Всё на соплях было, буркнул сантехник.
Спасибо. Она мялась, не зная, что еще сказать. Вы меня прямо спасли
Спасибо, хозяйка, в карман не положишь.
Зоя растерялась. Она подумала, что мастер шутит, но тот, собрав свои железяки, всё еще топтался в прихожей и шумно сопел. Поникнув, она прошла мимо него в комнату, достала из сумки кошелек там лежал только мятый рубль.
Столько хватит? робко спросила она.
Смеешься, что ли?
Красная от стыда, Зоя полезла в шкаф и выудила десятку. Ничего мельче у нее не оказалось, и она надеялась, что мастер даст ей сдачу. Но он сгреб купюру как должное и, пробурчав что-то на прощание, ушел. От хлопка двери по квартире пробежала дрожь, тоненько зазвенели висячие кристаллики люстры, и Зоя, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась. Душу словно бы заляпали черным, как стены в ванной. Никогда еще она не испытывала такого унижения на нее повысили голос, ей говорили «ты», отняли деньги; а страшней всего было ее собственное бессилие. Чернота внутри разрасталась, пятна сливались в одно. И вдруг откуда-то, разгоняя мрак, зазвучала нежная музыка ее любимый Поль Мориа. Неужели по радио передают? Зоя вытерла опухшие глаза, вошла в комнату там крутилась на радиоле пластинка, но дочери не было, зато из ванной доносилось звяканье ведра и шум воды.
Он всё починил! весело объявила Яся, увидев ее. А насвинячил-то как!
«Что это я, в самом деле, опомнилась Зоя, ну подумаешь, деньги. Они вдвоем, музыка прекрасна, а остальное завтра забудется». На душе стало легко, и Зоя, прижав к себе дочку, покрыла поцелуями ее душистое личико. Какая она стала большая! Годы летят так быстро не успеешь оглянуться, как вчерашний несмышленыш начнет давать советы. При мысли об этом Зоя, сама того не ожидая, испытала облегчение. Она так устала всё решать сама.
6
Я выскочила из метро и будто всплыла из придонных глубин к поверхности озера, залитого тонким слоем маслянистого солнца. Для начала октября было сказочно тепло, и громоздившиеся над вокзальным шпилем облака казались скорее майскими, холерически-взрывными. Сухой воздух пахнул поездами, женский голос из динамика расслаивался эхом необъятное пространство под крышей было пусто, люди держались лишь одной, нижней плоскости, толпились на ней и толкались, и в этом была какая-то досадная неэффективность.
Ленька опоздал всего на десять минут я даже не успела рассердиться. Этим летом мы не виделись, и теперь я сразу заметила в нем перемены. Вместо футболки и джинсов цивильная рубашка, брюки со стрелками; в руках чудовищно безвкусная барсетка «под змею». Он по-прежнему выглядел щупловатым, но уверенная, слегка расхлябанная походка демонстрировала, что с ним считаются и, быть может, где-то даже уважают.
Задолбали электрички, сказал он с чувством, когда мы сели в вагон. Квартиру хочу снять, чтобы не мотаться каждый день. Думал, общагу дадут в этом году, так фиг
Богатенький. Родители небось спонсируют?
Да не, я на работу устроился. Еще в августе. Там фирма одна, сигнализации ставит. Он подмигнул. Платят нормально. Я ж головастый.
По вечерам работаешь?
Да всяко
А учеба как же?
Ленька сделал неопределенный жест мол, да уж как-нибудь.
Зря Далеко еще до диплома.
Ой, Славка, ты как маленькая. Кто на четвертом курсе на пары ходит?
Вагон быстро заполнялся: одни ехали домой с работы, другие на дачу, пожинать плоды. А Ленька, значит, не дождался, пока созреют ягоды, и кинулся рвать их зелеными.
А ты чего поговорить-то хотела?
Мне твоя помощь нужна, головастик. Ты змеев еще не разучился делать?
Каких змеев?
Обычных. Которые летают.
А. Ленька засмеялся. В детство потянуло?
Я достала из сумки тетрадь, заложенную вырезкой из американского журнала. Краснощекий парень с фотографии держал на вытянутых руках модель планера, к которой снизу была прикреплена миниатюрная камера-мыльница.
И где тут змеи?
В статье, терпеливо сказала я. Тут написано, что для съемки с воздуха можно использовать любой портативный аппарат, необязательно планер. Можно со змея или с воздушного шара.
А что, с кукурузников вам уже съемки не делают?
Делают, но я хочу попробовать сама. Надо только придумать, как камеру к змею прикрутить.
Двери вагона с шипением захлопнулись, и платформа за окном пришла в движение. Ленька нехотя морщил лоб, рассматривая журнальную фотографию.
Да никак не прикрутишь. Трепыхаться же будет. Змей тебе не планер.
А ты пошевели мозгой. Я раскрыла тетрадь и вынула из сумки карандаш. Если жестко зафиксировать, ничего не будет трепыхаться.
Голубые Ленькины глаза были по-прежнему благодушно-ленивыми, а поза расслабленной. Казалось, он уже настроился на свою будущую сытую жизнь: прибыльная работа, не требующая таланта, практичные и доступные цели машина, квартира. Разве не с ним мы изобретали ракетные двигатели и разбирали на части все механизмы, что попадались под руку? Поезд катил все дальше, а я крутила свои схемы и так и этак, поминутно толкая Леньку в плечо. «Смотри, можно сделать жесткую рамку, чтоб фиксировалась на разный угол наклона». Я должна его растормошить, выбить из него это сонное довольство. Но он только вяло скользил взглядом по тетради: «Ну попробуй так, если хочешь», словно не знал, что из инструментов у нас дома есть только молоток.
Что-то не верится мне, что тебя в фирму взяли, сказала я. Ну неважно. Спроси отца, даст он мне в своей мастерской поработать?
Да там всё паутиной заросло, пробурчал Ленька. Ладно, забегай. Я в субботу вечером дома буду.
Войдя в квартиру, я тут же уловила непривычный запах, густой и приторный до тошноты. В большой комнате играла восточная музыка, а на кухне натужно сипел чайник, кипящий, судя по всему, давно.
А я чуть не заснула, смущенно сказала мама, приподнявшись с подушки. Ноги ее были закутаны старым шерстяным одеялом. Так успокаивает
На тумбочке у дивана стояла пустая кружка из-под чая, а рядом брошюрка по гаданиям Таро. Я сделала музыку потише и открыла форточку. Источник запаха был в шкафу: там, на полке, курилась тонкая коричневая палочка.
Ты что, с работы отпросилась?
Да что-то плоховато стало после обеда. Голова
Я тронула мамин лоб он был лишь немного теплым со сна. Но выглядела она и впрямь неважно: кожа была бледной, под глазами залегли тени.
А ты еще палку эту зажгла. Давай я выкину.
Не надо, хороший запах. И для энергетики полезно
Я вздохнула. Книжки на маминой тумбочке менялись каждую неделю: хиромантия, тайна имени, толкование снов. К счастью, охладевала она так же быстро, как загоралась.
Ты бы все-таки сходила к врачу. Слишком часто у тебя голова болит, это плохой сигнал.
Ох, Ясь, опять ты за свое. Она поморщилась. У нас просто душно в подвале.
Ты ж недавно в отпуске была, так же мучилась.
Не так, сказала она упрямо, как ребенок. Что ты меня гонишь вечно к этим мясникам?
Мама! Ну не все же врачи такие. Один раз ошиблись, ну и что теперь
Диван скрипнул: она приподнялась на локте и смерила меня едким взглядом.
«Ну и что»?! Я чуть не умерла из-за них, и ты говоришь «ну и что»?
Я села рядом и притянула к себе ее растрепанную голову. Мне хотелось сейчас подумать о чем-нибудь другом; о том, как завтра утром я прыгну в прохладную воду бассейна, которая сверху кажется голубой; о том, как снова буду делать змея. Но мамино темя, сладко пахнущее импортным шампунем, рождало во мне какой-то болезненный стыд за эти мысли. Чувство было неуклюжим, угловатым, оно тыкало под ребра, и я не знала, как мне устроиться, чтобы его не замечать. Иногда, лежа в постели, я представляла, что меня посылают в далекую экспедицию, куда-нибудь на Камчатку. Я буду измерять движения земной коры, исследовать поствулканические деформации, делать прогнозы землетрясений. А вечерами приходить в свой гостиничный номер и просто читать. В такие моменты мне становилось очень хорошо, но лишь на мгновение: откуда ни возьмись выползал холодный чешуйчатый стыд и жалил, отрезвляя. Видение рассеивалось, всё снова было как всегда.
Я пойду ужин готовить. Ты отдыхай. Принести тебе чаю?
Утром в субботу солнце еще светило, хотя стало ветрено; а после обеда зарядил дождь и пустился заштриховывать бабье лето увлеченно, как школьник, чиркающий карандашом в тетрадке наблюдений за природой. Был белый квадратик, стал черный. Не успел подсохнуть мой зонт, распяленный в прихожей, как пришло время собираться снова. Я проверила, выключен ли газ, чмокнула маму, сидевшую перед телевизором, и вышла во двор. Окна глухо желтели сквозь пелену влажных сумерек, бледный асфальтовый круг под фонарем был усеян кожистыми листьями. Ленька жил совсем рядом, в одной из девятиэтажек, однако в последние годы мы редко встречались. Как-то раз, на первом курсе, я подошла к нему во дворе. Он сидел на качелях рядом с высокой блондинкой; траурные вьюнки на ее ажурных чулках оплетали длинные, изящно скрещенные ноги, теряясь в темноте джинсового мини, едва прикрывающего бедра. Все те пять минут, что я разговаривала с Ленькой, болотные глаза блондинки сверлили меня взглядом, в котором было, пожалуй, всё: и гнев, и страх, и презрение. Теперь, встречая Леньку на улице, я делала вид, что не замечаю его.
Я позвонила в домофон его поставили недавно, в детстве мы бегали друг к другу без всяких замков и кодов. Поднялась пешком на третий этаж, чтобы не ждать лифта. Знакомая дверь была теперь спрятана под грозно-серой, неприступной с виду броней. А вот звонок, как и прежде, переливался птичьей трелью, и в квартире уютно пахло пирогами.
Ух ты, как видоизменилась! Дядя Володя заулыбался и крикнул в сторону кухни: Глянь, Ир, какая мадама! Встретил бы не узнал.
Да ладно вам, отмахнулась я, стаскивая ботинки. Не сто лет ведь прошло.
Я хотела отказаться от чая, но меня усадили за стол чуть ли не насильно и завалили вопросами об учебе, об отце. В маленьком городе ничего не утаишь.
Не женскую профессию ты себе выбрала. Ленькина мама всегда выражалась прямо, и эта ее манера жила в согласии с коренастым телом и простоватым, деревенским лицом. Но если душа просит, что ж теперь. Главное людям пользу приносить. А ты отлынивать не будешь, я тебя знаю.
Ну ладно, мать. Дядя Володя хлопнул по столу ладонью. Пойдем мы.
Он отпер кладовку чулан, как называла ее вся семья: непропорционально просторный для малогабаритной двушки, с деревянными полками, сделанными отцом любовно, на совесть, с верстаком и хорошей лампой на пантографе. В детстве мы мечтали залезть в чулан сами, когда дома никого нет, но без присмотра трогать инструменты строго-настрого запрещалось.
Показывай, Славка, что ты хотела сделать.
Я протянула ему журнальную страницу и свой тетрадный листок. Объяснила идею. Дядя Володя слушал внимательно, глядя то на меня, то на схемы. Потом забормотал: «Так-так» стал шарить ладонью по полке, словно припоминая, где что лежит. Ленька не врал: хоть паутины я не заметила, но спертый воздух чулана и пыль праздности не железная стружка, не сыпучая деревянная труха говорили о том, что мастерской давно не пользовались. Кем бы Ленька ни был в своей фирме, работу на дом он явно не брал.
А змей камеру выдержит? спросил дядя Володя с сомнением. У тебя какая?
Я мыльницу хочу купить. Я уже знаю, какую надо. Полкило будет, не больше.
Ну, а как с болтанкой? Надо ж уравновесить как-то Погоди, если мы крестовину такую сделаем поверх
Я заглядывала ему через плечо: карандаш уже метался по моему листку, вычерчивая новую схему. Да, это будет правильно. Рамку подвесить за стропы в верхнюю часть леера. А змей нужен большой, ну да это не сложно. Господи, сколько лет назад мы сделали последнего классе в пятом, кажется? Он был огромный, по плечо мне, и отлично управлялся как на слабом ветру, так и при десяти метрах в секунду. Такой змей поднимет мыльницу как пушинку.
А на кнопку как будешь нажимать? вмешался Ленька. Все это время он стоял в стороне, прислонившись к дверному косяку. Гномиков посадишь?
Там режим есть специальный. Камера сама может снимать, с нужным интервалом.
Жалко. А то можно было бы радиоуправление придумать
Он подошел к нам вразвалочку, но глаза уже горели то ли интересом, то ли просто ревностью. В узком проеме чулана стало тесно, и не верилось, что когда-то мы без труда помещались тут втроем.
7
Наверное, я выглядела очень одинокой, сидя в самом углу ресторана, у стены, выкрашенной наполовину в красный, наполовину в белый. Незнакомец занял столик напротив, долго ждал заказа, кидая на меня любопытные взгляды. Потом сказал: «Как у вас ловко получается. А я вечно мучаюсь с этими палочками. Вы, наверное, часто тут бываете?» Я ответила нет, не часто. Слишком сложно было бы объяснять, что в этом ресторане я впервые, а палочками научилась орудовать просто так, из спортивного интереса. Мне давно хотелось прийти сюда, перенестись в чужой мир хотя бы мысленно. Но ожидания не оправдались. Суши мне не понравились я любила рыбу, но йодистый привкус водорослей вызывал в памяти сиротливые холмики салата из морской капусты, из года в год украшавшие наш с мамой праздничный стол. А главное невозможно было никуда перенестись, зная, что эта простая еда, японский аналог бутерброда, доступна здесь только людям с достатком. Неважно, сидишь ли ты внутри, под коробчатыми фонариками, свисающими с потолка, или идешь по улице мимо стилизованной Фудзи на стекле витрины, отовсюду видно, что это не более чем потемкинская деревня, островок мнимого благополучия.
Наверное, поэтому я не стала возражать, когда незнакомец, спросив разрешения, подсел за мой стол. На вид чуть постарше меня, типичный белый воротничок из новых. Мне хотелось поболтать, чтобы смягчить разочарование от еды. Он оказался приятным собеседником из тех, кто умеет хотя бы делать вид, что слушает другого.
Геодезист, надо же, удивленно повторил он. Такая милая девушка И как, трудно было работу найти?
Да как везде, наверное. Кто ищет, тот найдет. Меня после института сразу на две работы взяли, хоть разорвись. Одна в экологическую экспедицию, за копейки. Другая здесь, в строительной фирме.
И вы, конечно, выбрали второе.
Выбирала ли я? Мне хотелось поехать на казахскую границу, где задыхается в нечистотах великая река, сгорая, как раковый больной. Но мама, узнав об этом, вся сникла. Я решила, что она боится расставания, и стала объяснять, что это совсем ненадолго, что Урал не край земли. «Да я не про то». Она по-прежнему не поднимала глаз. На расспросы не отвечала, пыталась уйти из комнаты под любым предлогом и лишь потом, сделав усилие, сказала: «Наташка со своим из Турции приехала. Говорит, красота, лучше всякой Ялты. А мы с тобой на море ни разу не были».
Море Для меня оно всегда было рядом глянцево синело с настенной карты, пойманное в невод широт и долгот; шумело в персиковом устье рапаны, которую мама много лет назад привезла из Сухуми. Я должна была подарить ей это настоящий курортный отпуск, излечивающий и душу, и тело. Сил не было смотреть, как она мучается.
Было ли это моим выбором?
Конечно.
Он кивал одобрительно, понимающе. Говорил банальные комплименты, шутил; предложил заплатить за меня. Наверное, это было бы приятно, но кровь моя, давно загустев, текла еле-еле хоть сажай пиявок. Я рассчиталась первой и ушла, оставив его сидеть в углу.
Так непривычно было никуда не спешить. До прихода отца с работы оставался еще как минимум час, а торчать одной в его холостяцкой съемной квартире мне сегодня не хотелось. По широкому проспекту катили, как на параде, иномарки всех мастей, брызгая из-под колес бурой жижей. Рваное, в облаках, солнце стекало каплями с прозрачных сталактитов, которые украшали без разбору и старые фасады, и безвкусный новодел. А в витрине мехового магазина продолжалась зима и царственные шубы отливали искристым серебром на безупречном искусственном снегу. Серенькая кроличья куртка, которую я купила маме на весну, казалась рядом с ними деревенской простушкой. Но мама, сослав на антресоли свое подростковое пальтишко, была так рада, будто облачилась в горностая.