Не в силах больше совладать со своим любопытством, девушка аккуратно царапнула одну из трещин ногтем. Подцепила кусочек кожи, отчаянно силясь посмотреть, что же скрыто внутри. Лоскут мягко ей поддался. Трещина под ним была мягкой и влажной, как свежая рана, а зазора хватило бы, чтобы просунуть ноготь внутрь. Девушка потянулась пальцем, сжимаясь от страха. Однако боли не последовало ноготь спокойно скользнул внутрь, в спелую мякоть.
На секунду шелест внутри её живота стал чуть громче, загудел, будто бы рой пчёл. Нечто из глубины утробы звало Мари. Ноготь застрял, не в силах протиснуться дальше. Утроба противилась её вмешательству.
Мари лихорадочно огляделась по сторонам, ища, чем бы ещё можно было подцепить лоскут кожи на животе. На периферии взгляда что-то блеснуло. Совсем рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки, участливо лежало лезвие. Девушка коротко и радостно выдохнула. Это было именно то, что могло бы помочь.
В голове не было ни единой мысли ни о боли, ни о страхе. Только жуткое, зудящее желание узнать, что же таится внутри её тела. Наконец-то познакомиться с ним. Мари потянулась, с трудом переворачиваясь под натиском своего синюшного, огромного живота, подцепила лезвие пальцем. Нечто в утробе загудело сильнее, точно почувствовало металл. Лоскуты сухой отошедшей кожи слегка покачивались на животе, как водоросли в невидимом течении, манили к себе. Успокаивали.
Девушка ласково, медленно огладила живот в последний раз, поигрывая пальцами по треснувшей плоти. Вздутый живот был таким привычным и родным, что на секунду Мари захотелось продлить этот момент навечно. Но она уже была готова, и не ощущала ничего, кроме жгучего любопытства и твердой уверенности в том, что момент настал. Страх отступил уже давным-давно. Теперь было только мучительное ожидание.
Мари коротко вдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, и резко полоснула по животу зажатым в руке лезвием, краем уха слыша тот самый шелест расходящейся плоти.
Девушка улыбнулась в последний раз.
* * *
Вот уже неделю, во тьме небольшой квартиры, на смятых простынях бездвижно лежала девушка. Бледные пальцы застыли на мягком, разошедшимся лоскутами плоти, животе. Нежно покоились в лужице засохшей, иссиня-черной крови. Рядом с Мари, в складках простыней, виднелось матовое от крови лезвие перочинного ножа.
Под бедрами мёртвой девушки всё было мокрое от крови, словно от отошедших вод. Изрезанный в клочья живот был вывернут наизнанку, похожий на разодранную книгу, иссохшую и липкую. Где-то вдалеке, в глубине темной пустынной квартиры, доносился тихий шелест это шуршали занавески на приоткрытом окне. Обстановка была бы похожей на больничную палату, если бы не следы крови повсюду и тонкий сладкий запах разлагающейся плоти.
На губах Мари навечно застыла улыбка.
ИЛЛЮМИНАТОР
С самого детства у меня был жуткий страх.
Аэрофобия.
Меня начинало трясти, как только я видела аэропорт, и неизменно выворачивало в туалетной кабинке прямо перед посадкой на борт. В салон самолета я всю свою жизнь заходила на негнущихся, ватных от ужаса ногах.
Но больше, чем рухнуть с большой высоты, больше, чем ощущать при столкновении, как ломаются все мои кости, впиваясь осколками во внутренние органы, больше всех этих немыслимых ужасов я боялась разгерметизации салона. Декомпрессии. Разбитого иллюминатора.
Я боялась, что крохотное окно самолета треснет и меня мгновенно вытянет наружу сильнейшим потоком воздуха, как эмбриона при аборте. Как этот поток воздуха легко сомнет мои кости, как внутренние органы лопнут спелыми ягодами, а кожа соскользнет по моему телу вверх, как чулок, оставаясь окровавленной толстой тряпкой где-то в районе груди.
Как я собственным телом запечатаю разбитый иллюминатор, безвольно болтаясь меж двух миров: теплой кабиной самолета и безжизненной, ледяной пустыней неба. Без единой возможности спастись. Задыхаясь от болевого шока и отсутствия кислорода для дыхания. Руки безвольно повиснут вдоль тела, из разорванного предсмертным криком рта будет вытекать медленно густая, с кусочками моих же органов, кровь.
***
Шел второй час полета. Я сидела в кресле у прохода и глядя на иллюминатор недалеко от себя, с нарастающей тревогой прогоняла в голове все эти мысли, деталь за деталью. И пока самые жуткие моменты возможного будущего проносились перед моими глазами, стекло иллюминатора и правда треснуло с оглушающим звуком.
Наконец-то.
PARALYSIS SOMNI
Диме никогда не везло со сном. Просыпаться от любого шороха и стука, или спать, игнорируя все будильники и сигналы внешнего мира было для него нормой, продиктованной собственным мозгом.
«Отклонения в гипоталамусе», жали плечами сомнологи, не в силах сделать что-либо, и выписывали мужчине отказ от гаджетов, график сна и больше свежего воздуха по вечерам. И так из года в год, из десятилетия в десятилетие.
«А как же мои суставы?», с мольбой в голосе спрашивал Дима.
«А что с ними?», удивленно хмурились врачи.
И вот тут начиналось самое необъяснимое. Мужчину подводил не только его мозг, но и собственное тело сколько Дима себя помнил, у него всегда противно ныли суставы по ночам.
Они тянули, отдавались тупой болью по всему телу, от самых кончиков пальцев и до самой Диминой макушки. То плечо, то кисть, то колени. Порой даже прихватывало всю спину, заставляя мужчину дугой выгибаться на кровати от боли в мучительном ожидании рассвета.
В лучшие свои ночи боль в суставах лишь смутно ощущалась сквозь плотную пелену сна, в худшие Дима не спал вовсе или же забывался рваным, коротким волчьим сном. Никакие обследования, спорт или препараты не могли избавить мужчину от этого жуткого феномена. Болеутоляющие помогали лишь ненадолго, только притупляя ощущения, и со временем мужчине пришлось привыкнуть спать под тянущую, мерзкую боль.
Хуже стало в тот момент, когда картину ночных страданий дополнили ещё и сонные параличи Дима убеждал себя, что это лишь реакция мозга на постоянные изматывающие боли: мужчина мог просыпаться несколько раз за ночь, балансируя между сном и явью, не осознавая реальность до конца.
Ужасающий страх настигал его тут же, стоило посреди ночи открыть глаза Диме казалось, что кто-то есть в квартире, кто-то стоит рядом. Стоит позади его кровати, безмолвно таращится на него в темноте.
Не в силах пошевелиться и не в силах проснуться, мужчина старался убедить себя в том, что это лишь уловка его мозга, еще один дефект собственного тела наравне с ноющими суставами. Что это всё нереально, стоит лишь закрыть глаза и успокоиться, как жуткий морок пройдет и ночь пойдет дальше, уводя прочь от страха. Чаще всего Диме удавалось заснуть дальше, но страх всё же мерцал тонким аварийным сигналом где-то на периферии его сознания что-то не так.
В свою очередную болезненную ночь Дима проснулся от легкого дуновения у своего виска. Точно кто-то медленно выдохнул рядом с его лицом. Мужчина попытался повернуться, посмотреть по сторонам и тут же осознал, что это еще один сонный паралич. Всё было как обычно: его голова практически не двигалась, руки и ноги онемели, точно их изнутри залили бетоном. И также неизменно ныли суставы. Необычным было только ощущение жуткого, пронизывающего страха. Гораздо более сильного, чем обычно. Было что-то в том дуновении, что сейчас парализовало Диму животным ужасом.
Мужчина лежал на спине, с повернутой вбок головой его привычная для сна поза, когда он ворочался ночами от боли. Белая стена напротив Диминых глаз щерилась на него своей ослепляющей пустотой, на ней танцевали узорами тени ветвей и фонарей. Этот танец Дима наблюдал из ночи в ночь, когда впадал в очередной сонный паралич, прикованный к постели и запертый в собственном теле. С замершей в груди тревогой мужчина вглядывался в игру теней на пустой стене. Чего было больше в его взгляде желания увидеть что-то неестественное или наоборот, убедиться в нормальности происходящего, Дима сам до конца не понимал. Но продолжал смотреть, не в силах отвести взгляд.