В голосе Эгисфа звучало презрение? Или насмешка? Точно так же повела себя Клитемнестра! Орест ощутил прилив злости и скрипнул зубами. Но все же нашел в себе силы отринуть эмоции и спокойно проговорил:
Лучше делать свой выбор, не навязанный кем-то, пусть даже самой матерью. Однажды я понял, чего хочу от жизни, и решил этого добиться. Ты не обязан понимать мои мечты и стремления, Эгисф. Я не жду этого ни от тебя, ни от Клитемнестры, ни от кого-либо в Микенах Но рассчитываю хотя бы на уважение! Да, я выбрал свободу от материнской опеки и от тягот правления, полностью осознавая, чего при этом лишусь. Не нужно меня ни бранить, ни жалеть.
Если бы ты немного подождал, со временем смог бы царствовать в одиночку. Наша мать не всегда будет рядом, сказав это, Эгисф зачем-то отвел глаза и уставился в потолок, словно озвученная им мысль была опасной.
Конечно. Вот только у Клитемнестры хватит сил и желания руководить Микенами до глубокой старости. Не уверен, что мне по силам выдержать столь долгое правление под пристальным надзором! Все равно сбежал бы при первой возможности, Орест сильнее сжал плечо брата. А что насчет тебя, Эгисф? Ты готов справиться с этим? Готов соглашаться с указами нашей матери, исполнять ее желания? Быть ее голосом и глазами?.. Многие годы, а может, и десятилетия
Юный царь выглядел уже практически трезвым. Он замялся, но ответил:
Да, Орест. Боюсь, мы слишком разные. Когда я узнал, что мне предстоит стать микенским царем, радости моей не было предела. В отличие от тебя, я вижу в этом бескрайние возможности. И не могу понять, как можно от них отказываться Ты не желаешь править под строгим надзором Клитемнестры да и вообще брать на себя ношу микенского владыки. Вместо этого жаждешь превратиться в странника, гонимого всеми ветрами, Эгисф вздохнул. Странные у тебя мечты. Мелкие, как по мне. А я уверен, что совладаю с властолюбивой матерью и корыстными царедворцами. Вскоре я начну принимать собственные решения, как истинный правитель Микен.
Клитемнестре не понравились бы твои слова.
Я знаю, брат. Знаю.
Они какое-то время молчали, каждый с головой погрузился в собственные мысли. Наконец Орест удалился под предлогом, что перед отъездом ему необходимо хоть немного выспаться. Эгисф лишь махнул рукой.
Уже на пороге царевич обернулся: его младший брат выглядел усталым и обеспокоенным. Великий день подошел к концу. Уже совсем скоро, с восходом солнца, на юные плечи Эгисфа ляжет тяжесть ответственности за судьбу Микен
Орест тихо вышел. Эгисф по-прежнему хранил молчание, не пожелав брату даже доброй ночи. Он продолжал смотреть куда-то вдаль, и ход его мыслей не смог бы угадать даже самый проницательный человек.
***
Микены проснулись раньше обычного первые лучи солнца едва коснулись небесного края, потому суета у царского дворца показалась бы стороннему наблюдателю непривычной и даже странной. Вскоре распахнулись тяжелые Львиные врата и несколько телег, запряженных волами, двинулись по пологому склону вниз. Люди в повозках рассматривали окрестности, про себя прощаясь с родными местами. Молчание нарушали лишь редкие щелчки кнута, скрип колес да мычание животных.
Процессия миновала приземистые дома, проехала мимо усыпальниц, в которых обрели вечный покой великие Атрей и Агамемнон. И наконец оказалась на равнине, поросшей высокой травой и оливковыми деревьями. После тесноты городских улочек раскинулись просторы полей, окрашенных утренним солнцем в нежно-розовые тона.
Орест на долгое время покидал златообильные Микены.
Он оглянулся напоследок. Словно бессмертные стражи, Львиный город охраняли исполинские, озаренные мягким светом горы. Укрытые их тенью, Микены пребывали в безмятежном сне. Пройдет еще немного времени, и город стряхнет с себя сонное марево Но ему уже не суждено это увидеть. Орест тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения. Впереди ждало лишь море, исполненное тайны.
***
Ифигения с детства серьезно относилась к знамениям и снам. Скромная на вид девочка отличалась живым воображением, хотя знали об этом немногие. Теперь повзрослевшая царевна стояла у окна, вглядываясь вдаль туда, где скрылись в дорожной пыли повозки, уносящие прочь беспокойного брата. Она молила небеса о благом знамении, но небо оставалось равнодушно-чистым, лишь изредка в нем мелькали ранние ласточки.
Он уже далеко. Долго ты тут собираешься стоять? Электра подошла к сестре и обняла ее.
Она была одета в роскошный гиматий тот самый, что ей купил Орест. Электра так же грустила по брату, как и Ифигения, но выражала свои чувства иначе.
Мне и здесь хорошо. Еще слишком рано, чтобы идти завтракать, Ифигения пожала плечами.
Но выражение лица у тебя такое, словно провожаешь братца на войну, а не в вольное плавание.
Я и правда боюсь, Ифигения тяжело вздохнула. Поэтому и жду от небес доброго знака. Можешь считать меня глупой и суеверной Просто такого в нашей семье еще не случалось. Старший царевич отказался от всего и покинул город, на престоле сидит Эгисф Не люблю резкие перемены
Ты, как всегда, осторожна! Я обязательно посмеялась бы над тобой в другое время. Но не сейчас.
Сощурившись, Электра глядела на пронизанное светом набежавшее облачко. Ифигении, хорошо знавшей сестру, стало не по себе от ее удивительно спокойного тона без вызова, без насмешки, без привычных страстей. Поэтому она протянула руку и погладила сестру по голове ласково, успокаивающе. Такую вольность Ифигения себе позволяла, лишь когда была уверена в том, что за ними не наблюдают.
Я буду думать о нем каждый день, вздохнула Электра.
Как и я. Хочется верить, что Орест не ввяжется в какое-нибудь приключение и не станет принимать решения на горячую голову.
Если и станет, не страшно. Главное, чтобы ему не пришлось об этом пожалеть.
Ифигения кивнула в ответ. И тут тишину прорезал клекот, совсем не похожий на мирное щебетание ласточек. Так могла кричать только самая могучая, самая вольная птица на свете.
Царевны одновременно выглянули из окна.
На крышу микенского дворца приземлился огромный орел, владыка неба. Утренний ветерок ворошил его густое оперение. Электра не удержалась и восторженно ахнула орел понял, что его заметили. Он покосился на дочерей Агамемнона желтым глазом, а затем нехотя расправил крылья и сорвался с места прочь.
Могучая птица стремительно уменьшалась в размерах, покидая Львиный город. Электра толкнула сестру в бок:
Он полетел в ту сторону, куда уехал Орест!.. Считаешь это добрым знамением?
Как знать Но чаще всего орел сулит победу и успех в делах. лицо Ифигении засияло по-детски невинной улыбкой. Надеюсь, брат увидит его.
Глава 7
Город Пилос медленно удалялся, скрываясь за каменной косой. Утреннее море казалось на удивление приветливым и спокойным, на небе не было ни единого облачка хороший знак для мореплавателя. Корабли успешно покинули сияющее лазурью мелководье, и вошли в бескрайний простор, насыщенный глубоким сине-зеленым цветом.
Орест стоял на носу «Мелеагра», своего главного судна. По правую руку царевича находился его помощник Дексий, который одновременно отвечал за гребцов и охрану. Это был мужчина крепкого телосложения; его аккуратно стриженная борода, хорошая одежда и висевший на поясе дорогой клинок выдавали человека знатного рода. Он внимательно вслушивался в плеск весел и скрип дерева.
По крайней мере, «Мелеагр» идет хорошо. Будем надеяться, те двое ему не уступают.
Ты же лично все проверил. Раз десять, наверное, Орест успокаивающе улыбнулся. Наши корабли надежны и быстроходны. Беспокоиться не о чем!
Я лишь соблюдаю осторожность, пока не увижу их в деле, Дексий махнул рукой в сторону двух кораблей позади. Но ты прав, это хорошие суда. «Арктос» настоящий старый боец. После недавней починки он легко переживет десяток штормов. Хотя лучше обойтись без этого А «Эвриал» совсем новый и удивительно прочный на вид.Про наш «Мелеагр» и говорить не стоит, ведь его когда-то строили для самого пилосского царя!
Странно, что царь Нестор так легко уступил нам корабль, на котором можно доплыть до Колхиды. «Мелеагр» прекрасен.
А я вот не вижу в этом ничего странного, насмешливо фыркнул Дексий. Всем известно, что старый владыка даже ноги моет с осторожностью, боясь утонуть в купальне Полагаю, его «Мелеагр» строился лишь для отвода глаз. У Пилоса могучий флот, но вот повелитель не из тех, кто покидает уютный дворец по собственному желанию!
Похоже на правду, Орест засмеялся и бросил прощальный взгляд на Пилос, прежде чем тот окончательно скрылся из глаз. Думаю, Нестору с лихвой хватило путешествия на «Арго» в юные годы На этом запасы его сумасбродства иссякли.
Дексий кивнул:
Они с Одиссеем хоть и старые друзья, но характером полные противоположности. Говорят, владыка Итаки возвращается домой два-три раза в год, а то и реже!
Мне кажется, старина Одиссей однажды просто забыл, что он царь А напомнить ему об этом никто не осмелился, пошутил Орест.
Все так! Он отправит за борт любого, кто укажет ему на жестокую действительность! Хоть я и видел Одиссея лишь пару раз, но уверен, что в теле этого старика таится юная, горячая душа, заявил Дексий, после чего пробежался взглядом по кораблю. Его пытливый взгляд подмечал все: слаженную работу гребцов, надежно закрепленный груз, устойчивость судна. Даже во время дружеской беседы этот человек не забывал следить за порядком на судне.
Очертания берега постепенно помутнели в морской дымке, превратившись в полупрозрачную узкую полосу. По команде Дексия сменились гребцы: одна половина ушла на заслуженный отдых, а другая взялась за весла. Как Орест задумывал, команда состояла из микенцев и нанятых в Пилосе моряков хоть и не все, но многие уже не раз выходили в море. Большинство также умело обращалось с оружием: всегда оставался риск стычки на суше или море, и терять кого-либо Оресту не хотелось.
Царевич дышал глубоко и неспешно, наслаждаясь знакомыми с детства ароматами. Воздух, столь теплый у берега, теперь стал немного прохладней; насыщенный солью, он щекотал ноздри. Солнечные блики на волнах так били по глазам, что становилось больно, поэтому Орест то и дело отводил взгляд от водной глади. Он все не мог окончательно поверить в свою удачу. Наконец он достиг своей цели вырваться из душащих оков дворцового лицемерия и сладких речей на волю, к бескрайним морям.
Так начались странствия Ореста, старшего сына Агамемнона.
***
Акаст от души наслаждался жизнью. Дожидаясь своей смены, он стоял рядом с аккуратно сложенными доспехами и краем глаза наблюдал за Орестом и Дексием. Их разговор оставался для него загадкой: звуки моря заглушали речь, а подойти ближе Акасту было неловко. Но он и не стремился подслушивать. Молодой гребец просто желал, чтобы ощущение покоя продлилось как можно дольше это чувство слишком редко появлялось в его жизни.
Потомок знатного рода Орест и Акаст, простой бедняк, оба наслаждались плаванием, оба купались в лучах приобретенной свободы Но пришли к ней разными путями. И второй смог оказаться на борту «Мелеагра» лишь волею первого.
Мать Акаста, уроженка Милета, еще юной девушкой перебралась в Микены вместе со своим отцом. К сожалению, им не везло с самого начала. Дед Акаста вложился в рискованное дело и быстро прогорел. Семье пришлось узнать, каково было остаться практически без средств к существованию Но милетцы поначалу сумели избежать нищеты: девушка начала шить, продавая свои работы на рынке, а ее отец стал кожевенником. Занятие тяжелое и неблагодарное, но зато хватало на хлеб, дешевое вино и крышу над головой.
Затем мелькнул короткий проблеск удачи. Мать Акаста без памяти влюбилась в командира одного из боевых отрядов Агамемнона, Кимона, и тот ответил взаимностью. Дело дошло до свадьбы, и у молодой пары вскоре родился сын.
Увы, счастье на этом и закончилось. Обрадованный рождением внука, дед в тот же вечер прикончил два кувшина крепкого вина, после чего отправился бродить по улицам Где и угодил под колеса груженого медью обоза. Спасти старика не удалось: он умер в мучениях на руках у своей дочери, его грудная клетка была смята, словно лист папируса из Та-Кемет.
Маленький Акаст встретил свой первый день, окруженный суматохой, стонами и плачем безутешной матери. Казалось, это определило его дальнейшую судьбу.
Вскоре разразилась война Микен с Троей и ее союзниками. В число последних входил и город Милет, откуда была родом их семья. Мать с горечью вспоминала, как резко переменилось отношение микенских жителей в те дни. Из жены воина она превратилась в чужестранку, практически врага. Издали завидев несчастную женщину, знакомые начинали переходить на другую сторону улицы, а если не могли избежать встречи, то стремились как можно скорее прервать общение. Однажды на рынке ее закидали испорченными овощами.
На новой родине она стала для всех чужой. Только уважение к ее мужу, что отправился на войну с Троей, и удерживало людей от неприкрытой злобы. Наконец, случилась последняя трагедия, похоронившая любые надежды на лучшую жизнь.
Победу над Троей в Львином городе встретили с шумом и радостью праздник продолжался несколько дней подряд. А в дом Кимона, где его дожидалась супруга с малышом Акастом, тем временем вошел отряд солдат. Их командир, крупный мужчина с темными глазами и перебитым носом, объяснил испуганной до полусмерти женщине:
Твой муж ослушался царского приказа и повел солдат в безумную атаку. В том сражении погиб не только Кимон, но и весь его отряд, а также те, кого этот подлец оставил без прикрытия. Личным указом Агамемнона он посмертно объявляется изменником. Его дом, земля и все имущество уходят микенской казне. А ты убирайся отсюда со своим ребенком пусть несмываемый позор ослушника падет на ваши головы!
Тем не менее отчаяние молодой вдовы слегка смягчило душу этого человека. Он позволил взять с собой немного серебра и теплую одежду, но не более того.
Отныне у них не было ни одного удачного дня. Мать Акаста, презираемая уроженка Милета и жена предателя, не могла найти работу. Она потратила все сбережения, после чего начала предлагать себя одиноким мужчинам, которые платили «жрицам любви» за веселые ночи. Это позволяло ей содержать маленькую лачугу на краю города, а также покупать для себя и ребенка скудную еду.
Таким запомнил Акаст свое детство. Бедность, постоянные голод и страх перед будущим Отпрыску шлюхи и отступника, ему, казалось, суждено было провести жизнь среди насмешек, угроз и побоев.
Со временем они с матерью отдалились друг от друга: сын служил для нее живым напоминанием о бедах, которые одна за другой обрушились на ее семью. Также мальчик с годами становился живой копией отца, о котором она вспоминала с горечью и болью в голосе. Так или иначе, Акаст с матерью хоть и жили вместе, но практически не разговаривали.
Со временем он сумел кое-как устроиться к плотнику подмастерьем. Для спокойной и сытой жизни этого было недостаточно, но Акаста хотя бы кормили хлебом и овощами, а изредка даже и остатками мяса.
Однажды судьба все-таки улыбнулась ему, послав навстречу моряка по имени Гилас. Это был мужчина родом из Коринфа, средних лет и дородный, с густыми усами и мощными предплечьями. Он приходился двоюродным братом плотнику, у которого трудился Акаст. У Гиласа был низкий голос, а во взгляде горел дружелюбный огонек, который сразу располагал к себе. В Микены он наведывался раз-два в год, чтобы навестить родных.