
В очередной раз заглянув в «девичий монастырь», мы были встречены веселящейся молодежью. Почему-то они игнорировали новую общественно-политическую программу Российского телевидения «Пятое колесо», а несознательно возились в темных углах огромного холла, откуда периодически доносились тоненькие взвизгивания девчонок и сочный мат парней. Увидев тоскливые глаза вахтерши, Дима смело выступил на сцену. Щелкнув выключателем и залив просторный холл неживым мерцанием ламп «дневного света», он встал перед недовольно щурящимся молодняком, широко расставив ноги и покачиваясь с пятки на носок.