По-настоящему утрату я смогла почувствовать лишь в девятнадцать, когда неожиданно погибла тётя Катя, двоюродная сестра отца. Её в сорок пять лет убил муж, как говорили, из ревности. Она была симпатичной и очень весёлой женщиной, душой компании. Меня, например, довольно трудно рассмешить, но ей это легко удавалось.
У тёти была мистическая история. За два года до смерти за ней стал охотиться домовой. Устраивал настоящий полтергейст: безобразничал с вещами, пугал её, даже душил. Она неоднократно обращалась к священникам, уезжала к родственникам в Иркутскую область безрезультатно. Внешне тётя Катя видела его маленьким, пушистым комочком, но очень злобным. Получается, что всё-таки выжил он её из дома.
Именно её смерть произвела на меня удручающее впечатление. Кончина была такой внезапной, что я долго не хотела её принять. Приехав в Дзержинское, где жила тётя, я помогала с поминками, сидела со всеми ночью возле гроба. А когда его стали выносить из дома, я поняла, что не хочу видеть, как тётю Катю закапывают в землю. Поэтому осталась одна в её доме и плакала навзрыд. Мне совсем не было страшно, хотя я сидела на диване, где её убили, и в этом доме был агрессивный домовой. Сквозь рыдания я ругала Бога: почему так несправедливо поступил, зачем так рано её забрал?
Ощущение потери не даётся с рождения, это можно понять лишь с возрастом, взрослением души. Становится, если честно, больше жаль себя, как будет не хватать ушедшего человека, его улыбки, общения и поддержки. Скорбь обязательно нужно выплакать до конца, спокойно отпустить умершего в иной, лучший мир. И постоянно помнить о факте конечности нашей жизни, ничего не откладывая на потом. Ведь, если верить тому же Кастанеде, смерть всегда стоит за левым плечом и в любой момент может до нас дотронуться.
Ну, здравствуй, школа!
Давайте расскажу, как пошла в первый класс, любопытная история. Надо сказать, что к школе я не была подготовлена от слова «совсем»: в детский сад не ходила, дисциплину и грамоту не знала. Ручку в пальцах держала плохо, палочки долго выходили крайне корявенькие. Кроме танков и домика, в дошкольном детстве ничего не рисовала. Дикое дитя природы, как Тарзан. Мне было уже полных семь, в ноябре следующий день рождения. Я всегда была немного старше всех в классе.
Предвкушений от поступления в первый класс совершенно не помню, наверно, их и не было. Только в августе родители отвезли меня в фотоателье, видимо, решили как-то отметить важную веху моей жизни. Это единственная «путняя» (любимое слово моего отца, простите) фотография из детства. Я сижу, глупо улыбаясь, в обнимку с куклой, которая казалась тогда неземной принцессой. Своих кукол у меня не было, не считая запчасть от неё: папка нашёл где-то голову с длинными волосами, с ней я и играла.
Так как мама болела туберкулёзом, меня оформили в санаторную школу-интернат на окраине города, в Черёмушках. На торжественной линейке в честь Дня знаний я была в тёмно-синем платье и с авоськой вместо портфеля. Как-то неожиданно для родителей, видно, наступила эта дата, что они никак не подготовились к поступлению старшенькой в школу. Но я стояла в строю со всеми и очень радовалась празднику, хотя немного стеснялась своей непохожести.
Была отличная погода и море цветов. Особенно запомнились нарядные клумбы. Мне всё было в диковинку. Я начала учиться, познакомилась с ребятами. Мы оставались там с понедельника до субботы. Помню огромные палаты, я долго не могла заснуть в новой обстановке. Но мне всё нравилось. Вскоре у меня появились форма и портфель вообще счастье. Домой ехала с неохотой.
Сейчас самое интересное. Недели через две выяснилось, что мама ошиблась с интернатом. Просто в Черёмушках их два, и меня давно потеряли в другом. Мама по своему состоянию не вникала в такие мелочи, но администрация же должна была сверить списки и не брать лишних детей?! Этот перевод стал для меня настоящей трагедией: только привыкла, освоилась, стала доверять, а тут бац, так бесцеремонно от всего отрывают. А я в корне с этим была не согласна. Надо было плохо меня знать, чтобы так играть с моими чувствами.
В знак протеста в новой школе я сидела на последней парте в куртке, ботинках и со всеми своими вещами. Ни учитель, ни воспитатель не могли снять с меня верхнюю одежду и забрать баул. Все уроки я плакала, но не тихо, а скулила, чем очень мешала пожилой учительнице. Хотела взять измором, чтобы меня выгнали из школы. Дети дразнили плаксой, смеялись, а я ощетинивалась, как зажатый в углу зверёк.
В один из дней у меня созрел план побега. Надо сказать, что интернат находился довольно далеко от моего дома, в часе езды, но без пересадок. Во время прогулки воспитатель отвлеклась на других детей, и я вместе с вещами вдоль кустов, через яблоневый сад, побежала за ворота. За территорией интерната я была вне себя от счастья. Да здравствует свобода!
Отлично помню, как поднялась к двери своей квартиры на третьем этаже, подпрыгнула до звонка. Сразу почувствовала необычный запах жареные котлеты! Дверь открыла мама, трезвая, и очень удивилась моему приезду. Я же поразилась до глубины души, что они с папкой жарят котлеты только для себя, потому что нас, детей, с ними нет. Мои младшие братья, Серёжа и Дима, из-за маминой болезни были тогда в санатории. Котлет мы дома сроду не видели.
А дальше был трэш ужасная сцена моего негодования и бессилия! За мной приехала воспитательница Евгения Филипповна. Никакие уговоры на меня не действовали. Я категорически не хотела в эту школу, была в истерике: кричала, плакала, бегала по квартире. Меня не могли поймать. Потом запрыгнула на подоконник в зале и вцепилась в ручку окна.
Папка с мамой стояли оцепеневшие и виноватые в проёме двери. Воспитатель каким-то чудом смогла оторвать меня от ручки и в охапку понесла на улицу. Я била её, кусала, обзывала она терпела. Меня затолкали в такси, и всю дорогу я продолжала биться в истерике на руках у Евгении Филипповны. Когда я вцепилась ей в волосы, таксист не выдержал и предложил меня отхлестать. Она, конечно, не согласилась и мужественно всё вытерпела.
Ей было очень жалко меня, я это чувствовала. Хотя воспитательница и приняла на себя всю тяжесть детской травмы, она тоже была потерпевшая. За это ЧП Евгении Филипповне сильно досталось от директора. Но она понимала всю боль ребёнка, судьбой которого по-дурацки распоряжаются близкие люди.
Потом она ни разу не напомнила про этот случай и всегда очень тепло ко мне относилась. Настоящий педагог! А к школе я постепенно привыкла и доучилась там до восьмого класса. Если бы она не была восьмилеткой, я получила бы там полное среднее образование. Этот интернат стал для меня родным, я очень не хотела с ним расставаться.
Стремление так рьяно отстаивать свои права осталась со мной надолго, учителям было очень сложно. Любое пренебрежение, грубое поползновение получали мгновенный ответ. Я вскидывалась, как дикая кошка, и бросалась на амбразуру. Многие педагоги недолюбливали меня, и сейчас я их понимаю. Трудно сохранять выдержку и демонстрировать принятие, когда любой твой промах подмечает строптивая, плохо одетая девочка с обострённым чувством справедливости.
Свет в окошке
Люблю сумерки. И боюсь. Интересно наблюдать, как день постепенно растворяется в вечере. Эзотерики говорят, что это время перехода между мирами, можно пропасть. Меня от сумерек до сих пор берёт озноб. Детство своё я провела на улице, заигрываясь до поздней ночи. Поэтому, когда в окнах начинают зажигаться огни, мне очень тревожно.
Часто, гуляя одна, я смотрела в эти жёлтые окошки и представляла, как там живут люди. Мне казалось, что у них совершенно другой мир, где нет пьянок, драк и голода. Нет тусклых, насиженных мухами лампочек, заплёванных полов и окурков в тарелках, а есть уют и покой. Яркие цвета. Добрые и человеческие отношения. Мне хотелось туда.
Поэтому в школьные годы часто ночевала у своих подруг и знакомых. Наверняка я бывала навязчива, напрашивалась в гости, но мне очень хотелось домашнего уюта. Сейчас таких детей называют безнадзорными. А тогда в Советском Союзе государство почему-то не вмешивалось в нашу жизнь, выказывало поразительную лояльность к пьяницам, хотя милиция регулярно к нам заезжала.
У всего есть положительные и отрицательные стороны. Пьющие родители дают большую свободу и самостоятельность. Например, свой первый суп я сварила в восемь лет, конечно от безысходности, просто очень хотелось есть. Пускай это был борщ из банки, и мой труд состоял в том, чтобы почистить картошку. Папка долго всем хвалился моим достижением.
Со второго класса я одна ездила через весь правый берег Красноярска домой из школы. А за хлебом в магазин меня стали отправлять уже в пять лет, ещё при живой маме. И это не соседний ларёк, а магазин на следующей остановке, через несколько оживлённых дорог.
Однажды меня сбил грузовик. Я шла и смотрела на небо (до сих пор это любимое занятие, если честно). Машину слева я пропустила, а вправо не посмотрела. Но, слава богу, водитель успел экстренно затормозить, и я отделалась небольшими ушибами, отлетев в сторону. Очень повезло. Мама тогда мыла окошко в кухне и, увидев моё падение, уронила тазик на улицу. Потом мне попало за «ловлю ворон».
Ещё я ходила в столовую на улице Королёва. Мама давала трёхлитровый бидон, деньги и отправляла за борщом. Сама готовить не любила. В основном кашеварил папка, конечно, в те моменты, когда не пил. Повара наливали мне супа побольше и погуще, видимо жалели. Я, малявка, тащила этот бидон очень долго, постоянно останавливаясь.
Запомнилось в связи с этим одно утро. Накануне родители купили матрас и обмывали его. Почему-то их друзья часто приезжали к нам на такси ночью. Это считалось верхом крутости. Тогда спать было невозможно: громкие крики, маты, падения, музыка Я села часов в шесть утра у окна в дедушкиной комнате и смотрела на электронное табло какого-то учреждения напротив. Цифры щёлкали, перескакивали. Я заворожённо на них глядела, пытаясь ускорить ход времени. Первый магический опыт концентрации внимания. Дождалась десяти часов и побежала с бидоном в столовую.
На улице гуляла много, в любую погоду. Помню прогулки под дождём. Всех детей родители загоняли домой, лишь я бродила по лужам в дырявых резиновых сапогах. На меня из окон нашей девятиэтажки смотрели мои дворовые друзья и завидовали такой свободе. И я, конечно, бравировала этим. Но с другой стороны, очень хотела, чтобы и обо мне вспомнили родители и позвали домой. Но это бывало редко. Куда я хожу, где гуляю, они не ведали. Им было не до того.
Любила общенародные праздники, особенно демонстрации, куда тоже ходила одна. Помню седьмое ноября, уже подморозило. Я приехала в центр города и вместе со всеми шла в колонне. Мне очень нравилось праздничное настроение, весёлые люди. Тогда я сильно замёрзла, была в кедах. Почему у меня не было сапог, я не помню.
Одежду нам выдавали в интернате, там было полное государственное обеспечение. Но её всегда не хватало. Отец нам вещей не покупал. Маленькая пенсия по потере кормильца за маму обычно тратилась в первые два дня и не на нас, детей. Папка иногда работал грузчиком в магазинах, но часто менял места работы из-за запоев.
Чтобы что-то купить себе из одежды, мне пришлось в шестом классе пропустить школу. Это очень редкий случай, я считала часы на выходных, чтобы быстрей уехать в интернат. Пенсию давали в среду; как помню, я смогла выцыганить у папки деньги и купить тёплые рейтузы и водолазку. Первое большое приобретение навсегда врезалось в память.
Вечером того дня приехала классный руководитель с одноклассницей. А дома у нас самый разгар «вечеринки». Наша классная просто обалдела от обилия пьяных лиц и бардака в квартире. Когда мачеха показывала ей какое-то бельё в шкафу, её передёргивало. Я не знала, куда себя деть от такого позора. Ведь завтра об этом узнает весь класс. И как не появиться комплексам в такой ситуации, да и не только в этой.
За мой внешний вид в дневнике в младших классах всегда ставили неуд. Мы жили в бараке без воды и ванной. Стояла печка-буржуйка, которая коптила на всю квартиру. Мы с Серёжкой рисовали картины на закопчённом потолке. Спали на драном матрасе, укрывались фуфайками. Первый пододеяльник, отданный кем-то из сердобольных соседей, появился у меня классе в девятом. Я его очень берегла, но, так как он был один, достирала до дыр.
Мылись мы в тазике и стирались там же, когда было чём. Обслуживала я себя сама, но качество у маленького ребёнка оставляло желать лучшего. Как говорила моя классная руководительница: «Тряпка у хорошей хозяйки чище, чем твоё платье». Наверно, я недостаточно старалась, но как могла.
Огромную проблему в школьные годы мне доставляли мелкие пакостные насекомые, вши. Сколько бы раз меня ни стригли и их ни выводили, даже дустом в СЭС, всё возвращалось на круги своя. Я попадала в те же условия антисанитарии и всё по новой. Папка сочинил историю, что ночью вши могут дотащить хозяина до реки и там утопить. Я представляла себя Гулливером, связанным лилипутами, и мне было реально страшно: вдруг это правда?
Не знаю, можно ли полностью освободиться от комплексов, я много лет над этим работаю, щедро оплачивая труд специалистов. Отваливается один пласт, живу полноценной жизнью, знаю свою ценность, многое получается как вдруг из-за угла появляются тени прошлого, выбрав для проработки окружающих людей, и я впадаю в крайнюю степень принижения. Я никто и звать меня никак!
Этот внутренний ад, как я сейчас понимаю, необходим мне для перехода на следующий уровень. Своеобразное испытание, и я учусь это принимать. Мои комплексы в детстве стали рычагом к развитию, пусть хотя бы на уровне стремления доказать всем, что я многого достойна.
Песня остаётся с человеком
Одно из ярких воспоминаний детства «Песня года». Раньше этот концерт назывался по номеру года. Первая, которую память выставляет на внутренний экран, Песня-77. Скрипичный ключ, цифры и музыка: «Через годы, через расстоянья» Мне пять лет. Во Льва Лещенко я влюбилась сразу. Этот импозантный мужчина нравится мне до сих пор. Завидное и редкое постоянство. Потом в Рената Ибрагимова. Среди певиц тогда выделяла Ксению Георгиади и Аллу Пугачёву.
Когда смотрела на них в экран телевизора, они казались жителями другой планеты. Я искренне считала, что такие люди не ходят в туалет, у них нет постыдных мест. Так моя баба Поля называла детородные органы. Когда узнала, что ими обладают все без исключения люди, включая моих кумиров, я была в культурном шоке. Одно время мне даже стыдно было на них смотреть. Представляете, что за каша была в моей голове!
Когда звучала песня «Вологда», я вообще пряталась. Папкины друзья подтрунивали, говоря, что солист поёт про меня. Я его очень стеснялась, а они смеялись над моей реакцией. До сих пор у меня осталось какое-то волнующее чувство от этой песни и артиста. Хотя в нём ничего особенного, отнюдь не красавчик. Но не это важно, а внутреннее трепетание при виде какого-нибудь человека. Я старалась избегать парней, в чём-то похожих на него.
Ещё с детства я полюбила музыкальные фильмы: «Приключения Электроника», «Про Красную Шапочку», «Д'Артаньян и три мушкетёра», «Ах, водевиль, водевиль» и т. п. Выучила все песни, часто просто орала их во всё горло, где можно и где нельзя. Композиторы Максим Дунаевский, Евгений Крылатов и Алексей Рыбников были самыми топовыми для меня. Впоследствии к ним присоединились Эдуард Артемьев, Андрей Петров и Юрий Чернявский. Вся музыка кино.