Не думал я, что в советские времена увижу картину достопамятных времен гоголевской Диканьки. Малороссийские мазанки под соломой, с малюсенькими оконцами, плетнями и лазами через них, с холодными земляными полами и множеством блох. Хозяйская дочь, грудастая дивчина, косолапо бегает по хате босиком, топит печь соломой и непрестанно, совсем как Параська, смотрится в осколок зеркальца, вмазанный в печку. Тут тоже мало комфорта. Но тут хоть дом как дом, а не производственная мастерская. А кроме того, наличие в доме женщин-хозяек облагораживает жилище, наполняет его каким-то особенным уютом и теплотою душевной.
21 января. Суббота. По старинной традиции на хуторе «вечорници». Парни допризывного возраста и девчата поют украинские песни, лузгают семечки и попеременно пляшут. Хата освещена керосиновой лампой. Местные парни приглядываются к нам, расспрашивают о службе в армии. Они сознают, что «были под немцем», и их интересует собственная судьба. Расходились за полночь, долго топтались на улице, и в морозном воздухе нет-нет да и прорежется заливистый, звонкий голос нашей молодой дивчины.
Сегодня утром Коваленко сказал мне, что Богданов со своими помощниками Карпушиным, Гвоздевым и шоферами отправился в Житомир оформлять и получать новую технику еще вчера. Первоначально нам предназначались американские небольшие и открытые автомашины «Додж 3/4». Но машины эти оказались неудовлетворительными в качестве тягача для орудия. И нам выделили модели «Шевроле» и «Студебекер».
И вот сегодня весь день на дорогах стоит неумолчный рев моторов. Это наша шоферня с техниками-инструкторами осваивает «американскую техническую помощь». Командир полка сам лично садится за руль новенького «виллиса». Почему-то остался им недоволен, и Богданов отправился его менять. Получают новую автотехнику и в полках 205-м пушечном и в 211-м гаубичном. Покидают свои стойла отслужившие лошади.
22 января. Несмотря на воскресенье, по всем подразделениям идут усиленные занятия и тренировки. Новый командир взвода топослужбы Митюшов работает с вычислителями и топографами. Проконтролировав их, я отправляюсь в штаб, где идет подготовка к завтрашней инспекторской поверке всей бригады в целом.
23 января. Инспекторские показательные стрельбы полков 57-й артиллерийской бригады на Великошумском полигоне.
Тут только все мы впервые и вблизи познакомились со своим бригадным начальством. Комбриг полковник Игнатьев невысокого роста, кряжистый и хмурый, со склеротическими жилками на лице и окающим нижегородским выговором. В отношениях с подчиненными офицерами груб, хамоват и циничен. Столкновение Шаблия с Игнатьевым произошло в первый же день.
Сколько в полку стволов? спрашивает Игнатьев.
Тридцать два, отвечает Шаблий.
Где еще четыре?
Потеряны в боях.
Разболтались! взревел Игнатьев.
Мы, товарищ полковник, воевали, снизив тон, отвечает Шаблий, а в боях всегда есть потери. Они закономерны.
Распустились, кричит Игнатьев, не слушая ответа, привыкли самовольничать! Я этого не допущу, не позволю. Тут вам не армейский полк. Тут бригада, и я ее командир.
Что ж, товарищ полковник, слегка усмехнувшись, говорит Шаблий, посмотрим, как мы будем воевать под вашим началом. На положении армейского полка мы воевали неплохо.
Этого полковник Игнатьев никогда не смог простить подполковнику Шаблию.
Начальник штаба бригады подполковник Бухвалов: безынициативный, малокультурный, вечно пьяный. Непонятно, кто и как назначил этого человека на такую должность. Однако его заместители и помощники были офицерами знающими и работящими: майор Груздев, капитаны Бажанов и Зиновьев отличались образованием, интеллигентностью и незаурядными качествами штабных офицеров. Моим непосредственным начальником по разведке в штабе бригады стал майор Пудов, или просто Ванька Пудов. Среднего роста, худощавый, белобрысый, разбитной парень. Отчаянный дебошир и пьяница.
Так, в первый день инспекторских показательных стрельб, которые по плану должны продолжаться три дня и две ночи, состоялось наше непосредственное знакомство с начальством 57-й артбригады.
25 января. Двое суток непрерывной работы в полках. Огневики копают окопы полного профиля в мерзлом грунте. Разведчики трудятся над сооружением наблюдательных пунктов и мерзнут у стереотрубы, фиксируя деятельность «противника» в журнале наблюдений. «Противника» изображают специально выделенные группы солдат потом действия этих групп сличают с записями в журналах наблюдателей. Телефонисты бегают с катушками и аппаратами, налаживая связь, которая должна работать безотказно по всем направлениям. А в штабах полка и дивизионов кипит работа над планшетами и документацией, которую требуется оформлять грамотно и тщательно.
Утро 25-го числа выдалось морозным и солнечным. Стрельбы состоялись в присутствии командира 57-й арт-бригады полковника Игнатьева и командующего артиллерией 38-го стрелкового корпуса полковника Зубчанинова.
Полки 211-й гаубичный, 205-й пушечный и 534-й минометный стреляли по мишеням и по площади. Стреляли отдельно побатарейно, дивизионами и всем полком в целом. Стреляли по очереди и одновременно. Программа стрельб оказалась в высшей степени насыщенной, ответственной и сложной. Не знаю, как стреляли пушкари и гаубичники, но минометчики отстрелялись успешно, и командир полка остался доволен.
26 января. Последний день стоят в конюшнях нашего лагеря упряжные и верховые лошади. Сегодня они уходят вместе со своими стариками-ездовыми. Любители коней идут к ним прощаться, потрепать матерого жеребца или ласковую кобылу по шее, сунуть кусочек черняшки с солью, пощупать их теплые губы и ноздри, подышать запахом конского пота такого притягательного для каждого врожденного кавалериста. Старики-ездовые подбрасывают лошадям сено, отмеряют гарнцем меру овса, поят теплой водою, согретой на железной печке, заботливо укрывают попонами, чтоб не простыли на морозе. Трудно лошадям в артиллерийской упряжке, но человеку уютнее с лошадью.
27 января. Совещание старшего офицерского состава полка. Подполковник Шаблий обращается к собравшимся: «Мы пришли с севера. Мы хорошо дрались на землях Александра Невского и Петра Великого. Теперь мы вышли на Суворовские дороги. Только что окончившиеся полигонные стрельбы, проводимые совместно с тактическими учениями, показали хорошие результаты. Все пять батарей нашего полка получили оценку «отлично». И еще: сообщение конфиденциальное нашу бригаду должен посетить Главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов».
На этом же совещании решались и конкретные вопросы передислокации полка к линии фронта. Майор Коваленко вновь назначен начальником эшелона, а я его помощником по противовоздушной обороне. Мы не знаем еще конкретного пункта своего назначения ясно лишь, что участвовать в боях нам предстоит где-то на юго-западном театре военных действий.
А это значит, что авиация противника должна представлять для нашего эшелона реальную угрозу и нужно изыскивать внутренние средства для создания системы ПВО, хотя бы силами пулеметных расчетов.
После совещания ко мне подошел Коваленко. За последние дни нам не удавалось даже перекинуться лишним словом.
Счастливый ты, Владимирыч, сказал Николай, добродушно улыбаясь.
Это почему же? спросил я с недоумением.
Да так. Счастливый, и всё тут, продолжал он, смеясь. А я по пути сюда в трех километрах от хаты проезжал. Мои живут в селе Красная Слобода Сумской области. Эшелон на станции Путынь не остановился. Тебе повезло. Ты мать повидал.
1 февраля. Еще накануне вечером стало известно, что бригаду посетит инспекционная комиссия Ставки во главе с Главным маршалом артиллерии Вороновым.
Затемно, в шестом часу, 534-й минометный полк вывели на окраину жилого комплекса лагерей и разместили побатарейно в боевые порядки в лощине под бугром. А на гребне бугра обосновались наблюдательные пункты батарей, дивизионов и наблюдательно-командный пункт полка.
Погода не предвещает ничего хорошего: утро туманное и хмурое, дует резкий ветер, подымая с земли вихри колючего жесткого снега. По дороге на Житомир выставлены дежурные посты оповещения и протянута временная линия связи. Ждать пришлось долго, все основательно продрогли.
Командир полка в белом полушубке, опоясанный ремнями, с выражением каменной неподвижности на лице молча ходит взад-вперед по протоптанной в снегу тропинке. Он уже несколько раз подходил к старшим офицерам батарей и медленно, отчеканивая каждое слово, повторял вполголоса:
Вы рапорта Главному маршалу не отдавайте. Я первый буду его встречать и отдам рапорт за весь полк. А вы только представитесь ему.
Что вы волнуетесь, товарищ подполковник, вдруг выпалил Заблоцкий, что переживаете?! Ну, приезжает Главный маршал. Но ведь он такой же человек, такой же, как и мы с вами.
Ничего не сказал подполковник Шаблий лейтенанту Заблоцкому, а молча продолжал мерить шаги по протоптанной им же тропе.
Часам к двенадцати дня, когда все уже успели основательно промерзнуть и проголодаться, посты оповещения сообщили, что по дороге от Житомира движется колонна «виллисов». Не доезжая до фронта боевых порядков полка, машины остановились, и впереди группы генералов и офицеров, направлявшейся в нашу сторону, заметно выделялась фигура маршала Воронова. Следом двигались представители Ставки, Главного артиллерийского управления, штабов артиллерии фронта и армии генералы и полковники. Замыкали это шествие Зубчанинов и Игнатьев.
Смир-р-рна! раздалась команда подполковника Шаблия. И командир 534-го минометного Выборгского полка стал отдавать рапорт Главному маршалу артиллерии.
После рапорта прозвучала команда: «Приступить к занятиям». И весь личный состав стал изображать момент ведения огня: наводчики наводили, заряжающие опускали в ствол деревянные болванки мин и кричали: «Выстрел!», старшие офицеры подавали команды, сержанты их дублировали. Но среди всеобщего шума голосов и криков особенно четко выделялся густой баритон лейтенанта Заблоцкого. С развевающейся по ветру бородой, зычным голосом, независимым видом, Заблоцкий оказался в центре внимания, и маршал Воронов направился прямо к нему на батарею. Протрубили «отбой».
Старший офицер второй батареи 534-го минометного Выборгского полка лейтенант Заблоцкий.
Воронов пошел вдоль фронта батареи. Около четвертого орудия он остановился. Командир расчета младший сержант Алексеев высокий, полнолицый, совсем еще молодой парень представился Главному маршалу.
Ну что, Алексеев, спрашивает Воронов, сколько же ты мин выпустил из своего миномета?
Три, товарищ Главный маршал артиллерии, не задумываясь, отвечает Алексеев.
Как же так-то, три? недоумевает Воронов.
Да, так. Три. Три мины выпустил, и финны пардону запросили. Миномет-то этот он новый. А тот, что старый, от огня устал. Вот его и заменили.
Что ж, Алексеев, молодец. Продолжай и дальше так-то. И, обратившись к командиру полка, Воронов сказал: От моего имени сержанта Алексеева представить к награждению орденом Красной Звезды.
Простившись с Заблоцким, Воронов отправился на соседнюю, третью батарею, где старшим офицером служил лейтенант Черемисинов, приятель Заблоцкого. Адъютант Воронова, подполковник с усиками, усталый и не бритый, задержался и как-то не по военному спросил Заблоцкого:
Вы, вероятно, из запаса?
Почему из запаса? удивился Заблоцкий. Воевали под Ленинградом, под Псковом, на Карельском перешейке.
Так, так. Это понятно. Адо войны-то чем занимались?!
До войны я зубрами занимался. Зубров разводил в Кавказском заповеднике.
Так, так. Понятно, понятно, как бы про себя проговорил адъютант Воронова и пошел догонять маршала, который о чем-то беседовал с наводчиком первого расчета третьей батареи. Подполковник с усиками что-то шепнул Воронову и тот, вернувшись, громко спросил:
Да кто тут у вас зубрами-то занимается?
Это я, товарищ Главный маршал, отвечает Заблоцкий и выходит вперед.
А ну-ка, ну-ка, расскажите.
И Заблоцкий стал рассказывать о состоянии племенной работы по сохранению этого реликтового зверя и увеличению его поголовья по заповедникам в довоенное время. Главный маршал артиллерии и рядовой лейтенант спокойно и непринужденно ходили вдоль фронта батареи и в течение получаса вели между собой какую-то непонятную для всех беседу.
Да, сказал Воронов каким-то особенно невоенным, домашним тоном, жалко вот, как мне сообщили, что немцы всех зубров в Беловежской Пуще уничтожили.
Нет, товарищ Главный маршал, не всех. У вас неверные сведения, возражает Заблоцкий, семнадцать голов осталось, и их собрали. Немцы их выпустили в лес из питомника, а наши их собрали и снова водворили в питомник.
Как же так? недоумевает Воронов. Мне доложили, что уничтожили всех.
Это неверные сведения, возражает Заблоцкий, я получил письмо от московского зоолога, профессора Гепнера, который как раз и сообщил мне о том, что семнадцать голов уцелело.
Генералы, прибывшие с Вороновым, слушая беседу маршала с лейтенантом, улыбаются и вполголоса о чем-то говорят. Шаблий хранит мертвое молчание. И вдруг при паузе проскрипел еле слышный, но достаточно отчетливый голос полковника Игнатьева:
Чего этот лейтенант с ним спорит? Раз доложили, что всех уничтожили, значит, уничтожили, и всё тут.
Воронов, словно очнувшись, покосился на Игнатьева, вздохнул и обратился к Заблоцкому:
Так что ж, все очень хорошо! Кончайте воевать с немцами и снова к зубрам!
Нам бы очень хотелось скорее окончить войну, но мы вот сидим в этих лагерях и не воюем. Нам тут так надоело.
Ничего, смеется Воронов, скоро поедете! А как окончится война, вы мне напишите, прямо на мое имя, и напомните наш сегодняшний разговор. Мы вас тотчас отзовем, и вы отправитесь к себе в питомник.
Командир бригады Игнатьев никак не ожидал подобного оборота дел: выпуклые глаза его стали совсем красными и вылезали из орбит. Он находился в состоянии, близком к шоковому: к добру ли эта получасовая беседа маршала с бородатым лейтенантом о каких-то зубрах. Но главное маршал артиллерии остался довольным пожал руку Игнатьеву, Шаблию и мимоходом как бы заметил, что борода красит офицера, а Заблоцкий так вообще похож на Скобелева. Правда, полковник Игнатьев не знал, кто такой был Скобелев, но борода Заблоцкого обрела магическую неприкосновенность. И когда кто-либо из высших чинов, особливо политработников, выражал неудовольствие по поводу бороды Заблоцкого и требовал, чтобы ее сбрили, полковник Игнатьев авторитетно заявлял:
Не надо сбривать! Его в Ставке Верховного с бородой знают.
Вечером, после длительной голодовки и пребывания на чистом воздухе, мы собрались в теплой хате хутора Коротынка. Выпили первача, а разговорам не было конца. Естественно, Миша Заблоцкий стал героем дня, и никто не мог себе представить: как это он так запросто болтал более получаса с самим Главным маршалом артиллерии. Шуток и острот на эту тему было не сосчитать. А захмелевшему Мише, наверное, казалось, что война уже закончилась, а поголовье зубров достигло такого числа, что их стало больше, нежели обычного домашнего скота