А от кого исходит угроза для Болгарии?
Я вам скажу. Россия это угроза, пусть и в другом виде. Это угроза в смысле финансирования. 33 % болгарской экономики буквально находятся под контролем России или в ее владении, это компании или строго российские, или болгарско-российское партнерство (после начала СВО ситуация изменилась. И. П.). У нас есть ситуация, когда «Лукойл», самая большая российская компания в этой стране, последние 10 лет не платила здесь налоги. Как вы смотрите на это? Они говорят: у нас есть оборот, но нет дохода, поэтому мы не будем платить налоги, раз у нас нет дохода. Извините, но они отнимают деньги у болгар (в Бургасе находится крупнейший на Балканах нефтеперерабатывающий завод, принадлежащий «Лукойлу», он обеспечивал топливом Болгарию и соседние страны, на нем работают несколько тысяч человек, и в санкциях ЕС для этого НПЗ было сделано исключение до конца 2024 года, но министр экономики Богдан Богданов заявил: «Исключения для Лукойла прекратят действие в начале марта (2024 года. И. П.). Мы верим, что Лукойл к этому готов, а если нет, то государство готово взять на себя контроль над предприятием». Возможно, ради этого «контроля» и затеяна вся эта ситуация. И. П.). Все это нужно рассматривать с разных сторон. Гибридные войны. И я могу рассказать вам много историй о вмешательстве, способах влияния сейчас новый век. Конечно, Россия не атакует Балтийские страны, физически она не атакует Польшу, не атакует Румынию или Болгарию. Но у нас есть замороженные конфликты Грузия, Крым, Молдова. Это факты жизни, никто не может этого отрицать. Поэтому, когда мы строим оборону, мы показываем свою принадлежность, это главное. Конечно, мы не хотим даже говорить в военных терминах с Россией. Почему как только мы говорим о своей обороне, это немедленно вызывает такую реакцию? Это мой вопрос. Я уважаю российские решения, Россия решила инвестировать в четыре раза больше в оборону, Россия решила разрабатывать новые виды оружия. Я же не говорю, что Болгария атакует Россию, и это заставляет ее развивать свои оборонные способности, я этого не говорю. Почему Россию волнует то, что делает Болгария? Можете мне ответить? Это дело Болгарии.
Елена Поптодорова, конечно, не хочет, чтобы ее страна была «мелкой деталью в пейзаже». На самом деле этого никто не хочет, даже небольшие по площади и людским ресурсам страны. Никто не признается, что не все решения принимаются внутри самой страны, что иногда суверенитетом приходится «делиться». Говорим об этом с российским политологом Федором Лукьяновым, причем говорим не только о Болгарии, а шире о странах Восточной и Центральной Европы: «Я не думаю, что у них был особый выбор. Пытаясь смотреть реалистически, я не вижу, как могло быть иначе. Холодная война закончилась определенным образом. Пусть не объявили победителей и проигравших, но фактически они были. Советский Союз из этой части Европы ушел, Россия не пришла и не могла прийти. Это не могло оставаться серой зоной, и расширение евро-атлантических институтов было абсолютно неизбежно. Эта часть Европы вернулась туда, куда они хотели домой, как эти все лозунги были, но не совсем в ту Европу, которая была в тот момент, когда их оттуда забрали».
О возвращении не туда, куда хотелось, но туда, куда было можно, мы поговорили с последним царем Болгарии Симеоном II Саксен-Кобург-Готским.
С царем в голове
Помню, с каким удивлением я, всегда неравнодушная к политике, в 1996 году узнала, что в Болгарию вернулся царь. Вы серьезно? Смотрела кадры с ликующими толпами и не могла поверить своим глазам. Царь Симеон вернулся! «Все Царьградское шоссе было заполонено людьми, они стояли прямо от аэропорта», рассказывают мне одни. (В советское время этот 11-километровый бульвар носил имя Ленина.) «В нем нет ни капли болгарской крови!» кричат другие. И те и другие правы: люди стояли, приветствовали и ждали чуда. Его не случилось, и сегодня мнения болгар насчет царя разделились примерно пополам: одни продолжают его любить, говорят о несомненных успехах его правительства (не знаю, любит ли царя социалист Петр Кынев, но точно относится с уважением), а если что-то не получилось это потому, что обстоятельства так сложились. Другие, как журналист Исак Гозес, винят царя в том, что разбогател, проведя в стране реституцию и вернув землю и недвижимость прежним владельцам, а, значит, и самому себе, став в итоге крупнейшим землевладельцем.
Сегодня бывший царь Симеон II живет во дворце «Врана» в Софии. Вернее, не в самом дворце, а в охотничьем домике рядом. Его построил когда-то его дед царь Фердинанд. Выше Елена Поптодорова говорила о том, что Болгария всегда была частью Европы, и приводила в пример царскую семью: не было, мол, у болгар времени и возможности воспитать собственных монархов (500-летнее турецкое иго сыграло свою роль), пришлось искать в Европе. Царь Симеон из саксонской династии Саксен-Кобург-Готов, к которой принадлежат также королевские дома Бельгии и Великобритании. Правда, когда началась Первая мировая война, британские монархи стали называть себя Виндзорами, потому что «Саксен-Кобург-Готы» звучало слишком по-немецки. Так что те, кто говорит, что в Симеоне «нет ни капли болгарской крови», правы. Но не только кровью измеряется «болгарскость». В конце концов, Екатерина II тоже была немкой, но Великой стала в России.
Дед Симеона царь Фердинанд купил большой участок земли на окраине Софии и в 1904 году построил там за свои личные деньги охотничий домик. А вот расположенный по соседству дворец был выстроен уже на средства из бюджета, поэтому его у нынешнего царя и отняли: государству государственное, а царю царево. Обращалась я к нему по всем правилам: Ваше Величество.
Симеон стал царем, когда ему было шесть лет: его отец Борис умер при так до конца и не выясненных обстоятельствах в 1943 году. Симеон никогда официально не короновался. В 1946-м в Болгарии провели референдум, и монархию упразднили (да, Красная армия находилась в стране). Гражданину Симеону Саксен-Кобург-Готскому и его семье разрешили покинуть Болгарию, конфисковав все недвижимое имущество (там было четкое разделение на собственность короны и личную собственность, говорит он мне, отстаивая права на «Врану»). Сначала они уехали в Египет, а потом в Испанию, где царь и прожил практически всю жизнь. Получил прекрасное образование (военное и юридическое), всю жизнь проработал в крупных корпорациях, снискав репутацию талантливого менеджера и финансиста. Мы беседуем с ним в том самом охотничьем домике, сидя под портретами его предков. Царь высокий, сухой, подтянутый, с крепким рукопожатием. Когда я встречалась с его родственницей Елизаветой II, то делала положенный при встрече с монаршими особами curtsey полупоклон-полуприседание. Царь Симеон особа хоть и монаршая, но от многого, присущего действующему двору, отвык, поэтому жмет руку без колебаний. Потом признается: «Раньше, когда я был премьер-министром, просил обращаться ко мне как к премьер-министру, потому что много людей вокруг сразу начали бы говорить он пытается быть царем. Так что у нас была договоренность премьер-министр. Но за границей все меня знали как царя Симеона и здесь, в Болгарии, тоже. Сейчас я вернулся к роли старого доброго слабоумного царя или кого-то в этом роде». Когда я готовилась к этому интервью, мне говорили: у Его Величества отличное чувство юмора. Это действительно так. И другое качество проявится во время нашего разговора: он к себе беспощаден, просто иногда прикрывает эту беспощадность чувством юмора. Его секретарь даже не попросил прислать заранее вопросы для интервью, это редкость. Но в этом и есть разница между политиками действующими и бывшими: действующие всегда просят вопросы, потом вычитывают интервью перед публикацией у них еще выборы впереди, они заботятся об имидже, боятся навредить репутации. Люди, ушедшие из активной политики, чувствуют себя свободнее и говорят откровеннее.
Когда вы поняли, что можете вернуться в Болгарию? И что почувствовали?
Я вам отвечу честно. В течение всех этих лет, начиная с 1946 года, когда мы уехали, до 1989-го, я поддерживал связь с болгарскими изгнанниками и беженцами. Но, если честно, несмотря на изучение истории, я не думал, что даже мои дети смогут увидеть Болгарию не только я сам, но даже мои дети. Сейчас очевидно, что я очень ошибался, потому что все изменилось, и произошел этот внутренний взрыв в 1989-м. Если честно, вот с того момента, с падения стены я стал думать: боже мой, возможно, придет этот день, когда я смогу вернуться в Болгарию.
Думали ли вы, что сможете вернуться как царь?
Нет. Я слишком реалист. Я всегда был, некоторые это даже критиковали, слишком приземленным. Может быть, слишком практичным или прагматичным. И после пятидесяти лет очень, очень систематичной коммунистической идеологической обработки и пропаганды было очень трудно думать, что люди могут рассматривать возможность восстановления монархии. Они или ничего об этом не знали, или знали только то самое негативное, что изобрела пропаганда. Я долго ждал, до 1996-го, и наблюдал, и видел, что демократия была такой хрупкой, такой молодой, такой новой, кто я был такой, чтобы вернуться и сказать: послушайте, моя система самая лучшая? Я думаю, это было бы нечестно, сбило бы людей с толку. И, естественно, будучи подвержены такой мощной пропаганде против «монархо-фашизма», который они изобрели, что, как вы понимаете, философский нонсенс, но этот «монархо-фашизм» был так глубоко внедрен, что было очень трудно поверить, что люди захотят монархию. Моя точка зрения была, что я, наконец, могу помочь напрямую не только болгарским сообществам, которые были в изгнании, но помочь самой стране.
Итак, вы решили стать политиком. Мне кажется, для монарха это непростое решение.
Это не я решил, обстоятельства решили это за меня. Обстоятельства привели меня в такую точку, когда я сказал, что это момент, когда с моими знаниями, полученными за границей, с моим заграничным опытом и, конечно, моими связями и отношениями со всеми королевскими семьями, я могу сделать что-то для страны. Вот так я попал в политику. И потом, когда были подходящие обстоятельства, я действительно подумал, что это либеральное мышление, партийное движение было правильным подходом. Потому что баррикады, как правило, не ведут к сотрудничеству, они ведут к конфронтации. Так что я думал, что с этой либеральной идеей мы можем попробовать другой подход. Это было трудное решение, мы создали движение, которое назвали «Симеон Второй» не потому, что это была идея какого-то культа личности, но чтобы люди ассоциировали его с именем, которое знали. Позже мы изменили название, там уже не было имени Симеона II.
На выборах вы получили почти половину всех голосов избирателей и половину мест в парламенте.
Да.
И стали премьер-министром. Вы добились успеха?
Преуспел ли я? Каждый, кто начинает что-то, хочет это закончить и преуспеть. Но преуспеть не для себя лично, а для того, чем мы являемся, потому что меня учили может быть, я старомоден что, если ты делаешь что-то для людей, ты служишь, а не используешь власть для себя, своей славы или чего-то подобного. Так что я думал, что могу служить этой стране. Это та идея, которую я пытался воплотить.
Но через несколько лет ваша партия утратила поддержку.
Да.
Почему? Потому ли, что в Болгарии все меняется слишком быстро?
(Усмехается.) Мое правительство проработало четыре года, а следующая коалиция с социалистами и партией Свобод проработала еще четыре года, что очень хороший знак стабильности восемь лет. Я думаю, люди здесь по-своему очень нетерпеливы и быстро устают от политиков: «Мы видим старые лица, мы хотим кого-нибудь нового». Люди ожидали чудес, и это одна из причин, по которой моя партия потеряла поддержку: люди ожидали, что как только дойдет до царя, он все исправит, доллары посыплются с неба, и все изменится. Но как вы знаете, за пятьдесят лет выросло два поколения людей с представлением о высокоцентрализованном правительстве, высокоцентрализованной, направляемой государством экономике, и переключить их сознание на рыночную экономику практически невозможно. Но все же нам удалось хотя бы начать. Каждый политик говорит: о, если бы у меня было больше времени, я бы достиг большего. Я не люблю так думать, я более практичен. Думаю, это обстоятельства. Коалиция, которую мы составили с социалистами, для многих болгар, которые тогда были против социализма и коммунизма, была шоком.
Об этом я и хотела спросить: как вы на это пошли?
Я вам скажу. Проигрывая выборы до определенной степени, но все же первой была социалистическая партия, я думал, что будет полезно попробовать, что благодаря нашему либеральному мышлению мы сможем продолжить реформы. И мой коллега, намного более юный, но все равно коллега, Сергей Станишев, это отлично понял. Можете себе представить при всей разнице в возрасте, разнице в идеологии Но я думаю, что мы работали очень хорошо, чтобы показать Западу, очень большой части болгарской общественности, которая хотела достичь следующей стадии это было членство в НАТО, которое было не так важно для меня, но ЕС было абсолютным приоритетом что Болгария означает дело, хочет вступить в ЕС. Но многие этого не поняли. Правым это не понравилось, некоторым монархистам. Некоторые люди из моей партии, которые были либералами, полагали, что в первый или второй год существования правительства я должен был уйти и оставить социалистов продолжать. Но я считал, что это было бы нечестно по отношению к нашей главной цели стать к 2007 году членом ЕС. Я пожертвовал собой. Но я не политик, я мыслю как государственный деятель так меня воспитали. Я считал, что будет более честным продолжать, несмотря на то, чего это будет стоить лично мне. Если говорить очень практичным языком, мои акции упали.
Какова разница между государственным деятелем и политиком? Иногда я думаю, что политикам отводится очень короткое время, и они мыслят избирательными периодами. А иногда и вовсе кажется, что в идее монархии есть что-то даже практичное.
Мы не можем обобщать, у всего есть своя специфика, это варьируется от одной страны к другой, от одного общества к другому, есть разные обстоятельства. Четыре года, конституционный срок, я думаю, глядя на другие страны, разумный период. Может быть, пять, как в некоторых странах. Но больше это слишком долго, люди раздражаются они всегда будут критиковать и будут несчастными. Так что я думаю, это было нормально. Что происходит, и это логично, некоторые политики преследуют собственные цели видят вещи от выборов до выборов, не смотрят на то, что будет потом. Вуаля! А государственный деятель обычно видит вещи в перспективе и думает о плане, который должен быть достигнут после одного, двух или трех мандатов. Не лично для него, но думает о чем-то, чего невозможно достичь так быстро. Конечно, в монархиях это совсем по-другому. Монархия это когда у тебя впереди поколение, потому что ты оставляешь своему ребенку, чтобы он продолжил. И ты хочешь, чтобы твой ребенок преуспел, ты это готовишь, и это одно из больших преимуществ монархии. Сейчас, когда я больше не премьер-министр Республики Болгария, я могу вернуться к собственным взглядам и образованию и думать, что монархия действительно имеет это преимущество она передается из поколения в поколение. И вас учат, готовят сохранять определенные вещи, чтобы они продолжались не только для вас, но и для страны, главой которой ты являешься. Монархия выглядит старомодной. Я много читаю по истории, это предмет, который я люблю. Так вот, все виды систем республики, диктатуры, монархии, олигархаты все виды систем существовали три тысячи лет назад. Так что ни одна не старше или моложе. В этом случае монархия так же стара и так же молода, так же старомодна и так же современна. Я думаю, что монархия дает множество свобод, гораздо больше гибкости в отношениях с правительством, парламентом, чем президент, который неизбежно, независимо от того, насколько нейтральным он хочет быть, приходит из определенной партии, определенной социальной среды с собственной повесткой и взглядами. Тогда как монарха воспитывают быть нейтральным. У меня самого заняло три недели, а, может быть, немного дольше, почти месяц, чтобы принять решение становиться ли премьер-министром. Потому что все, чему меня учили люди вокруг, и в основном моя мать да благословит Господь ее душу, потому что мой отец умер очень рано, это то, что царь не принимает участия в активной политике. Он не может принимать участие в пользу одной или другой партии. А я должен был возглавлять собственную партию, что анафема всему моему образованию. Так что я долго думал может быть, мне назначить кого-то другого премьер-министром, а самому остаться в неопределенной позиции между теоретическим монархом или кем-то вроде гуру. Но я подумал, что это нечестно. Потому что успех на выборах был ошеломительный, поэтому я думал, что будет нечестно с моей стороны сказать: «Спасибо, это очень хорошо, но я не буду вовлекаться в это». Так что я должен был это сделать. Но это шло против моих глубочайших принципов.