Мы допускали, что первые подсчеты производились при помощи прутиков и других предметов, например камушков (calculi на латыни, отсюда «калькуляция», «калькулятор» и т. д.). Кроме того, подсчеты производились при помощи узлов на веревках или зарубок на палочках. Естественно, одни и те же периоды возникали вновь и вновь. Человек, который, пусть и бессознательно, мыслил десятеричным ритмом, делал зарубку подлиннее для десятка и еще длиннее для сотни; цифры, которые приближались к более длинным зарубкам, легче можно было понять при помощи вычитания из этих зарубок.
Понятия ритма и шаблона появились по необходимости, когда пришлось вести более осязаемый счет в процессе создания орнаментов и украшений. Самые простые измерения, которые требовались при сооружении алтаря или строительстве дома, возможно, вызвали к жизни первые геометрические представления, ибо для того, чтобы красиво украсить различные предметы или тело, требовались не только отдельные измерения, но и полный их спектр плюс по возможности много симметричных и периодических комбинаций декоративных элементов. Лучшей учительницей стала мать-природа; бесконечные узоры, которые можно наблюдать, например, в деревьях, листьях, цветах, у птиц, змей и т. д., становились источником вдохновения для людей, развивших в себе любовь к прекрасному. Некоторые дошедшие до нас рисунки времен палеолита выполнены подлинными художниками. Узоры на керамике и тканях, которые можно видеть в антропологических музеях, доказывают живость воображения и изобретательность наших предков. Ремесленники были способны не только создавать чрезвычайно сложные узоры. Они виртуозно вносили в них изменения; им хватало тонкости осознать ценность небольших отклонений. При создании любой художественной композиции требуется решение, пусть и приблизительное, многочисленных геометрических задач.
Измерить расстояние и разделить его было достаточно легко, скажем, при помощи веревки, которую можно сложить вдвое, вчетверо и т. д. Сложнее было оценить относительное расстояние между звездами знакомого созвездия или изменение расстояния до движущегося небесного тела (планеты), которое приближалось к чему-то неподвижному. Скорее всего, первые «ученые» измеряли эти расстояния тоже с помощью веревок. В таком случае они вскоре наверняка заметили, что расстояние, которое требовалось измерить, уменьшалось, если поднести веревку ближе к глазам. Наконец, какому-то доисторическому Ньютону пришло в голову, что астрономические расстояния не линейные, а угловые. Понятие угла стало геометрическим и астрономическим изобретением фундаментальной значимости.
Недостаточно произвести измерения; их необходимо выразить, что подразумевало выбор единиц. Недостаточно выбрать единицы; необходимо их сохранить. Сохранение стандартных единиц стало, наверное, одним из первых шагов в научной организации, хотя, естественно, процесс шел так же бессознательно, как и прочие первые шаги. Похоже, почти каждый народ предпочитал в качестве единиц измерения части человеческого тела (локоть, стопу, пядь и т. д.). Наши предки прекрасно понимали, что единиц измерения нужно много: мелкие для малых расстояний, побольше для более длинных расстояний и так далее. При этом они не пытались установить устойчивые отношения между этими единицами. Их не стоит винить, скромно помня о том, что и высокоцивилизованные народы наших дней еще не осознали такой потребности.
Доисторическая астрономия
Мы не случайно заговорили о звездах. Для любого мыслящего человека невозможно было наблюдать за ними ночь за ночью и не задаваться рядом вопросов, глубоко научных по своей сути. Первобытные люди, особенно те, кто в силу теплого климата ночевали под открытым небом, в течение года не могли не замечать сдвиги во времени заката и рассвета, фазы Луны, регулярное смещение Луны влево (в Северном полушарии), изменение положения звезд на разной высоте, сезонное появление и исчезновение созвездий, более сложные траектории движения утренней и вечерней звезды и других планет. Они разными способами познавали процесс течения времени, поскольку не могли не замечать чередования дня и ночи, фаз Луны, смену времен года и лет. Они составляли для себя календари, в которых на основе прошлого опыта предсказывались те или иные события. Их календари основывались на метеорологических наблюдениях, на лунном или солнечном цикле или на сочетании некоторых явлений. Такие календари можно было совершенствовать, так как наблюдения, легшие в их основу, повторялись и уточнялись.
Продолжать перечисление нет нужды. Ясно, что по меньшей мере немногие привилегированные народы, которым больше повезло с климатом, местоположением или развитым мышлением, накопили солидный багаж знаний еще до изобретения письма. В некоторых местах доисторические знания были настолько обширными и разнообразными, что полный их перечень, если бы можно было его воссоздать, занял бы значительное место.
Теоретическая наука
Некоторые читатели возразят: каким бы тогда ни было знание, оно являлось чисто практическим, эмпирическим, слишком грубым и несовершенным, чтобы считаться наукой. Почему не следует называть тогдашние знания наукой? Это была очень слабая, очень несовершенная, однако способная к совершенствованию наука; наука в наше время определенно глубже и богаче, однако для нее характерны те же общие черты. Наука в наши дни весьма несовершенна, однако способна к совершенствованию. Можно сказать и по-другому: тогда теоретической науки не было. Почему? Насколько «чистой», теоретической должна быть наука, чтобы заслужить такой эпитет? Если теоретическая наука это непредубежденная наука, знания, приобретенные ради самих себя, без намека на их непосредственное применение, конечно, первые астрономы были или могли быть настолько же «теоретиками», насколько теоретики астрономы нашего времени. Возможно, в ту эпоху уже возникли астрологические фантазии, но равно возможно, что их тогда еще не было, потому что они подразумевали бы некоторую степень искушенности, какой тогдашние астрономы еще не достигли. Главной причиной наблюдения за странным поведением некоторых планет могло стать простое любопытство.
Любопытство одна из наиболее сильных сторон человека, и оно гораздо древнее самого человечества. Возможно, именно оно становилось главной движущей силой научного познания в прошлом как и в наши дни. Необходимость называют матерью изобретений, техники и технологии, но матерью науки было любопытство. Возможно, мотивы первобытных ученых (в противовес мотивам первобытных техников и шаманов) не очень отличались от мотивов наших современников: они значительно разнились от человека к человеку, от одного времени к другому. В доисторические времена они, как и сейчас, охватывали весь спектр, от совершенно бескорыстного, отчаянного любопытства и духа авантюризма до личных амбиций, тщеславия и алчности.
Если бы исследования с самого начала не вдохновлялись своеобразным бескорыстным авантюризмом, а также тем, что враги науки позже заклеймят опрометчивостью и нечестивостью, научный прогресс шел бы заметно медленнее. О сумме знаний, приобретенных некоторыми первобытными людьми, свидетельствуют данные антропологов, а также поддающиеся анализу достижения древнейших цивилизаций. Оказывается, выйдя на историческую сцену, человек уже овладел многими искусствами, ремеслами, а также практическими знаниями и умениями.
Тогда, как и в наши дни, истинный ученый, как и истинный художник, скорее всего, был или казался немного странным и скрытным; весьма вероятно, что его более практичные соседи уже тогда подшучивали над его рассеянностью. Конечно, ученые и художники не более рассеянны, чем их соседи, просто они сосредоточены на другом. Древний ученый был поглощен собственными размышлениями; его мотивы были менее осязаемыми, его жизнь казалась таинственной. Одни желали славы и признания, другие, вероятно, уже поняли, что слава тщетна и лучше к ней не стремиться. Будь первобытный изобретатель эгоистичным и завистливым, он предпочел бы оставить свою новую идею скажем, лучший крюк, лучший топор, лучшие материалы для изготовления орудий при себе, в пределах своей семьи. Почти в каждом случае ученый или изобретатель тяготел к сдержанности. Научный прогресс всегда сопряжен с психологическими и социальными случайностями.
Иногда первобытное изобретательство не только развивалось втайне, но и противоречило общепринятым традициям и обычаям, ниспровергало их. Каждое изобретение, каким бы полезным оно ни оказывалось (а оно не может считаться полезным, пока им не начнут пользоваться), ставит в тупик, смущает. Чем оно важнее, тем больше оно смущает. В первобытные времена, как и сейчас, существовали заинтересованные круги, хотя их существование было, скорее всего, не столь очевидным. Тогда, как и сейчас, прогресс тормозила инерция, для которой свойственны сила привычки и самоуспокоенность, а также недоверие и презрение ко всему новому или чужеродному.
Однако такая инерция не просто препятствие, но необходимость, как маховик или тормоз. Ее задача придавать устойчивость и оправдывать вторжение человека в неизведанное. Сопротивление новым орудиям или новомодным идеям было полезным, потому что новшества следовало тщательно проверить перед тем, как принимать их. Каждое принятое орудие было плодом очень долгого процесса проб и ошибок, очень долгой борьбы между изобретателями, новаторами, реформаторами, с одной стороны, и консерваторами с другой. Последние были гораздо более многочисленными; зато первых можно считать более воодушевленными и напористыми.
Диффузия и конвергенция
Некоторые антропологи-«диффузионисты», похоже, верят, что каждое изобретение было сделано в каком-то одном месте, и если оно оказывалось достойным, то заимствовалось и распространялось повсеместно. Рассуждающие подобным образом Г.Э. Смит и У.Дж. Перри хотели бы, чтобы мы считали Египет колыбелью цивилизации. Столь смелое обобщение не имеет доказательств, и история науки склонна его опровергать. Сходные открытия, то есть идентичные или похожие открытия, сделанные примерно в одно время разными народами в разных местах, довольно часто встречаются в Новое время, и их обстоятельства подробно исследуются. Как правило, такие явления объясняются общностью задач или орудий. Изобретатели решали одни и те же задачи и черпали сведения из одних и тех же источников, а свое вдохновение из одних и тех же потребностей; одновременность (точнее, квазиодновременность) их побед объясняется сходством потребностей. Мы говорим: «Идея носилась в воздухе». Более того, каждая задача, как только она решена, порождает новые задачи; каждое открытие влечет за собой логическую цепочку других открытий. Почему бы такому не быть в доисторические времена? В этом отношении далекое прошлое отличается от наших дней лишь в том, что в прошлом все двигалось гораздо медленнее, а сходные процессы исчислялись веками, а не годами или месяцами, как сейчас.
Самым внушительным примером конвергенции (в противовес имитации) можно считать независимое изобретение десятеричной системы счисления в разных частях света, ее почти единодушное (пусть и бессознательное) принятие теми народами, чьи культуры стали доминирующими. Это одно из чудес эпохи зарождения науки. Анатомическое объяснение, приведенное выше, достаточно убедительно само по себе, однако оно отнюдь не является исчерпывающим. Почему люди считали десятками, а не пятерками и не двадцатками?
Теория конвергентной эволюции, или конвергенции, как называют ее антропологи, не отрицает частоты заимствований и имитации у разных народов. Ее сторонники утверждают, что сходство разных культур не обязательно является результатом имитации, но может возникнуть и часто возникает благодаря независимым изобретениям. Даже когда какой-либо народ заимствует некую культурную черту, орудие, слово или идею у другого народа, имитация чаще активна, чем пассивна. Более того, орудие или идея должны быть приемлемыми для нового народа. Даже если их принимают не сразу, они все же должны быть приняты, что часто подразумевает такую же долгую и болезненную борьбу, как и при принятии оригинального изобретения. Культурная черта лишь тогда усваивается тем или иным народом, когда она становится совершенно понятна (возможно, ошибочно истолкована), когда она начинает нравиться и ассимилируется. Появление новой черты или нового свойства идет не в процессе простого добавления, но в процессе биологического усвоения, воссоздания. Для того чтобы пользоваться металлическими, а не каменными орудиями, людям пришлось отбросить прежние убеждения и стать как это называется сейчас осмысленными пользователями металлических орудий.
Даже если человечество зародилось в одном месте, между его возникновением и зарождением культуры прошло столько тысячелетий, что у людей были бесчисленные возможности расселиться во многих местах, куда толкали их судьба и обстоятельства. Хотя задачи, которые предстояло решать нашим предкам, различались в зависимости от климатических и географических условий, их суть оставалась неизменной. Удивительно ли, что они приходили к одним и тем же или сходным решениям? Разве по сути они не были одними и теми же людьми? Иногда они находили решение самостоятельно; в других случаях обращали внимание на соседей и заимствовали их решение, принимали его, крали или изобретали заново. Заимствование можно истолковать по-разному, и оно значительно варьируется от всего до почти ничего или от рабского подражания до восприятия малейшего намека.
В каждом поселении имелись свои гении и свои тупицы. Однако подавляющее большинство составляли так называемые средние люди. Их количество варьировалось от поселения к поселению не только в силу наследственности, но и потому, что климатические и географические условия (в том числе доступность определенных растений и животных) в одних местах оказывались благоприятнее, чем в других. С самого начала люди очень отличались друг от друга по своим качествам и возможностям. Обитатели приозерных или приморских краев обладали определенными преимуществами по сравнению со своими дальними родственниками, которые находили убежище в горных пещерах или в оазисах в пустыне. Каждый дар природы порождал отличительные потребности. Некоторые из таких потребностей с течением времени исчезали, чем объясняются «утерянные искусства». Первобытные люди умели многое из того, на что мы не способны; кроме того, им удавалось выживать среди таких опасностей, с которыми мы больше не сталкиваемся.
Как некоторые люди выделялись среди своих сородичей, так и некоторые сообщества выделялись среди других сообществ и были способны выполнять определенные задачи, о которых другие даже не думали. Таким образом, они помогали человечеству сделать еще один шаг вперед. Следующий шаг становился возможным благодаря еще одному сообществу, в другое время, в другом месте. Так все шло с самого начала, и так было всегда. Ученые, которые занимаются эволюцией человека, не могут не заметить, что человечество трудится «посменно». Нет привилегированной «расы» или сообщества в абсолютном смысле, но для каждой задачи и в каждое время отдельные личности или отдельные народы могут превосходить остальных.