Ромашке было печально и обидно за свою одинокую жизнь. Погоревала и больше не ждала своего счастья. Так и решила доживать до осени одна.
Светило солнце, и она счастливо улыбалась ему. Шёл дождь она плакала, роняла росинки со своих белых стебельков. Дул ветерок и у ромашки голова кружилась от вальса.
Так она жила и не заметила, как у самого её стебля появилась маленькая голубая незабудка.
Ромашка сильно удивилась ей и спросила:
Чья же это такая хорошенькая девочка здесь у нас? В голосе ромашки было много нежности и ласки.
Маленькая незабудка нисколько не испугалась, не заплакала. Она рассказала ромашке о том, что у неё есть семья, сестрёнок много-много.
Вздохнула и добавила:
Почему-то они далеко от меня, поиграть с ними не могу.
Да, девочка, действительно, далеко твои сестрёнки. Видишь, я тоже одна.
Ромашка рассказала маленькой незабудке, как ей плохо одной, как скучает, хочет иметь друзей, деток. Но их у неё нет и потому она очень несчастна.
То ли оттого, что росли они так близко, может, оттого что корешки их в земле уже успели переплестись незабудка и ромашка почувствовали, как они нужны друг дружке. Ромашка наклонилась к маленькой незабудке, поцеловала её в голубую головку и предложила жить вместе. Незабудке стало жалко большую ромашку, и она согласилась.
Вместе им жилось хорошо. Незабудка резвилась на ветерке, грелась на солнышке, быстро подрастала и была счастлива. Ромашка тоже была счастливой. Всё своё время заботилась о маленькой незабудке. Когда сильно сушило солнце она заслоняла незабудку своей тенью. Когда шёл дождь ромашка оберегала её своими листочками. Если был сильный-сильный ветер прижимала к себе тоненький маленький стебелёк. А когда ветер стихал, ей не хотелось расставаться так она любила незабудку, дочкой её называть стала.
Массу тревог ромашке доставляли всякие козявочки, букашечки, комарики. И, страшно подумать осы. Так и лезли к беззаботной её доченьке. Один раз даже гусеница толстая и зелёная чуть было не укусила незабудку за ножку. Какой кошмар После этого случая ромашка ночи напролёт заснуть не могла: «Усни здесь, как же. Пропадёт дитя неразумное».
Казалось всё хорошо. Маленькая незабудка любила ромашку. Ромашка не чаяла души в своей нежной незабудке.
Однажды на полянку прибежали зайчатки. Играли, кувыркались носились без задних ног в догонялки. Было им весело и смешно.
Играли они, играли, а потом говорит один зайчик:
Давайте маме подарим цветок. Вон какая ромашка красивая и большая. Вот мама обрадуется!
Зайчатки представили, как будет их мама рада, и побежали к ромашке. Самый сильный схватил лапками за стебель и давай тянуть. Ромашке было больно, но она не плакала. Наоборот, она готова была пожертвовать собой, отвести беду от незабудки: «Пусть меня сорвут, доченьку только не трогают». Совсем она простилась с миром. В голове у неё гудело и кружилось.
Незабудка закрыла от страха глаза, спрятала в траву свою маленькую головку. Потихоньку плакала и думала: «Если ромашка останется жива, никогда её не брошу. Буду любить только её одну». Она молила о чуде.
И чудо произошло. Зайчик тянул-тянул ромашку и устал.
Да брось ты её, сказал другой зайчик, побежали в другое место. Я знаю, где ещё лучше есть. Вон какая кривая стала. Все листочки ей отодрал
Зайчик потянул для порядка ещё немножко, сел, отдохнул, посмотрел на такую крепкую ромашку.
И правда, пусть растёт. Бежим. Зайчики убежали искать маме другой цветок.
Прошло несколько дней. Незабудка помогала ромашке заживлять раны. Больше переживала и плакала.
Не надо плакать, доченька. Такая жизнь наша. Любой может обидеть. Опаснее всех и хуже всех человек. Приходит он с косой и всех под корешок режет. Давай про это не вспоминать. Жизнь так хороша
Они зажили, как и прежде. Любовь их стала ещё нежнее и крепче. За хлопотами, переживаниями и заботами ромашка не заметила, как незабудка стала совсем-совсем взрослой.
Ах, какая ты красивая, какая взрослая! Я и не заметила, как время пролетело. Пора дружка тебе выбирать.
Ну что ты! незабудка и слышать не хотела. Ей было жалко ромашку, стыдно. Я люблю только тебя. Мне больше никого не надо.
Может, оно и так, сказала ромашка.
А сама подумала: «Хоть бы нашёлся ей в пару василёк. Красивый, умный, заботливый. Вон их сколько вокруг».
Многие васильки засматривались на юную, стройную и гордую незабудку. Некоторые отваживались заговорить с ней. Напрасно. Незабудке все они были безразличны. Нельзя сказать, что никто не нравился ей. Просто она гнала от себя это непонятное ей чувство. Однажды было увлеклась одним васильком, но ромашка была им недовольна. Ей видней с высоты, кто есть кто. И незабудка перестала играть с ним. Да и вообще не стала ни с кем.
Шло время, ромашка забеспокоилась. Стала внимательно наблюдать за незабудкой. День наблюдала, два наблюдала, видит на её незабудку заглядывается один василёк. Положительный такой. «Нет, и этот не пара», покачала ромашка головой. Незабудка становилась всё грустнее.
Что-то не так, доченька, у тебя? Твои сверстницы уже давно семьями живут. Пора и тебе обзаводиться.
Такие разговоры стали надоедать и раздражать незабудку.
Она их через силу терпела и только вздыхала.
Всё чаще и чаще встречались они взглядами с васильком справа. Она и сама не понимала, какое чувство к нему испытывала. При этом ей было приятно, когда он на неё смотрел.
Незабудка, не выказывая своих чувств, украдкой наблюдала за васильком. Василёк был готов заняться семейными заботами. Лето было в самом разгаре. Дул ветерок. Вдруг неожиданный порыв наклонил василёк в сторону незабудки. Головы их стали так близко, что василёк различил нежный запах её лепестков, разглядел любящий взгляд. Как она была хороша и красива! У незабудки от неожиданного счастья закружилась голова. Отчего, она так и не поняла. Ветерок улетел. Василёк выпрямился и оказался снова от неё далеко. «Как жаль Как жаль».
От внимательной ромашки ничего не ускользнуло.
«Что же, подумала ромашка своей опытной головой, видно, судьба».
Выбрала она удобное время и намекнула:
Хорошо бы было, если бы у нас маленькие цветочки появились. Я бы их любила, воспитывала.
Незабудка про себя чему-то мило улыбалась и ничего не отвечала.
Ах, ромашка вдруг задрожала всем телом, беда.
Что с тобой? незабудка не понимала испуга ромашки. За высокой травой ей ничего не было видно.
Ромашка видела, как на луг вышли люди. Один большой и двое маленьких. Большой нёс в руках страшную косу.
Всё, доченька, теперь нас уже ничто не спасёт. Зимой нас съест корова вон этих людей.
Незабудка затрепетала.
Как можно? Кто они такие, эти люди? Почему их с ромашкой должна есть чья-то корова? Ведь она, незабудка, только полюбила василька, начала понимать жизнь. Ей совсем не хотелось быть съеденной коровой. Это варварство! Кто это позволил?
Ромашка смотрела, как человек зашёл от края луга. По-деловому крякнул. И от его взмаха поникли стебли живых цветков. Незабудка этого не видела, но тоже чувствовала наступающую беду и молила судьбу, чтобы та соединила хоть сейчас, перед концом, ещё раз с васильком. Слышался уже звон косы, плач цветов
Девочка бегала по полянке. Увидела ромашку. Подбежала к ней. Своей большой, как показалось незабудке, ногой она задела василёк. Василёк, сбитый ногой, упал как раз на незабудку. Незабудка обняла его головку. Обвила его и крепко-крепко прижалась к нему своим стебельком. Счастье её было беспредельным. С васильком она была готова хоть к корове в рот.
Девочка остановилась и сказала:
Папа, папа, оставь эту ромашку, она такая красивая.
Отец девочки осторожно обошёл стебель ромашки, срезал незабудку с васильком и пошёл косить дальше.
Незабудка так крепко обняла своего василька, что когда их с сенном сушили, когда везли до сарая ничто не могло разлучить их друг с другом.
* * *
Зимой девочка пошла кормить свою корову, нашла в сене василёк с незабудкой и принесла к отцу.
Помнишь ромашку?
Девочка была очень взволнована сказкой. Конечно, она помнила ромашку на поляне. Она никак не ожидала, что у ромашки была дочка. Теперь она всё знала. И от этого было горько в горле, захотелось плакать.
Ну-ну. Выше нос. Сойдёт снег, сходим на ту поляну. Вот увидишь будут там новые цветы.
А мы больше их не будем косить? с тихой надеждой спросила девочка.
Вот ещё, по-деловому ответил за отца мальчик, если траву и вовсе не косить, чем корову кормить зимой?
Девочка его ответу не придала ни малейшего значения.
А, папа?
Отец не ответил. Он был погружен, что нередко с ним бывало, в свои, только одному ему известные мысли.
Девочка взяла из рук отца сухую траву, пошла в свою комнату. И долго ещё был слышан её шёпот. Воображение девочки продолжило сказку, как если бы злой косы совсем не было, а были вокруг зелёный луг, бабочки и цветы.
Осень
Неуютно в глухой сибирской деревне поздней осенью. Нет ни зелени, ни солнца, а если и выглянет, то ни тепла от него нет, ни радости: всё так же холодно и сыро.
Хорошо в это время дома заниматься каким-либо хозяйственным делом.
Но жизнь есть жизнь. Чтобы она не остановилась, каждый должен делать ему отведённое.
Вот так и в это хмурое холодное утро по нашей деревне расходились по своим местам работные люди, школьники. Я, ученик второго класса, тоже натянул на ноги кирзовые сапоги. Вышел на улицу.
Уже подмораживало.
Ранец (единственный в то время на всю деревню) был у меня за спиной. Озябшие руки по обычаю в карманах.
Спешить мне было некуда. Времени до начала занятий ещё много, а школа через дорогу. Вышел за калитку. Там ничего со вчерашнего дня не изменилось: всё та же грязь вязкая и холодная. Мне очень не хотелось пачкать сапоги. Решил подождать, пока это сделают другие, а я может, удастся проскочу по следу.
В то время, пока я занимался стратегическими хитростями, с пригорка, метрах в ста от калитки, появилась телега с лесом. За ней другая, ещё и ещё Это по своему обыкновению от берега к лесопилке расконвойники возили лес.
Лошади одна за другой проходили мимо меня, волоча за собой в телегах хлысты леса, мерно, в такт своим шагам, кивали головами. К лошадям я давно привык. Они во мне уже не вызывали интереса. Только иной раз рождали жалость, когда какой-нибудь извозчик колотил «провинившееся» животное, а оно, как всегда, молчало.
Нравился мне, правда, запах, исходивший от лошадей: запах пота, сыромятных ремней, дёгтя, травы.
Пока я так, что называется, глазел по сторонам, около меня остановилась повозка. В неё была впряжена лучшая лошадь деревенской конюшни Карька. Её необычное имя всегда вызывало у меня интерес.
Но дело не в том. Меня поразила сейчас не сама Карька, а величина воза, в который она была впряжена. Он был раза в два больше принятого.
Напротив меня была большая лужа. Лошадь остановилась прямо в ней.
Извозчик стоял рядом в грязи, держал в одной руке вожжи, в другой кнут и зло орал:
Ну что, сучья порода, отдохнуть решила? Я те покажу, дрянь такая А ну Двигай
Я к деревенской ругани привык и потому поначалу не придал значения его кружевным выражениям.
Пока извозчик ухищрённо разносил лошадь и всех её предков, сзади остановилось ещё несколько подвод. Никто не хотел объезжать вокруг грязь ещё больше, чем посередине. Извозчики решили подсобить застрявшим. Они упёрлись в телегу. Как ни старались телега не сдвинулась.
Слушай, Ханафеев, скинь ты половину, чего скотину гробишь? Видишь, мочи нет у неё. Сразу тебе говорили не потянет.
Идите вы к хренам собачьим, хлестнул со всей мочи по спине лошади Ханафеев и отвернулся от помогавших. Я ей, сволочи, покажу, как работать надо.
Извозчики плюнули на него. В том числе и натурально плюнув в грязь. И с трудом объехали застрявших. Ещё раз посоветовали отбавить с воза.
Ханафеев этого не сделал. Он решил остаться самим собой. Его кнут ходил без остановки по крупу бедной лошади.
Она рвалась, тянула повозку изо всех сил. Было видно, как судорожно напрягаются мускулы всего её большого мощного тела, набухают от напряжения вены.
Казалось, повозка сдвинулась с места только показалось.
Ханафееву было достаточно сделать свой вывод.
Что же ты мать твою разэдак, издеваешься надо мной? Вот я сейчас тебе дам. Каждое его слово сопровождалось отборным матом.
Ханафеев со злобой бросил кнут в грязь. С усилием вытягивая из грязи свои сапоги, он направился с сторону нашего забора. Красными, налитыми кровью глазами лошадь испуганно глядела в его сторону и пряла ушами. Бедная, хотела найти спасения, спасителя. На улице никого, кроме меня, не было. Не было и спасения.
Ханафеев с треском оторвал от нашего забора толстую сухую штакетину.
Ты у меня сейчас запляшешь, Ханафеев двинулся к лошади с дьявольской улыбкой, от которой мне стало не по себе.
Я юркнул назад, в калитку.
Бедная лошадь уже всё поняла и, видимо, стараясь ещё что-то исправить, натянула постромки. Бесполезно. Телега как вкопанная глубоко сидела в грязи. До сих пор мне кажется, что её бы и трактор не вытащил. Да в то время и тракторов-то в деревне не было.
Ну вот, милая, я тебя угощу, с этими зловещими словами он опустил со всего маха штакетину на спину животного.
Лошадь дёрнулась всем телом вперёд. Казалось, вот-вот постромки треснут, и она скроется от мучителя. Напрасно. Постромки были крепкими, изготовлены на совесть, надолго, продуманно.
Я потерял счёт ударам, которые сыпались на беднягу. Она на них уже перестала реагировать, только судорога пробегала по телу.
Ханафеев искал выхода своему бешенству.
Так ты что, шкура твоя поганая? Я и шкуры на тебе не оставлю. Кости переломаю. Убью Тут он действительно подошёл к лошади и, не контролируя себя, штакетиной ударил лошадь по голове.
Штакетина разлетелась в щепки.
Лошадь рванулась, хотела зубами достать обидчика. Но тяжесть повозки и грязь цепко держали её. Тогда лошадь чуть сдала назад, прыгнула вперёд, поскользнулась и упала. Грязь от её падения обдала Ханафеева.
А-а-а, завопил тот, окончательно обезумев. Вот ты что ещё удумала! Как в Сочах раскорячилась далее следовала такая брань, какую уже в наше славное время не услышишь. Вот ты как? он подскочил к Карьке и стал пинать её в бок тяжёлым грязным сапогом.
Лошадь плакала. Из её полузакрытых глаз текли крупные мутные слёзы. Она просто лежала. Одна голова её была поднята над грязью. Только одно это говорило, что животное живо.
Ханафеев устал. Устал физически.
Так что же, твою душу, теперь с тобой делать, дерьмо? Он стоял грязный, расстёгнутый до майки. Теперь он уже начал кое-чего понимать. Испугался: лошадь-то казённая, сдохнет ещё. В его планы такой поворот не входил. Накажут.
А ну вставай, разлеглась, как на «Золотых песках», он дёрнул за узду вверх. Что ж ты, паскуда, сдыхать собралась, что ли? И вдруг, словно взбесившись, с воем и воплями впился своей грязной разбойничьей пятернёй в единственно ещё нетронутое место в ноздри.
Лошадь дрогнула. Ханафеев тянул.
Ну вставай, вставай же шипел палач.
Шея Карьки вытянулась, верхняя губа обнажила плотно сжатые окровавленные зубы. Лошадь продолжала лежать.
Именно тогда, когда Ханафеев обдумывал, что бы ещё сотворить, возвратом с лесопилки подъехали извозчики. С передней телеги соскочил бригадир и с матами, не уступающими только что слышанным, оказался рядом с Ханафеевым. Тот не успел опомниться, как плавал на животе в холодной грязи.
Ирод, я тебе самому отверну башку. Что наделал, что наделал! мужики обступили лошадь. Давай, робя, распрягай Карьку.