Автор осознаёт, что его теоретические представления об историческом детерминизме, скорее всего, спровоцируют недоброжелательную реакцию. Кого-то из читателей оскорбят представленные в книге указания на причинно-следственные связи между каннибализмом, религиями любви и милосердия, вегетарианством, детоубийством и издержками/прибылями производства. Как следствие, автора могут обвинить в стремлении заключить человеческий дух в замкнутую систему механических отношений. Однако мои намерения были прямо противоположными: то обстоятельство, что слепая форма детерминизма управляла прошлым, не означает, что она должна править и в будущем.
Прежде чем переходить к основному содержанию книги, следует пояснить значение слова «детерминизм». В контексте науки XX века больше не идёт речь о причинах и следствиях в смысле механического взаимно-однозначного соответствия между зависимыми и независимыми переменными. Физика элементарных частиц уже давно руководствуется принципом неопределённости Гейзенберга, который применительно к микрочастицам заменяет причинно-следственные определённости причинно-следственными вероятностями. Поскольку в физике парадигма «одно исключение опровергает правило» утратила своё господство, лично я не намерен навязывать её феноменам культуры. Под детерминистическими отношениями между культурными феноменами я понимаю лишь то, что схожие переменные в схожих условиях, как правило, порождают схожие последствия.
Поскольку я уверен, что отношения между материальными процессами и моральными предпочтениями представляют собой отношения, основанные на вероятностях и подобиях, а не на определённостях и тождествах, можно с лёгкостью быть уверенным и в том, что история является детерминированной, однако люди обладают способностью к реализации собственного морального выбора и свободы воли. Фактически я настаиваю на возможности невероятных исторических событий, предполагающих непредсказуемые изменения нормальных причинно-следственных отношений между материальными процессами и ценностями, а следовательно, все мы несём ответственность за свой вклад в историю. Но утверждать, что мы, люди, обладаем способностью приводить культуру и историю в соответствие со стандартами по собственному свободному выбору, не значит утверждать, что история действительно является выражением этой способности. Это вовсе не так: как будет показано ниже, в целом культуры эволюционировали по параллельным и сходящимся траекториям, которые являются чрезвычайно предсказуемыми, если мы обладаем знанием о процессах производства, воспроизводства, интенсификации и истощения. Сюда же относятся, среди прочего, ритуалы и верования, которые вызывают у людей во всём мире как отвращение, так и трепетное отношение.
По мнению автора, свобода воли и моральный выбор практически не оказывали значительного воздействия на те траектории, по которым до недавнего времени развивались системы социальной жизни. И если мы это призна́ем, то всем, кто озабочен защитой человеческого достоинства от угрозы механического детерминизма, следовало бы вместе со мной поразмыслить над таким вопросом: почему социальная жизнь вплоть до сегодняшнего дня в подавляющем большинстве случаев состояла из предсказуемых механизмов, а не наоборот? Убеждён, что одним из самых больших существующих препятствий на пути реализации свободного выбора для достижения таких невероятных целей, как мир, равенство и благоденствие, является неспособность осознать те материальные эволюционные процессы, которые обусловливают сохранение войн, неравенства и бедности. Результатом умышленного пренебрежения наукой о культуре становится избыток моралистов, которые настаивают на том, что всё непроизвольно им навязанное является порождением их свободной воли, тогда как миллионы людей, которые могли бы быть свободными, сами ввергают себя в новые формы рабства, не понимая своих шансов на свободный выбор. Чтобы изменить социальную жизнь к лучшему, нужно начать с понимания того, почему обычно она меняется к худшему. Именно поэтому я считаю разновидностями морального двуличия игнорирование причинно-следственных факторов культурной эволюции и пренебрежительное отношение к шансам на желаемый результат.
Глава I. Культура и природа
Исследователи эпохи Великих географических открытий, отправлявшиеся в новые для европейцев земли, не сразу поняли закономерности обычаев и институтов в глобальном масштабе. В некоторых регионах например, в Австралии и в Арктике, в южной оконечности Американского континента и в Африке они обнаружили группы людей, которые по-прежнему жили во многом так же, как давно позабытые предки европейцев из каменного века: группами из двух-трёх десятков человек, разбросанными по необъятным территориям, постоянно перемещающимися и добывающими пропитание исключительно с помощью охоты на животных и сбора дикорастущих растений. Казалось, что эти охотники-собиратели относятся к какому-то редкому и исчезающему виду существ. В других регионах в лесах восточной части Северной Америки, в джунглях Южной Америки и Восточной Азии встречались более компактные человеческие популяции, которые обитали в сравнительно устойчивых сельских поселениях. Основой таких сообществ было сельское хозяйство, а их деревни могли состоять из одной-двух больших коллективных построек, но и у этих людей оружие и хозяйственный инвентарь представляли собой реликты доисторического периода.
Более крупные поселения располагались на берегах Амазонки и Миссисипи, а также на островах Тихого океана иногда они насчитывали тысячу и более жителей. Некоторые такие сообщества организовывались в конфедерации, приближавшиеся к возникновению государственности. Несмотря на то, что европейцы преувеличивали «дикость» таких сельских общин, в большинстве своём их обитатели коллекционировали головы врагов в качестве трофеев, заживо поджаривали на огне захваченных в плен и поедали человеческую плоть во время ритуальных пиршеств. Впрочем, не будем забывать, что «цивилизованные» европейцы тоже пытали людей например, в ходе процессов над ведьмами, а если они и брезговали поеданием друг друга, то не возражали против истребления целых городов.
В других территориях первооткрыватели, разумеется, сталкивались с полноценно сложившимися государствами и империями, во главе которых стояли деспотические правители и господствующие классы, а задачи обороны решались при помощи регулярных армий. Именно эти великие империи с их большими городами, монументами, дворцами, храмами и сокровищами манили Марко Поло, Колумба и их многочисленных последователей за океаны и пустыни. Именно там находился Китай величайшая империя мира, огромная и сложно организованная держава, правители которой презирали «краснолицых варваров», являвшихся к ним с прошениями из ничтожных королевств за пределами цивилизованного мира. А ещё там была Индия страна, где почитали коров, а неравномерное распределение жизненных невзгод между людьми ставилось в зависимость от заслуг каждой души в её предшествующем воплощении. Наконец, в тех неведомых краях располагались государства и империи коренных народов Америки целые миры, каждый из которых обладал собственными искусством и религией. У инков европейцы обнаружили огромные каменные твердыни, подвесные мосты, хранилища, где регулярно поддерживались запасы зерна, и контролируемую государством экономику, а у ацтеков кровожадных богов, которые питались человеческими сердцами, и неустанное стремление к всё новым жертвоприношениям. Впрочем, уникальные качества были присущи и самим европейцам: они вели войны во имя Христа, маниакально покупали и продавали товары ради наживы, а их могущество было непропорционально большим в сравнении с их численностью благодаря хитроумному владению искусством механики и инженерии.
Что означала эта закономерность? Почему одни народы забросили образ жизни, основанный на охоте и собирательстве, а другие его сохранили? И почему среди тех народов, которые занялись сельским хозяйством, одни довольствовались деревенской жизнью, тогда как другие последовательно продвигались к образованию государств? Наконец, почему одни из тех народов, которые сформировали государства, возвысились до масштаба империй, а другие нет? Почему одни народы поклонялись коровам, а другие скармливали человеческие сердца богам-каннибалам? Неужели история человечества, рассказанная уже не одним, а десятью миллиардами идиотов [5], есть не что иное, как игра случая и страсти? Полагаю, что это не так, и что в мире всё же присутствует некий доступный нашему пониманию процесс, который управляет сохранением общих культурных форм, инициирует изменения и предопределяет траекторию их трансформации в параллельных или расходящихся направлениях.
В основе этого процесса лежит тенденция к интенсификации производства затрат большего количества земли, воды, полезных ископаемых или энергии на единицу времени или площади. В свою очередь, интенсификация представляет собой постоянно возникающую реакцию на угрозы для сложившегося уровня благосостояния. В самом начале человеческой истории такие угрозы появлялись главным образом из-за изменений климата и миграций людей и животных. В дальнейшем же основным стимулом стала конкуренция между государствами. Однако вне зависимости от её непосредственной причины интенсификация всегда контрпродуктивна. При отсутствии технологических изменений она неизбежно ведёт к истощению окружающей среды и снижению эффективности производства, поскольку возросшие усилия рано или поздно придётся прилагать к более отдалённым, не столь надёжным и менее продуктивным объектам
животным, растениям,
Почему люди пытаются решать свои экономические проблемы за счёт интенсификации производства? Теоретически самый простой путь к качественному питанию и долгой энергичной жизни, в которой нет места изнуряющему и монотонному труду, заключается не в увеличении производства, а в сокращении численности населения. Если по каким-то не зависящим от человека причинам скажем, из-за неблагоприятных климатических изменений, доступный в расчёте на душу населения объём природных ресурсов сократится вдвое, то людям не нужно пытаться компенсировать это сокращение удвоенными трудовыми усилиями. Вместо этого они могли бы сократить в два раза численность своей популяции точнее, они могли бы это сделать, если бы не одна большая проблема.
Поскольку выживание нашего вида зависит от такой генетически предопределённой разновидности отношений, как гетеросексуальность, проредить человеческий «урожай» задача не из лёгких. В доиндустриальную эпоху эффективное регулирование численности населения в принципе предполагало снижение уровня благосостояния. Например, если пойти на сокращение численности населения путём отказа от гетеросексуальных половых контактов, то вряд ли можно говорить о сохранении или увеличении коллективного уровня благосостояния. Аналогичным образом, если для снижения рождаемости в человеческом коллективе повивальная бабка прыгает на живот беременной женщины, чтобы убить плод, а зачастую и саму мать, то выжившие смогут питаться лучше, хотя ожидаемая продолжительность их жизни не увеличится. Наиболее распространённым способом контроля над численностью населения на протяжении большей части истории человечества в действительности, вероятно, была та или иная разновидность детоубийства (инфантицида), жертвами которого становились девочки. Психологические издержки, связанные с убийством или страданиями от голода собственных новорождённых дочерей, можно приглушить, если призвать на помощь культурные нормы и отнести их к классу безличных существ (подобно тому, как современные сторонники абортов, к числу которых относится и автор этой книги, не считают, что эмбрион является младенцем). Однако материальные издержки девяти месяцев беременности списать со счетов не так-то легко. Можно с лёгкостью допустить, что большинство людей, практиковавших детоубийство, предпочли бы избежать гибели своих младенцев. Однако альтернативы резкое снижение качества питания, ухудшение сексуальных практик и здоровья всего коллектива обычно расценивались как ещё менее желательный результат (по меньшей мере так происходило в догосударственных обществах).
Суть дела заключается в том, что регулирование численности населения зачастую представляло собой дорогостоящую, а то и травматичную процедуру, выступавшую источником стресса для отдельно взятого человека в полном соответствии с предположением Томаса Мальтуса, что так будет всегда (пока неправота Мальтуса не была доказана с помощью изобретения резинового презерватива). Именно этим стрессом или, если использовать более точную формулировку, репродуктивным давлением объясняется постоянно возникавшая в догосударственных обществах тенденция к интенсификации производства как способу сохранения или повышения общего уровня благосостояния. Если бы не суровые издержки, связанные с контролем над собственным воспроизводством, то наш вид мог бы навсегда сохранить свою организацию в виде небольших, относительно мирных и эгалитарных групп охотников-собирателей. Но из-за отсутствия эффективных и безопасных способов контроля над численностью популяции такой образ жизни оказывался неустойчивым. В ответ на сокращение поголовья крупной дичи, вызванное климатическими изменениями в конце последнего ледникового периода, наши жившие в каменном веке предки, столкнувшись с репродуктивным давлением, прибегли к интенсификации. В свою очередь, интенсификация способа производства, характерного для охотников и собирателей, создала предпосылки для перехода к сельскому хозяйству, а это привело к обострению межгрупповой конкуренции, нарастанию военных конфликтов и эволюции государства но не будем забегать вперёд.
Глава II. Убийства в раю
Вот как выглядит общепринятое объяснение перехода от жизненного уклада групп охотников-собирателей к деревням земледельцев. Охотникам-собирателям приходилось тратить всё своё время на добывание пищи. Они не могли производить «излишки сверх прожиточного минимума», поэтому существовали на грани вымирания в условиях хронических болезней и голода. В связи с этим их желание закрепиться на какой-то территории и жить в постоянных поселениях было вполне естественным, однако мысль о том, как сажать растения, ещё была им невдомёк. Но вот в один прекрасный день какой-то неведомый гений решил бросить в лунку несколько семян, и вскоре люди стали регулярно заниматься растениеводством. Им больше не требовалось постоянно перемещаться в поисках дичи, и обретённый благодаря изобретению земледелия досуг предоставил им время для размышлений. Всё это обусловило дальнейшее и более быстрое развитие технологий, а следовательно, появилось больше пищи тех самых «излишков сверх прожиточного минимума», что в дальнейшем позволило некоторым людям перестать заниматься сельским хозяйством и сделаться ремесленниками, жрецами и правителями.
Первый изъян данной теории заключается в допущении, что жизнь наших предков из каменного века была исключительно тяжёлой. Археологические находки, относящиеся к верхнему палеолиту (период между примерно 30 000 и 10 000 годами до н. э.), совершенно отчётливо демонстрируют, что охотники, жившие в те времена, располагали относительно высоким уровнем комфорта и безопасности. Эти люди не были неумелыми дилетантами. В основе их технологий лежало раскалывание, дробление и придание формы кристаллическим породам полностью овладев этим процессом, люди каменного века по праву заслужили репутацию лучших за всю историю мастеров по камню. Их на удивление идеально обработанные ножи в форме лаврового листа длиной 11 дюймов [28 сантиметров] и толщиной всего 0,4 дюйма [1 сантиметр] невозможно воспроизвести при помощи современных промышленных методик. С помощью тонких каменных шил и заострённых инструментов так называемых резцов люди палеолита создавали оснащённые причудливыми зазубринами наконечники гарпунов из костей и оленьих рогов, из тех же рогов делались имевшие совершенную форму метательные дощечки для копий, а тонкие костяные иглы явно использовались для изготовления одежды из шкур животных. Изделия эпохи палеолита из дерева, волокон и шкур не сохранились до наших дней, но и они, должно быть, отличались высоким уровнем мастерства.