Маланиец показал зубы в улыбке. Волчьи зубы, подходящие волчьим глазам. Несмотря на это, лицо наемника стало несравненно мягче.
Тэрэдор, то ли спросил, то ли утвердил он.
Джорри знал, что когда-то давным-давно между Берией и Маланией существовала страна Тередия. Детей из Новых южных провинций Берии с ранних лет учили, что назвать себя тередийцем, даже в шутку, приравнивалось к государственной измене. А еще чуть ли не с пеленок тренировали рвать глотку этой маланийской фразой, значения которой никто, кроме наемников, не понимал.
На реке Тики жил. В Ухарте, кивнул молодой человек. То ли ответив на вопрос, то ли просто пояснив.
Великан разглядывал Джорри с благодушным любопытством, Стенолаз больше сосредоточился на огромном, пышущем жаром жеребце. Наемники были не любители говорить попусту, но юноша хотел отдалить момент, когда вновь останется один на один с бесконечным зеленым коридором. Он собирался похвалить чужую лошадь, но маланиец перебил его:
Подвезти?
Наверно, любой другой человек похлопал бы своего огромного скакуна по шее и чванливо добавил, что «зверю не помешает дополнительная нагрузка» или «это чудовище тебя даже не почувствует». Но маланийцы лишних слов не бросали.
Не в ругую торону, вздохнул Джорри, мысленно застонав. В компании наемника ему вряд ли бы что грозило. «Интересно, чем вызвана такая щедрость? Я выгляжу настолько жалко? Или он уже вкрай задолбался общаться с людьми, пачкающими при нем штаны?» Я же так дойду до Хуадад-Сьюрэс?
Здесь. Одна дорога, последовал лаконичный ответ человека, принявшего отказ с полным равнодушием.
Эм, тречал еще кого? спросил юноша, почти физически ощущая возвращение давящего одиночества.
Чиро.
Джорри подумал было, что это обращение так маланийцы называли мужчин, не владеющих оружием, но продолжения фразы не последовало, и молодой человек догадался, что слово было ответом. Значит, желтоглазый видел не солдата, не наемника, не торговца была бы охрана и не посыльного, которые тоже чаще всего вооружены, а какого-то другого умалишенного, попершегося через лес. Чудно́ это.
Понял, ответил южанин. А потом, решив, что он ничего не потеряет, если спросит, заискивающе улыбнулся: Едой, лучайно, не поделишься?
Маланиец заржал. И хотя это был веселый смех, вызванный так редко встречаемой у берийцев безобидной наглостью, звучал он очень странно. По спине невольно побежали мурашки.
Норха, бэрэйнэр! выкрикнул всадник между приступами хохота. Потом обвел лес могучей рукой: Охоться!
Пожав плечами под этот странный смех, Джорри с сожалением отметил, что дальнейшего разговора не склеится.
Ну, тогда Со вздохом отходя в сторону, юноша оттарабанил еще одну заученную фразу, но уже на своем родном языке: Да не оставят тебя духи!
Удачной охоты, тэрэдор! подколол его на прощание наемник. А еще говорят, что у варваров нет чувства юмора.
Закашлявшись от пыли, поднятой ветром, когда жеребец рванул с места в карьер, Джорри пропустил, как всадник исчез за поворотом. Только удаляющийся стук копыт еще некоторое временя был свидетельством странной встречи.
Шаркая почти отвалившейся подошвой, Стенолаз побрел дальше. Несмотря на внутреннее сопротивление, он начал медленно утопать под волной воспоминаний. В восемь лет он впервые побывал на ярмарке в Стэржеме. Самое большое Перепутье Берии находилось почти на границе Южных и Новых южных провинций. Но тогда ему это казалось далеким-далеким севером.
Его поразило очень много вещей, и по возвращении он несколько дней никому не давал себя заткнуть. Внимательность в сочетании с любознательностью породили в нем бесчисленное количество впечатлений и вопросов. Одной из крайне удививших его вещей было то, что люди боялись маланийцев: уступали им дорогу, показывали оберегающие знаки вслед, менялись в лицах, если говорили с наемниками. Когда Джорри спросил у матери, почему так, она сказала, что, возможно, у этих людей не чиста совесть и они боятся, что чья-то месть придет с желтыми глазами.
Не избегающие бездорожья наемники, кто держал путь к Богатому заливу или возвращался оттуда домой, составляли три четверти редких гостей Ухарты маленькой деревни, где родился и вырос Джорри. Молчаливые, непьющие, редко торгующиеся из-за цен на ночлег, не трогающие женщин, но без церемоний и переживаний о чужих моральных устоях предлагающие купить одну из приглянувшихся. Конечно, новостей о том, что творится в мире, у них узнать было нельзя, но зато всегда было интересно наблюдать за каким-то запомнившимся дикарем: за новыми татуировками и шрамами, за тем, вернется ли он домой, как всегда, примерно через шесть-семь месяцев и выйдет ли снова на промысел еще через один-два.
О, сколько барахла бесценных сокровищ в то время дети Ухарты теряли и выигрывали в спорах, чей маланиец дольше протянет! И сколько раз получали по шее за то, что забирались на чью-то крышу, чтобы в полном восторге подглядывать, если варвару взбредет в голову размяться. Несколько раз на памяти Джорри глупые девицы даже убегали с наемниками после такой выразительной игры мышц. А дважды он видел, как маланийцы выясняли отношения друг с другом: быстро, кроваво, совсем не так, как на тренировке. Ему навсегда запомнилось, как один великан швырнул другого, поломив стену сарая. И заплатил за нее позже.
Так или иначе, даже после жизни в Стэржеме во взрослом возрасте Джорри так и не понял, почему люди боялись маланийцев. Ведь, видят Боги, с наведывавшимися в его деревню берийцами всегда было больше проблем. Эти чаще всего были молодыми минами со свитой, разглядывающими чужие владения то ли с целью покупки, то ли иногда мародерства или поджога. Часто бухие вдрызг, распускающие руки, не гнушающиеся побить крестьян, голосящие о том, что большей дыры они не видывали.
Из-за того, какой «дырой» была Ухарта лежащая в стороне от трактов и отделенная всего двумя десятками верст да рекой от проклятой Богами Малании, такие гости были редкостью, но всегда запоминающимся неприятным событием. Так, в двенадцать Джорри второй раз в жизни ломал ребра, отстаивая честь сестры. Мать потом две декады ему вставать не разрешала, хотя было не так уж и больно и возмутительно скучно. Но еще через декаду он уже забыл о травме.
Болезненное жжение при поворотах, наклонах и глубоких вдохах, продолжающее его мучить, доказывало, что мать Стенолаза была очень мудрой женщиной и что после драки с Еремией ему следовало какое-то время поваляться, несмотря ни на что. На возникшие одновременно дорогие сердцу образы тут же откликнулась неприятная тяжесть где-то в груди. Пытаясь не дать развиться совсем уж горьким воспоминаниям, Джорри начал нарочито пристально глядеть по сторонам.
Дорога-тропа полого уходила куда-то вниз. Появились еще какие-то новые деревья с более рваными краями листьев. Засмотревшись на листву и отметив на одной из веток красивую вязь паутины, молодой человек попал ногой в чью-то нору и растянулся лицом вниз. С усталым вздохом уперся подбородком в ладони и, продолжая лежать на животе, задумался о своей судьбе. Имеет ли он право жаловаться Ватэро на то, что тот отгоняет от него ветры удачи? Или то, что он все еще не в кандалах, неоспоримое доказательство благосклонности Богов?
Не найдя ответа, но наглядевшись на занятую вереницу муравьев, Джорри осторожно пошевелил лодыжкой и, не почувствовав боли, встал и отряхнул грязь с одежды. Продолжил путь, теперь смотря преимущественно вниз. Любопытные следы мелких лапок пересекали дорогу. Проследил за ними взглядом и увидел ягодки-синявки, торчащие из травы вдоль дороги. Не смог удержать улыбки.
С теплотой вспомнил о том, как в детстве стреляли ими через соломинки, как водянистые шарики легко лопались, выпуская сине-зеленый сок, окрашивающий кожу в цвет ядреного синяка. Пусть кто попробует заявить, что в него не попадали! Правда, такие «синяки» быстро исчезали от простого трения слюнявых пальцев. Пойманных на жульничестве заставляли съесть целую ладонь синявок, кисло-горьких и вызывающих такие колики, что потом по спинам всех, кто участвовал в каре мошенника, лихо проходились палками и было непонятно, кому в итоге оказалось хуже.
Погруженный в воспоминания Джорри резко замер, неожиданно поняв, что леса нет. Деревья мрачным массивом остались за спиной, а перед ним раскинулась не то что прогалина или поляна, но целая долина, полная травы и юноша пригляделся, не поверив глазам, коз. Тут же вернувшись под защиту стены стволов, он быстро сосчитал пастухов. Наверно, из всех «чиро», что он мог встретить, ему не удалось бы нарваться на бо́льших болтунов и сплетников, чем пастухи. Разумнее и безопаснее было бы дождаться ночи и пересечь долину незамеченным, но донесшийся до Стенолаза сквозь запах коз аромат еды не позволил этого сделать. Юноша медленно пошел назад, разглядывая траву в поисках синявок. У него родилась идея.
4
Легендарный Миридайский лес протянулся с запада на восток, пересекая практически всю Берию и разделяя ее Центральные и Южные провинции. Он был славен тем, что невероятно затруднял путь каждому, кто, к примеру, хотел попасть из Чападо-Эро в Мармадос или из Хуадад-Сьюрэс в Агаслентэс. Две его западные трети скрывали в своей глубине коварную топь, унесшую не одну сотню жизней и, как говорят, кишащую мертвяками. Стоит отметить, что те из бесстрашных путешественников, кто бросил вызов болоту и вернулся, все же чаще упоминали в своих рассказах волков и грабителей, а не мертвые тела, наделенные жизнью.
Столичный, Центральный берийский и Подлесный тракты, обросшие гостиницами, трактирами, почтовыми станциями с гнездами вест и прочими признаками комфортного путешествия, обходили Миридайский лес и прилегающие к нему небольшие поселения с трех сторон, что заставляло все торговые караваны и дорогие экипажи, которые держали путь с юго-запада на северо-запад и наоборот, проделывать огромный крюк, регулярно поминая Акхара со всеми его братьями и сестрами.
От стоящей на Подлесном тракте Веги, напрямик через лес, несколько выгибаясь к его восточному относительно безопасному краю, проходила Широкая дорога, на севере вливающаяся в Столичный тракт в пятнадцати верстах от Хуадад-Сьюрэс. Позволяющая сэкономить около декады, она своей шириной могла бы поспорить с трактами отсюда и название, но большего уюта, чем от пары сторожек лесников, она не предоставляла. Это было только на руку облюбовавшим ее торговцам, которым не приходилось платить за размещение свиты под крышей.
Самой же экономящей время была Змеиная дорога тропа, по сути. Непроходимая для карет и даже телег, она пользовалась успехом у торопящихся на запад всадников. Змеиная дорога тянулась по запущенным и густым участкам зарослей, все время петляя, дабы обходить овраги и нетвердую почву находящейся в опасной близости топи, и впадала в Широкую дорогу как с северной, так и с южной стороны леса.
По периферии Миридайский лес рассекали множество проложенных охотниками тропинок. По некоторым из них можно было провести лошадь и скостить порядка шести-восьми часов, а пеший мог выиграть и день-полтора, если знал, куда идти.
Осушать болото или вырубать лес, как и заходить вглубь с целью охоты берийцы опасались, ведь где-то в нем жила Миридая похотливая женщина, отдавшаяся жестокому Брутану и ставшая матерью семи полубогам несчастий. Первая и самая могущественная чаровница. Поэтому разнообразная живность Миридайского леса чувствовала себя вполне фривольно: зайцы то и дело без опаски перебегали дороги и тропы прямо перед людьми, пересекающими их владения, птицы без остановок драли глотки, а стрекотание диких вест в ночи могло вызвать приступ мигрени и у самого тугоухого пришельца. Однако в какой-то момент весь гвалт копошащейся в зарослях живности померк в сравнении с воплем, пронесшимся меж деревьев.
Я убью эту тупую скотину! заорал Питио на редкость дурным голосом.
Мирно дремавший в седле до этого возгласа Дэнлир всхрапнул и обернулся. Его напарник, ругая свою лошадь на чем свет стоит, пытался вернуть животное на тропу. Бойкая, которая должна была идти за кобылой Дэнлира, утонула в растительности и всем своим видом демонстрировала непреодолимое желание лично поучаствовать во всех делах лесных тварей.
Что ж ты ее спускаешь, раз знаешь, что норовистая? спросил старший стражник младшего, останавливая свою лошадь.
Питио не ответил, продолжая бороться в пляшущей Бойкой. Когда тот наконец вернул животину на тропу, гнедая кобыла смиренно опустила голову и изобразила невинность получше многих барышень.
Ненавижу лошадей, зло прошептал молодой стражник.
Дэнлир хмыкнул, потрепал свою Пыльную за холку и пустил ее шагом. Бойкая смиренно двинулась следом, делая вид, что ее совершенно не интересуют звуки за пределами протоптанного участка леса.
Не ослабляй поводья, не оборачиваясь, сказал седой с вкраплениями рыжих прядей мужчина, а то она опять начнет безобразничать.
Сам знаю, кинули ему в спину.
Если б на дороге, то и пусть, продолжал Дэнлир, наслаждаясь усиливающимся недовольным сопением сзади, а тут, глянь, какие здоровые корни. Если ноги переломает, мы с тобой на одной лошади ко Дню Лета не управимся. Да и жалко тварину-то. Молодая еще.
Питио молча проглотил поучения, и какое-то время мужчины ехали без разговоров. Солнце стояло достаточно высоко, чтобы коридор из сплетающихся ветвей радовал игрой солнечных бликов. Лес жил: на разный лад перекликались птицы; кабан что-то не поделил с семейством оленей, но, встретив достойный отпор, с громким визгом пустился наутек, перемахнув тропу буквально в пяти локтях от первого всадника; несколько раз в зарослях мелькнули любопытные лисьи глаза.
Лошади фыркали и водили ушами, прислушиваясь к тем звукам, что напевал лес. Серая в яблоках Пыльная шагала мерно и спокойно, возможно наслаждаясь видами, подобно своему седоку. А Бойкая не давала молодому стражнику спуску, периодически пытаясь резко нырнуть в кустарники, папоротники и прочую зелень, которая за пределами тропы местами доставала ей до брюха. После очередной почти удачной попытки Питио не выдержал:
Это невыносимо! Дрянное животное! Тупая мошкара! Акхаров лес! Что мы вообще здесь делаем?!
Разглядывающий сидящего на ветке желтохвостика Дэнлир вздохнул: его в этом патруле раздражало всего одно.
Ты младшего-то полубога зазря не поминай. А здесь мы, потому что ты вынудил нас срезать по Змеиной, начал седеющий мужчина. Ты всю дорогу вдоль Центрального скулил, что, возвращаясь запланированным путем ради пары деревень у самого леса, которые мы должны были посетить, мы застрянем непонятно где на День Лета. Ты клялся всеми Богами, что возьмешь ответственность перед капитаном на себя. И после моего отказа у тебя случилась страшная желудочная хворь, ты выл, что нуждаешься в помощи, которую тебе смогут оказать только в Хуадад-Сьюрэс и уж никак не в Веге. Но, к счастью, Великие смилостивились, и ты чудесным образом излечился, как только мы оказались довольно глубоко в лесу.
Старший стражник обернулся на Питио, дабы убедиться, что тот пошел красными пятнами стыда. Но его двадцатилетний лопоухий спутник только гримасничал: