После нас
Александр Солин
Человек будущего уже среди нас.
Л. Толстой
Литература это феномен языка,
а не идей.
В. Набоков
Когда в череп мой вселится ветер,
Когда зелень украсит скелет
Б. Виан
© Александр Солин, 2024
ISBN 978-5-0062-5905-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
Человек средних лет очкастый, коренастый, с невыразительным лицом и расчетливой небрежностью в одежде сообщил собравшимся:
Вот вам для примера отрывок из Набокова.
После чего гримасничая и морща лоб, прочитал:
«Обсаженная среднего роста липами с каплями дождя, расположенными на их частых черных сучках по схеме будущих листьев (завтра в каждой капле будет по зеленому зрачку), снабженная смоляной гладью саженей в пять шириной и пестроватыми, ручной работы (лестной для ног) тротуарами, она (улица) шла с едва заметным наклоном, начинаясь почтамтом и кончаясь церковью, как эпистолярный роман. Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось, а рассеянный свет весеннего серого дня был не только вне подозрения, но еще обещал умягчить иную мелочь, которая в яркую погоду не преминула бы объявиться; всё могло быть этой мелочью: цвет дома, например, сразу отзывающийся во рту неприятным овсяным вкусом, а то и халвой; деталь архитектуры, всякий раз экспансивно бросающаяся в глаза; раздражительное притворство кариатиды, приживалки, а не подпоры, которую и меньшее бремя обратило бы тут же в штукатурный прах; или, на стволе дерева, под ржавой кнопкой, бесцельно и навсегда уцелевший уголок отслужившего, но не до конца содранного рукописного объявленьица о расплыве синеватой собаки; или вещь в окне, или запах, отказавшийся в последнюю секунду сообщить воспоминание, о котором был готов, казалось, завопить, да так на углу и оставшийся самой за себя заскочившею тайной»
Прочитав, человечек картинно перевел дух и изрек:
Вот яркий пример того, как сегодня не надо писать!
Дело происходило на литературном мастер-классе, куда двадцатичетырехлетнего Федора Разумова заманил за некусачую сумму некий литературный ресурс один из тех, которые нынче так умело пощипывают струны авторского тщеславия. Перед началом присутствующим раздали листки с текстом и попросили ознакомиться. Федор с крепнущим недоумением пробежал текст и хотел было загрустить, как грустят в предчувствии обманутых ожиданий, но решил дождаться ясности. Прочитал же он, господи прости, следующее:
«Сижу я как-то в парке и жмурюсь от весеннего солнца. Вдруг чувствую прогнулась скамеечка. Не иначе кто-то подсел. Приоткрыл один глаз, скосил в сторону, вижу парень. Повернулся ко мне и на меня пялится. Ладно, парень, так парень. Сижу дальше. Только вдруг слышу:
Дядя, а ты козел.
Я глаз открыл, чтобы поглядеть, кто козел, а парень на меня смотрит, рожу растянул, зубы щербатые выставил, глазки поросячьи щурит и лыбится. У меня зачесался правый кулак.
Ты чего, урод? В шайбу захотел? говорю.
Да, захотел! отвечает он, но сидит спокойно. А у самого под правым глазом уже синяк красуется.
Смотрю на него парень не парень, мужик не мужик. Неопрятный, небритый, нечесаный, но довольный. Ждет моих дальнейших действий.
Ты кто, урод? спрашиваю я его.
Никодим Ведьмаков, отвечает.
Ну, и чего тебе надо, козлина нечесаная?
Побазарить за жизнь.
А с чего ты решил, пидор дешевый, что я с тобой базарить буду?
А мы уже базарим, дядя.
Тут я задумался. Чувствую что-то здесь не так. Это какой же козел будет нынче так откровенно на кулак нарываться? Может, в кармане чего прячет сомнительное? Я на всякий случай отодвинулся немного, но про себя знаю, что я ему по-любому башку откручу, чего бы он там не прятал.
Ладно, говорю, продолжай.
А чего продолжать-то? Вижу, ты, дядя, неграмотный, читать, писать не умеешь, и в личной жизни у тебя полный облом, щурит он свинячьи глазки.
Я прикинул врет. И читать, и писать умею, и с личной жизнью все в порядке. Тут уж я смутился, интересно мне стало.
Горбатого, говорю, лепишь! Базарь по делу!
А еще, говорит он мне, ты мудак и педрила.
Тут уж я не выдержал и до него дотянулся. Упал он со скамейки. Лежит. Через некоторое время очухался и снова на скамейку забрался.
Ну что, говорю, сучонок, добавить?
Пока не надо, дядя, спасибо, отвечает и за скулу держится.
Сидим. Щуримся. Потом он говорит:
Ты, дядя, не журись, все нормально. Это хобби у меня такое людей доводить до белого каления. Получаю от этого неизъяснимое удовольствие. Вроде оргазма. Ты не серчай, ты лучше со мной поговори.
Да о чем с тобой, урод, говорить можно?
А ты сделай вид, что обиделся, обматери меня, да слова покрепче выбери!
Я думаю: «Ну, попал к психу на прием!», а самому все интереснее становится. Это что же, думаю, за экземпляр неизвестной породы с ярко выраженным извращением? Это до чего же он может дойти и почему жив до сих пор?
Ты скажи спасибо, говорю, что тебе такой добрый человек, как я попался. Другой бы на моем месте давно убил.
Да, говорит, сам вижу не повезло с тобой. Для моего дела злые нужны. Ну ты, хоть, попытайся! Что ж, я зря сюда явился?
Мне даже не по себе стало. Вижу мучается человек. Дай, думаю, попробую.
Ну козел, говорю.
Так
Ну, пидор дешевый.
Это ты уже говорил
Ну, этот, как его член, зажаренный в говне
О! Хорошо! Еще!
Е ый по голове!
Отлично! Пошло дело!
Ублюдок отмороженный!
Не давай слабину, дядя!
Гнида вонючая!
Он сморщился и говорит:
Э-э, дядя, с тобой каши не сваришь! Слабак ты по этому делу!
Ну, не знаю! Может, тебе по е лу еще раз заехать? отвечаю я ему.
Нет, пока хватит! говорит.
А сам откинулся на скамейку, глаза закрыл и лицо распустил. Я смотрю на него и не знаю, что думать.
Нормально, наконец говорит он и открывает глаза. Есть небольшой приход
Ты же больной! говорю я ему.
Не скажи, дядя! В каждом деле свой кайф! Вот ты, например, чем увлекаешься?
Да пошел ты, чтоб я тебе еще докладывал про свои увлечения!
Вот видишь! Я свои от тебя не скрываю, а ты скрываешь! Выходит, твои еще хуже моих! Вот все вы так только строите из себя нормальных, а на деле не дай бог!
Ну, ты и правда урод! не выдержал я.
Он удовлетворенно улыбнулся.
Вот видишь ты уже разозлился! Ладно, не обижайся, я по-дружески!
Ты где, урод, друга увидел?
Ну, ладно, урод так урод, только не сердись! Давай поговорим нормально!
Что, уже не с кем поговорить? Всех отшил?
Да я, дядя, с кем хочешь и о чем хочешь говорить могу! Только с кем говорить-то? Кругом же одни козлы!
Как же ты тогда живешь, мил человек? поглядел я на него, однако жалеть не стал.
Так и живу. Раньше, конечно, тяжелее было. Работать приходилось вживую. Не скрою через это пары зубов лишился, и приобрел переломы отдельных членов. Ну, потом Интернет появился, форумы разные, а это, дядя, скажу тебе, совсем другое дело! Ты думаешь, человека в говно окунуть просто? Не-ет! Тут, дядя, особый талант нужен! Вот я кого хочешь обмакнуть могу! Нет, конечно, не просто так! Я же от этого торчу! Ты вот только представь они в говне, а я во всем белом! Нет, дядя, тебе это не понять!
Ты точно больной! не выдержал я, и своей смертью не помрешь!
Это да. Меня даже маманя родная иначе как мудаком не называет и грозится все время убить.
А чего же ты на природу вылез, если Интернет есть?
Да так. Иногда по старой памяти тянет вживую поработать.
Слушай, ты ведь еще хуже, чем пидор! А бабы-то у тебя есть?
Дядя, да при таких способностях мне никакого секса не нужно! Эх, не понимаешь ты меня, дядя! Давай лучше расстанемся! потухли его поросячьи глаза и обвисло лицо.
Ну что ж, встал я со скамьи, будь здоров, береги себя. Времена сегодня сам знаешь какие. Нарвешься не на того весь кайф обломают.
Иди уже, потухшим голосом обронил экстра-экстремал и отвернулся.
И я заторопился прочь с таким чувством, будто неосторожно наступил на собачье дерьмо»
В поисках объяснения, Федор обратил глаза на соседа и, обнаружив на его лице родственное недоумение, протянул руку:
Разумов. Федор.
Тимофей. Сомов, с энергичным достоинством подхватил руку сосед.
Как думаете, что это? спросил его Федор.
Не знаю, пожал тот плечами. Смс-литература какая-то
А наш лектор он кто?
Сочинитель из нынешних. Что, первый раз?
Первый признался Федор.
А я, видимо, последний усмехнулся сосед.
Потом появился господин сочинитель, и оказалось, что текст на листках его рук дело и что если соискатели литературных коврижек хотят, чтобы их читали, писать надо именно так. Федор не выдержал и поинтересовался, что будет, если он станет писать по-своему.
Не думаю, что это хорошая идея, усмехнулся мэтр и обвел глазами присутствующих: Еще вопросы есть?
Вопросов не было, и происходило это 12 сентября 2023 года.
2
Ну, и как тебе этот лохматый гуру? заговорил Сомов, едва они с Федором очутились на улице.
Полное разочарование! Все это я и в Интернете мог бы прочитать.
То-то и оно! подхватил Сомов. И он еще смеет лаять на Набокова! Вот уж правда: живой пес лает на мертвого льва! А все потому что завидует!
Он подкрепил негодование красноречивой паузой и спросил:
Торопишься?
Да вроде нет
Тогда не против, если прогуляемся, поговорим?
Почему бы и нет.
И они, свернув с шумного Невского, двинулись по солнечной стороне канала Грибоедова к Марсовому полю. Сомов поджарый, среднего роста и возраста, с умным, готовым прищуриться лицом и Федор чуть повыше, с рассеянной от новизны впечатлений улыбкой и пружинистой кроссовочной поступью.
Сам-то любишь Набокова? поинтересовался Сомов.
Ну так Читал кое-что, смутился Разумов.
«Лолиту» предположил Сомов.
Ну да смутился Федор.
Ну и как? Хотел бы писать, как он?
Вряд ли у меня получится. Молод еще.
Ну, почему же! Когда он писал свой первый роман, ему было приблизительно столько же, сколько тебе!
Значит, он родился писателем. И потом, лектор прав: его стиль не для всех.
Но «Лолиту» знают все.
Знают сюжет, а до остального дела нет. По себе сужу. Сам многое пропускал, когда первый раз читал. Это уже потом, когда попробовал писать, стал читать другими глазами
Это нормально. Сам через это прошел. Кстати, у меня его «Дар» прочно связан с «Облаками» Джанго Рейнхарда. Знаешь такого?
Нет, не знаю.
Был перед второй мировой такой джазовый гитарист. Тут ведь что важно
Сомов остановился, достал сигареты и предложил Федору.
Спасибо, не курю, отказался Федор.
Молодец! А я подымлю, если не возражаешь.
Сомов прикурил от зажигалки, и они двинулись дальше.
Да, так вот затянувшись и выпустив в направлении их движения тугую струйку дыма, продолжил Сомов: Тут важно погрузиться в атмосферу описываемого времени. Лично мне помогает музыка. Для меня музыка квинтэссенция эпохи. Вот я слушаю Джанго Рейнхарда и представляю послевоенную старушку Европу, которая под новые ритмы зализывает раны и старается забыть, что натворила. Пропитанная салонной томностью атмосфера, ритмичный, мелодичный джаз, надушенные платки, розы в мужских петлицах, шампанское, «Шанель 5», набоковские «прелестные, глянцевито-голубые открытки» Над Европой беспечные облака. Уходят в никуда и навсегда уносят безмятежность. Исчезающая натура с ее поэтическими мелочами вроде ржавой кнопки, удерживающей уцелевший уголок не до конца содранного объявления Те самые мелочи мирного времени, которые вскоре будут погребены под руинами новой войны. В общем, послевоенное похмелье и канун новой катастрофы, которую никто не ждет. Вот уж правда: «Ах, музыкант, мой музыкант, играешь, да не знаешь» Кстати! словно спохватившись, перешел Сомов на обыденный тон. В русской словесности две крайности Набоков и Платонов. Эти двое, по сути, определяют ее диапазон и стилистически, и содержательно. Все остальные сгрудились внутри этого диапазона
Я мало читал и того, и другого, но раз вы так считаете отозвался Федор.
Давай на ты, предложил Сомов.
Хорошо, не стал возражать Федор.
Тебе сколько лет?
Двадцать четыре.
А мне сорок шесть. Женат?
Пока нет.
Ты извини, что интересуюсь. Если не нравится скажи.
Нет, наоборот. Рад общению с коллегой по писательскому делу.
Сомов щелчком отправил недокуренную сигарету в канал и поинтересовался:
Давно пишешь?
Да какое там пишу! смутился Федор. Так, балуюсь понемногу
Я тоже балуюсь. Не знаю, как тебе, а для меня писательство сущее наказание: хочется о многом сказать, а слова не даются, сообщил Сомов.
Это мне знакомо!
И не то чтобы удивить кого-то хочу просто рука зудится! Знаешь, как у Александра Сергеевича: пальца просятся к перу, перо к бумаге
Да, да, понимаю, кивнул Федор.
С молчаливой почтительностью миновали Спас на крови, вышли на Марсово поле, покружили еще с полчаса, и перед расставанием Сомов предложил подкрепить шапочное знакомство творческим. Сказал:
Пришли мне на почту какой-нибудь рассказ на свое усмотрение, а я тебе свой. Есть у меня одна идея. Посмотрим, может, что и выйдет.
Федор согласился, и они, пожав руки, разошлись.
3
Придя домой, Федор отобрал среди своих немногочисленных опусов наиболее, как ему показалось, подходящий и отправил Сомову по подоспевшему адресу. Вот этот рассказ:
«Часто ли вы смотрите из окна своей квартиры? Не ломайте голову, я вам отвечу. Во-первых, утром, чтобы узнать, какая на улице погода. Во-вторых, находясь в нетерпеливом ожидании тех, видеть кого вы так желаете. Ну и еще, может быть, когда бросаете туда раздраженные взгляды в поисках ответа на требовательные вопросы родителей, если они застали вас именно у окна. То есть, исключительно в утилитарных целях. Это когда смотрите вы. Но не я.
История началась, когда мне было восемь лет.
Грипп без разбора укладывал людей направо и налево. Уложил и меня. Когда через несколько дней я, наконец, покинул постель и стал искать, чем развлечься, в одном малодоступном ящике мне под руку попался отцовский бинокль. Находка имела выдающиеся свойства, о существовании которых я даже не подозревал. Конечно, такое невежество было недопустимо для мальчишки моего возраста. Тем крепче я в него вцепился. Освоив находку, я прилип к окну и со своего пятого этажа подробно обследовал двор, который открылся мне с совершенно новой стороны. Дворовое хозяйство приблизилось на расстояние вытянутой руки, а люди копошились под самым носом. Я, естественно, захотел раздвинуть горизонты, однако мои попытки буквально уперлись в дом напротив, который эти горизонты собою заслонил. Делать нечего, и я стал водить биноклем по окнам дома. Перед моим взором заскользили шторы, занавески, горшки с цветочной зеленью, заставляя меня испытывать непреходящее изумление от того, что привычно далекое может стать таким близким.
Вдруг в череде безликих картинок мелькнуло чье-то лицо. Вернувшись чуть назад, я обнаружил окно, из которого, поставив на подоконник локти и подперев кулачками лицо, прямо на меня глядела девочка. От неожиданности я отпрянул и чуть не выронил бинокль. Мне стало стыдно, будто меня уличили в чем-то нехорошем. Неужели она видит, как я гляжу на нее? А, может, она думает, что я подглядываю? А если она кому-нибудь расскажет? переживал я, стоя за занавеской. Мало-помалу я успокоился, и мне снова захотелось посмотреть, там ли еще эта девочка. Пристроившись так, что над подоконником торчала только моя ушастая голова, я со всеми предосторожностями отыскал ее окно. Оно располагалось, как и у меня, на последнем этаже, почти напротив моего. Девочка по-прежнему находилась у окна. Приглядевшись, я с облегчением понял, что она всего лишь смотрит вдаль и о чем-то мечтает, как и все девчонки. Но самое удивительное заключалось в том, что прямо над ее окном, на краю крыши сидел кудрявый мальчишка в длинной белой рубашке ниже колен и болтал босыми ногами, а из-за спины у него с двух сторон торчали белые крылышки! Раскрыв рот, я смотрел на эту пару до тех пор, пока девочку не позвали и она не убежала. Тогда я спрятал бинокль и никому не стал рассказывать о том, что видел.