Света прекрасно видела, насколько ей хотелось узнать поподробнее и насколько трудно не задавать лишних вопросов, но мама стойко держалась, тоже прекрасно осознавала, что дочь не готова всё это обсуждать прямо сейчас, что ей слишком тяжело.
Суп будешь? предложила она. Рассольник.
Словно специально с ним подгадала один из Светиных любимых. Из-за стрессов аппетит у неё не пропадал, а обычно только усиливался, ещё неудержимей тянуло на вкусненькое, видимо, в качестве моральной компенсации. Отсюда и лишние килограммы. И, естественно, она согласилась, кивнула:
Ага.
Тогда давайте на кухню, распорядилась мама. И ты, Анфис, тоже. Наверняка ведь не обедала.
И минут через пять они втроём уже сидели за столом перед полными тарелками рассольника. Сначала молчали, а потом Анфиса, взмахнув ложкой, заявила, глянув на старшую сестру:
А ты прям вовремя. Как раз комната скоро освободится, будешь в ней одна.
А ты куда? озадачилась Света.
В больницу. Как только сессию досдам.
Зачем?
Так пора уже, вмешалась мама. Последняя операция.
Ой, точно же, опомнилась Света.
Она и сама давно замечала, что Анфиса опять стала слишком сильно хромать, даже специальная стелька не помогала, целиком не убирала разницу. Просто последние полтора года, когда Света жила отдельно, они не так часто виделись, вот она и позабыла, хотя прекрасно знала, что сестрёнку ожидала последняя коррекция. Ей же шестнадцать, а в таком возрасте девочки прекращают расти, значит длину уже можно окончательно выровнять, и больше к этому не возвращаться.
У сестрёнки врождённые проблемы с правой ногой: она росла медленней, чем левая. Намного. Поэтому её уже два раза искусственно вытягивали с помощью операции и металлического внешнего фиксатора аппарата Илизарова. И если сама операция дело недолгое, носить аппарат приходилось обычно полгода, а иногда и больше, пока разделённая кость не срасталась. А ещё такое лечение требовало немалых материальных затрат.
Ох, и правда Света вовремя только в кавычках им на голову свалилась, ещё и безработная. Правда её должны рассчитать за уже прошедшие дни месяца и выплатить компенсацию за неиспользованный отпуск, но
А с деньгами как? спросила Света у мамы. Хватит?
Да ты не волнуйся, успокоила та. Мы же знали и специально откладывали. И на операцию есть, и на реабилитацию.
Да можно и без реабилитации, недовольно пробурчала Анфиса. Я эту вашу лечебную физкультуру уже наизусть знаю. Могу и дома. Да хоть сама занятия проводить.
Анфис, не чуди, оборвала её мама. Там и условия более подходящие, и физиотерапия, и врачи всегда рядом.
И цены офигеть, вскинув брови и помотав головой, упрямо продолжила сестрёнка, хмыкнула. Лучше честно скажите, что просто хотите от меня на время избавиться. И готовы за это заплатить любые деньги.
И теперь уже не совсем понятно, прикалывалась она опять или серьёзно. А возможно, и то и другое. Вроде, как и пыталась перевести в шутку, но не слишком-то смешно получилось, даже возникла какая-то неловкая пауза.
Света решила, что надо бы ещё раз, но уже наедине с мамой об этом переговорить. А ещё лучше, побыстрее найти новую работу, чтобы на шее у родителей не сидеть, когда им деньги на другое очень нужны. В совсем уж крайнем случае, если другого выхода не найдётся, можно и в отдел кадров вернуться. Наверняка охотней её назад возьмут, чем станут искать человека со стороны. Пусть возвращаться и не особо хотелось.
Вот почему нельзя усилием воли взять и забыть? Желательно не только случившееся сегодня, но и последние полтора года. Света хоть и держалась, не позволяла себе сорваться и раскиснуть, но с каждой минутой это давалось ей всё сложнее. Не помогали даже любимый рассольник и мысли, что не только у неё здесь проблемы: и у родителей, и у сестрёнки.
Та тоже, хоть и делала вид, что всё у неё пучком, ничего серьёзного, и даже шутила, всё равно из-за хромоты всю жизнь комплексовала и переживала. А операция это всегда страшно, даже когда просто зуб лечить. Поэтому Светины истерики и стенания тут тем более не к месту, хотя безумно тянуло отпустить себя, уткнуться в мамино плечо и разрыдаться.
Пусть даже жалеют и успокаивают, отчего рыдается только сильнее. Зато со слезами отчасти уходят и боль, и обида.
В дверь позвонили.
Я открою, успела первой Света, поднялась с места, но, пока шла в прихожую, пока отпирала замок, в голове возникло предположение, что, скорее всего, зря она вызвалась.
У папы есть ключи, он бы звонить не стал. Тогда кто там? Соседи? Вполне возможно. Но куда более вероятное Эдик.
Глава 4
Света не ошиблась действительно он самый. Стоял на пороге с виноватым и несчастным выражением на лице. Но она тоже так умела, если надо. Хотя сердце и дрогнуло по-настоящему, и, даже вопреки тому, что не желала Эдика видеть, Света всё-таки ждала его появления, именно такого: с извинениями, с раскаянием, с объяснениями.
Зачем? Да кто ж разберётся, зачем? Просто люди так устроены. Не нравится им что-то терять, даже если оно больше не нужно или причиняет неудобство и боль. Это как выбрасывать старую вещь или испорченные продукты из холодильника. Жалко. Вдруг ещё пригодится.
Ага. Чтобы отравиться и сдохнуть. Ведь стоило ей представить увиденное днём, к горлу опять подступила волна тошноты. Вот Света, ничего не говоря, и попыталась захлопнуть дверь, но Эдик ловко вцепился в край, потянул назад, на себя, произнёс с обидой и упрёком:
Свет! Ну что ты на самом деле?
А что я? Она не отпустила ручку, но перестала перетягивать, шагнула через порог на лестничную площадку, загораживая проём. Хотя какая разница? И вывела, насколько получилось твёрдо и сухо: Ты зря пришёл.
Не зря, с уверенным напором возразил он, заглянул вглубь квартиры. Может, впустишь всё-таки?
Зачем?
Ну не прямо же здесь разговаривать.
А где? Света сделала ещё пару шагов, прикрыла дверь за спиной, давая понять, что для неё однозначно не существовало никаких иных вариантов. Дома всё занято. В одной комнате Анфиса. В другой папа, соврала, и глазом не моргнув. На кухне мама. В туалете, что ли? Или может, их в туалете собрать и запереть? Или погулять выгнать?
Свет, ну достаточно, с прежним доверительным и чуть обиженным упрёком попросил Эдик. Ну что ты сразу ёрничаешь и передёргиваешь? Добавил наставительно, взывая к разуму: Мы же взрослые люди. Давай поговорим конструктивно, без ненужных страстей.
А нам есть, о чём разговаривать? откликнулась Света, дёрнула плечами. Лично мне не о чем. Смысл? По-моему, и так всё предельно ясно.
Она и сама старалась не подпускать лишних эмоций, выглядеть как можно независимей и спокойней. Только получалось не очень: глаза тихонько пощипывало, словно в них соринки попали, в горле стоял твёрдый комок, который постоянно приходилось сглатывать, а ещё сжимать губы, чтобы не выдать их нервной беспомощной дрожи.
Ну вот что тебе ясно? тоже не слишком-то следуя самим же заявленным условиям конструктивизма и сдержанности, весьма экспрессивно выдохнул Эдик. Ты хотя бы выслушай для начала. Нам же слова для того и даны, чтобы с помощью их свои проблемы решать, а не так вот. По-детски. Тайком вещички собрала и сбежала.
Я думала, ты тоже уже дома будешь, опять без стеснения соврала Света, или, скорее, чуть исказила факты. Но ты, видимо, всё ещё слишком занят был. Зачёт никак не принимался.
Эдик только недовольно раздул ноздри, но не стал ни одёргивать её, ни в очередной раз упрекать, что она напрасно ёрничает и передёргивает.
Как благородно с его стороны!
Я понимаю, что ты имеешь право обижаться, злиться и язвить, многозначительно произнёс он. И даже на импульсивные поступки имеешь право. Но и ты меня пойми. Я прихожу, а дома никого. Ни тебя, ни твоих вещей. Представляешь, что я почувствовал?
Представляю, Света мелко и усердно закивала. Наверняка расстроился. Снова на пару секунд сжала губы. Потому что теперь тебе придётся одному за квартиру платить. А это в два раза больше и уже ощутимо. Плюс коммуналка.
Да ты Эдик опешил, даже дар речи потерял на несколько мгновений, ты о чём? Воскликнул с праведным негодованием: Ты считаешь, я из-за этого?
Да нет, не только, возразила Света. Голос слушался всё меньше, грозился тоже задрожать, перейти в надорванный шёпот или всхлип. Я ещё обычно и порядок наводила, и поесть готовила. А тут и это самому придётся. Или подожди-подожди! внезапно опомнилась она, наигранно всплеснула руками. Задолжники же всегда есть. Задолжницы. Вот пусть они с тобой не только обжимаются, но ещё и уборку генеральную делают, и стряпают. Ты, главное, выбирай общежитских. Они в этом плане более умелые и самостоятельные.
Ну вот чего ты несёшь? возмутился Эдик, страдальчески закатил глаза, показательно раздосадованный и отчаявшийся из-за её упёртого нежелания понять. Ну блин, Свет! В жизни всякое бывает. Не существует идеальных людей, все ошибаются. Ну поддался порыву, проявил слабость. Я ж мужик, в конце концов. В самом рассвете, а не какой-нибудь старпёр. А оно само в руки идёт. И вообще это было несерьёзно. Ничего запредельного, просто пофлиртовали немножко.
Пофлиртовали? Оглаживать задницу стоящей у тебя между колен девушки теперь называлось «пофлиртовали»?
Хотя для кого-то, возможно, так и есть. Ну а что? Ерунда же, действительно ничего запредельного, тем более
Я ж не собирался с ней заходить дальше. Только с тобой.
Света опять кивнула, с тем самым пониманием, которого Эдик так жаждал. С тоннами подобного понимания.
А-а, ясно. Это ты просто заранее подготовился, подзавёлся. А то я уже недостаточно возбуждаю, новых впечатлений не хватает. Ты и решил добрать. Наперёд. Исключительно для моего же блага. Затем воскликнула воодушевлённо: Слушай! А давай я завтра тоже какого-нибудь студентика присмотрю и потискаюсь с ним в аудитории. Для запала. Тоже ради тебя. Ты ведь не против, а?
Эдик стиснул зубы, с шумом выдохнул, прищурился.
Вижу, с тобой и правда бесполезно разговаривать.
Ну. А она разве не предупреждала? Конечно, бесполезно. И сейчас, и потом. Ничего не изменится.
Ведёшь себя хуже капризного ребёнка. Как последняя истеричка.
Ну и отлично, заключила Света, хотела усмехнуться, но вроде бы только скривилась, как от зубной боли. Я истеричка, ты двуличный козёл. И зря притащился. Голос истончился, зазвенел натянутой струной. Нам явно не по пути.
Да я уже понял, вывел Эдик осуждающе-разочарованно. Насколько в тебе ошибался.
Он ошибался! Он?! Ошибался?!
Нижняя губа всё-таки задрожала, а в глазах защипало уже нестерпимо, ком в горле вырос до невероятных размеров, мешая нормально дышать. И если бы Света попробовала ещё хоть что-то сказать а сказать очень хотелось, и уже не просто съязвить и ограничиться «козлом» голос точно сорвался бы, а слова захлебнулись бы во всхлипах и рыданиях.
Эдик пялился в упор, прицельно и въедливо, прекрасно об этом догадываясь, и уголок его рта тоже подрагивал, но не от обиды или отчаяния, а так и норовя выгнуться вверх, чтобы изобразить снисходительную ухмылку. И Света не выдержала: молча и чересчур поспешно развернулась, боясь действительно разрыдаться у Эдика на виду, распахнула дверь, ввалилась в прихожую.
Тут же из комнаты выглянула мама видимо, волновалась, дожидаясь, чем закончится, и тоже не выдержала шевельнула губами, готовясь спросить, но Света опередила:
Пойду голову помою, выдохнула резко.
Да, точно, да! Именно это ей и надо: смыть с себя всю грязь и мерзость прошедшего дня. А заодно хотя бы на время спрятаться от чужих вопросов и взглядов и всё-таки прорыдаться, но одной, без свидетелей, никого не тревожа и не пугая.
Ей не нужно даже сочувствующих слов. Она уже наслушалась и наговорилась.
Света ринулась в сторону ванной, торопливо заскочила внутрь, заперлась, включила воду на полную и, как наклонилась, дотягиваясь до крана, так и не смогла распрямиться.
Сначала упиралась руками в край ванны, не в силах стоять без опоры, вздрагивала от каждого всхлипа, закусывала губы, чтобы не получилось слишком громко. А потом перестала заморачиваться на то, чтобы непременно удержаться на ногах, опустилась на пол, ткнулась виском в гладкий и холодный эмалированный бок, накрыла ладонями рот и теперь уже закусывала не губы, а пальцы. Но не только затем, чтобы её рыдания не услышали снаружи, а чтобы убедиться она сама ещё жива, ещё материальна, ещё не рассыпалась на части.
Господи, ну почему ей сейчас так фигово? До тошноты, до темноты перед глазами. Почему внутри настолько студёно, что пальцы коченеют, словно она замерзает? А если и правда замерзает, почему по-прежнему невыносимо больно? Почему не отключаются чувства? Почему до сих пор терзают? Ведь их же в принципе не существует. Они все только в сознании, в душе.
Но ведь и души тоже не существует. Так что же тогда болит? И зачем? Зачем вот это? Отчего нельзя было устроить так, чтобы зачеркнуть прошлое и сразу забыть.
Ведь это не она обманывала, а мучаться отчего-то ей.
С какой стати? Разве, по справедливости, она не должна плюнуть и растереть, выкинуть из головы, а не сидеть на полу в ванной, давясь слезами?
Правда Света уже не рыдала громко и безудержно, просто всхлипывала, размазывая по щекам солёные капли. Но никак не удавалось вытереть их насухо, руки тоже давно были мокрыми. И она всё-таки разделась, забралась в ванну, задёрнула штору, включила душ, встала под упругие горячие струи. Но даже пока мылась, не переставала думать.
Уж лучше бы Эдик по-настоящему влюбился в ту, другую, и честно рассказал об этом, и предложил расстаться. Конечно, тоже больно и обидно, но по крайней мере не было бы ощущения грязного и мерзкого предательства.
Неужели ему самому не тошно жить во вранье, постоянно бояться, а вдруг правда откроется? И Света не поверит никому, кто станет утверждать, будто он не боялся.
Ну да, конечно. А зачем тогда скрывал? Тоже типа ради её спокойствия и благополучия?
Ха-ха!
И какой он нахрен мужик? Обычный жалкий похотливый кобель. Если измеряет свою крутость количеством облапанных задниц.
Мужчина это про честь, надёжность, ответственность и честность, а не про неразборчивость и похотливость. И не надо говорить, что все такие. А если на самом деле все, тогда Свете от них не надо. Ни-че-го.
Глава 5
Свете казалось, что после всех этих рыданий сидя на полу ванной она будет чувствовать себя усталой и опустошённой, словно выжженой изнутри. Но ничего там не выгорело до предела, и чувства не до конца притупились. Видимо, эмоций скопилось слишком много, и слишком долго она их сдерживала не удалось избавиться ото всех за один раз. Хотя и стало немного полегче. А может, ещё взбодрил душ и аппетитные ароматы, доносящиеся с кухни, на которой мама готовила ужин.
Наверняка она решила сделать что-нибудь особенно вкусненькое, что старшая дочь любила. Например, оливье или куриную грудку под шубой. И плевать на лишние калории, если они способны хоть немного подсластить горькую правду жизни. Сегодня можно. Других лекарств всё равно не придумано, кроме искренней чужой заботы. Но, выйдя из ванной, Света в первую очередь направилась в их с сестрой комнату.
Анфиса тоже находилась там, сидела верхом на стуле. В одной руке телефон, голова в наушниках покачивалась в такт скрытой от остальных мелодии, губы шевелились, вторя неведомым словам, почти беззвучно не разобрать. Но когда вошла старшая, младшая сразу заметила, развернулась в её сторону, посмотрела с ожиданием и немного обеспокоенно, сомневаясь, как лучше себя вести. Поддерживать видимость, что ничего особенного, или спросить, всё ли в порядке?