В 1805 году Якоб побывал в библиотеках Парижа. Благодаря своему знанию французского языка он смог получить небольшую должность клерка в военном министерстве. Двое его братьев служили гусарами. Сразу после смерти матери в 1808 году его назначили ревизором государственного совета и заведующим личной библиотекой Жерома Бонапарта, марионеточного правителя Вестфалии. Таким образом он был освобожден от денежных тягот, но работы было много. Первый том под названием «Детские и домашние сказки» вышел зимой 1812 года во время отступления Наполеона из Москвы. Два года спустя, в разгар работы над вторым томом, Якоб был внезапно отправлен в Париж по делам городской библиотеки. Затем в 1816 году, после участия в Венском конгрессе в качестве представителя Кассельского курфюрстшества, он снова был отправлен в Париж по книжным делам. Библиотекарь, некий месье Лангле, застав его за изучением рукописей, с возмущением запротестовал: Nous ne devons plus souffrir ce Monsieur Grimm, qui vient tousles jours travailler ici et qui nous enlève pourtant nos manuscrits[13].
Вильгельм не отличался решительностью и трудоспособностью Якоба, он был более добродушным и мягким. В годы работы над собранием он мучился тяжелым сердечным расстройством, из-за которого неделями не выходил из дома. Но братья были вместе всю жизнь. В детстве они спали в одной постели и работали за одним столом; в студенческие годы спали и работали они врозь, но жили в одной комнате. Даже после женитьбы Вильгельма на Дортхен Вильд в 1825 году «дядюшка Якоб» продолжал жить с ними. При этом «в доме царило такое согласие, что, казалось, даже дети были общими». Поэтому, говоря об их трудах, трудно определить, где заканчивается Якоб и начинается Вильгельм.
На гравюрах с портретами братьев мы видим двух очень симпатичных юношей с ясными взорами и тонкими чертами лица. Лоб Вильгельма крупнее, подбородок острее; глаза смотрят из-под дугообразных, слегка нахмуренных бровей. У Якоба более крепкая челюсть. Его волосы на тон темнее, менее завитые и прилизанные. Хорошо очерченные рты братьев идентичны. Оба изображены в ярких, мягких воротниках и с развевающимися как на ветру локонами по моде того времени. Они внимательны, остроносы, чутки. Их лица привлекают взгляд моментально.
В работе над сказками Якоб был, пожалуй, более деятельным, более строгим в том, что касалось научной точности, неутомимым в поисках материала. Вильгельм трудился над сказками с чуткостью и преданностью и тонкой рассудительностью, терпеливо отбирая, группируя и упорядочивая их. В 1809 году они подумывали о том, чтобы передать рукописи Брентано. Но Якоб не доверял обыкновению их приятеля перерабатывать народные сказания, насыщая их личной фантазией, где-то сокращая, где-то додумывая, блестяще комбинируя и всегда приправляя на современный лад. Он жаловался на небрежное обращение с текстами в «Волшебном роге». Поэт, в свою очередь, считал ученого скучноватым и не проявлял никакого интереса к идеалу целомудренной исторической достоверности. Ахим фон Арним, напротив, много помогал братьям словом и делом. Правда, он пытался убедить Якоба немного ослабить хватку, но не отмахнулся от братьев, когда те настояли на своем подходе. Именно он нашел для них в Берлине печатника Георга Андреаса Раймера.
Первый том вышел на Рождество 1812 года с посвящением Беттине, жене Ахима фон Арнима, и их сыну. В Вене книга была запрещена как сочинение из области суеверий, но в других местах, несмотря на политическую напряженность того времени, она была напечатана. Клеменс Брентано охарактеризовал необработанные материалы как неряшливые и порой чрезвычайно скучные; кто-то жаловался на непристойность некоторых сказок; газетных рецензий было мало, и восторга они не выражали. Тем не менее книга моментально завоевала любовь широкой публики. Братья Гримм невольно создали шедевр, так долго чаемый всем немецким романтизмом. Фон Арним писал Вильгельму: «Ваша работа чрезвычайно своевременна, как и не раз полученная Вами помощь. Но об этом Якобу знать необязательно»
Разумеется, не всегда братьям попадались такие светлые головы, какой была рассказчица из Нидерцверена. Зачастую сказки передавались им в искаженном, опрощенном виде. Бывало, что приходилось собирать истории из осколков. Но Вильгельм держал руку на пульсе, и если что-то и добавлялось, то лишь для того, чтобы достроить за нерадивым рассказчиком сюжетную канву, но никогда чтобы улучшить или приукрасить. Более того, во всех последующих изданиях, которые появлялись из года в год, все отчетливее была видна бережная, любящая, содействующая рука. Метод Вильгельма, совсем непохожий на подход романтиков, развивался параллельно с тем, как он все глубже знакомился с народной речью. Он тщательно подмечал слова, которым люди отдавали предпочтение, типичные манеры описательного повествования, а затем, кропотливо пересматривая материалы, полученные у того или иного рассказчика, отсекал абстрактные, слишком литературные или бесцветные обороты и вставлял в них характерные, сочные словечки, почерпнутые им по городам и весям. Якоб поначалу такой вольности не одобрял. Но было ясно, что от терпеливой преданности младшего брата рассказы только выигрывают; а поскольку Якоб к тому времени увлекся изучением грамматики, он постепенно переложил все дело на Вильгельма. Даже первое издание второго тома было уже в значительной степени в его руках. Дальнейшая же работа всецело принадлежала ему одному.
Второй том появился в январе 1815 года, и в этот раз братья получали помощь отовсюду. «Первый том мы собирали вдвоем, писал Вильгельм одному из друзей, совершенно самостоятельно и посему чрезвычайно неспешно, в течение шести лет; теперь дела идут гораздо лучше и бойче». Второе издание вышло в 1819 году исправленное и значительно расширенное, с предисловием Вильгельма «О природе народных сказок». Затем, в 1822 году, появился третий том. То была работа с комментариями, частично составленная из заметок к предыдущим изданиям, но содержащая дополнительные материалы, а также полновесное сравнительно-историческое исследование
23
Типы историй
Труд братьев Гримм навсегда изменил отношение научных кругов к материалам, полученным от народа. После 1812 года новый род смирения ученого перед информантом стал повсеместным. Точность, а не украшательство, становится первым требованием, а вмешательство непростительным грехом. Число и грамотность собирателей фольклорных материалов начало стремительно расти. Полевые исследователи, вооруженные блокнотом и карандашом, отправились во все уголки земли. Сегодня собраны целые тома из Швейцарии, Фризии, Голландии, Дании, Швеции, Норвегии, Исландии, Англии, Шотландии, Уэльса, Ирландии, Франции, Италии, Португалии и Испании, с Корсики и Мальты. Задокументированными сводами фольклорных материалов могут похвастаться почти все народы мира: баски, ретороманские горцы, греки, румыны, албанцы, словенцы, сербы, хорваты, болгары, македонцы, чехи, словаки, сербы и поляки; великороссы, малороссы и белорусы; литовцы, латыши, финны, саамы и эстонцы; черемисы, мордвины, вотяки и зыряне; цыгане и венгры; турки, татары, чуваши и башкиры; калмыки, буряты, вогулы и остяки; якуты, сибирские татары, народы Кавказа, население Индии и Ирана, Месопотамии, Сирии, Аравийской пустыни, Тибета, Туркестана, Явы и Суматры, Борнео, Филиппин, Бирмы, Сиама, Аннама, Китая, Кореи и Японии, Австралии, Меланезии, Микронезии, Полинезии, Африки, Южной, Средней и Северной Америки. В областных, национальных и международных институтах накапливаются еще неопубликованные архивы. Там, где раньше была нехватка, теперь такое изобилие, что проблема заключается в том, как все освоить и за что браться.
В этом океане историй встречаются самые разные виды повествования. Многие собрания этнографических материалов о так называемых первобытных народах включают мифы, т. е. по сути своей религиозные тексты, отражающие опыт преломления преходящего в вечном. Они воспроизводятся не для забавы или увеселения, а для поддержания духовного благосостояния человека или общины. Также появляются и легенды, т. е. своего рода обзоры традиционной истории (или эпизодов из нее), составленные таким образом, чтобы мифологический символизм наполнял события и обстоятельства жизни отдельного человека. Мифы в наглядной форме воплощают космогонические и онтологические представления, а легенды касаются непосредственно жизни и быта конкретного общества[14]. В легенде может проявляться религиозная сила мифа, и в этом случае туземному сказителю надлежит быть внимательным к обстоятельствам повествования, чтобы не сбить силу с ее путей. Да, мифы и легенды можно рассказывать и слушать ради развлечения, но исходная их функция обучающая.
Если же говорить о сказках, то они, разумеется, изначально замыслены как особая форма времяпровождения: сказки у камина, сказки зимними ночами, детские сказки, сказки в гостиных, сказки моряков, сказки паломников и караванщиков, желающих скоротать бесконечные ночи и дни. Самые древние письменные источники и свидетельства из жизни первобытных народов говорят об одном: у людей всегда был вкус к хорошей истории. Засчитывалось все. Мифы и легенды глубокой древности, ныне обесславленные или уже малопонятные, утратившие былую силу (но все еще способные очаровывать), послужили сырьем для того, что сегодня называют просто сказками о животных, героическими или романтическими приключениями. Великаны и гномы германских народов, ирландские лепреконы, драконы, рыцари и дамы артуровского цикла все они некогда были богами и демонами европейского континента и «зеленого острова». Точно так же божества первобытных аравийцев в сказочном мире исламских историй предстают перед нами в облике джиннов. К сказкам с подобным происхождением люди, которые их рассказывают, относятся с разной степенью серьезности. Что же касается слушателей, то они могут воспринимать их с суеверным благоговением, ностальгией по былым временам, ироничным умилением или просто восторгом от описаний невообразимых чудес и хитросплетений сюжета. Но какой бы ни была атмосфера восприятия, те истории, которые мы теперь относим к разряду сказок, сочиняются в первую очередь для развлечения. Они перестроены с точки зрения драматического контраста, напряженности повествования, повторения[15] и развязки.
От обычного мира вневременное, утопичное (буквально «негдешнее») волшебное царство отделяют традиционные формы зачина и концовки: «Давным-давно»; «В некотором царстве, в некотором государстве»; «Во времена доброго короля Артура»; «В давние времена, когда в Бенаресе правил Брахмадатта»; «И жили они долго и счастливо»; «Вот и сказке конец»; «Вот вам сказка, а мне бубликов связка»; «И стали они вместе жить да поживать, да добра наживать»; «Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Красивое завершение находим у занзибарских суахили: «Коли история была красива, красота принадлежит всем, а коли была плоха, виноват я один, рассказчик».
Обычно повествование ведется в прозе, но в особенно важные моменты язык сказки начинает рифмоваться:
В арабских сказках прозаический текст может непосредственно перетекать в рифмованный. В прекрасной французской средневековой песне-сказке «Окассен и Николет» стихотворные отрывки регулярно чередуются с прозой. В бардовских сказаниях, пересказываемых воителям в пиршественном зале, в эпосах, созданных в более поздние времена, и в народных балладах
Примечания
1
Greenway J. Review: The Flight of the Wild Gander: Explorations in the Mythological Dimension by Joseph Campbell // American Anthropologist. New Series. Aug., 1970. Vol. 72. 4. P. 865 [P. 864865].
2
Как писал антрополог Уэстон Ла Барр, символ нельзя найти в природе, его изобретают люди, и почему они не могут изобрести схожие символы, реагируя на один и тот же бренный мир? Что бы ни означало «психологическое единство человечества», оно не подразумевает, что единое содержание символов должно быть отштамповано в единой модели мышления (по крайней мере, все достижения сравнительного языкознания говорят об обратном). Если бы «элементарные идеи» действительно существовали, их существование нельзя было доказать методом Бастиана, поскольку, подбирая на его основе кажущиеся схожими символы, мы в итоге с самого начала должны будем принять на веру его правоту. La Barre W. Reply: Elementargedanken Noch Einmal? // American Anthropologist. Aug., 1955. Vol. 57. 4. P. 862863.
3
См., например: Saunders B. Not a Cultural Relativist: The Legacy and Burden of Franz Boas // Saunders B., Zuyderhoudt L. The Challenges of Native American Studies: Essays in Celebration of the Twenty-fifth American Indian Workshop. Leuven University Press, 2004. P. 115 [P. 107125]; Pöhl F., Tilg B. Franz Boas Kultur, Sprache, Rasse: Wege einer antirassistischen Anthropologie. LIT Verlag Münster, 2009. P. 15.
4
Jackson J.P., Depew D.J. Darwinism, Democracy, and Race: American Anthropology and Evolutionary Biology in the Twentieth Century. London: Taylor & Francis, 2017. P. 54.
5
А еще изучал два года старофранцузский и санскрит в Парижском и Мюнхенском университетах.
6
Segal R. The Romantic Appeal of Joseph Campbell // Christian Century. April 4, 1990. P. 332335 // URL: https://www.religion-online.org/article/the-romantic-appeal-of-joseph-campbell
7
Dundes A. Folkloristics in the Twenty-First Century (AFS Invited Presidential Plenary Address, 2004) // The Journal of American Folklore. Autumn, 2005. Vol. 118. 470. P. 394396 [P. 385408].
8
Lefkowitz M.R. Mythology: The Myth of Joseph Campbell // The American Scholar. Summer 1990. Vol. 59. 3. P. 430433 [P. 429434].
9
Примерно через четыре года после знакомства с братьями она внезапно впала в нищету, тяжело заболела, а еще через несколько месяцев умерла.
10
В семье Вильдов было шесть дочерей и один сын, в семье Гриммов пять сыновей и одна дочь.
11
Людвиг Хассенпфлуг женился на Лотте Гримм.
12
В сказках тех, / Что слышал в детстве я, значенье глубже, / Чем в правде той, которой учит жизнь.
(Шиллер Ф. Пикколомини. Явление III / Пер. П.И. Вейнберга)
13
«Мы не потерпим более этого месье Гримма, ежедневно приходящего сюда и забирающего наши рукописи» (фр.). Прим. пер.
14
В немецком литературоведении принято различать термины Sage и Legende. Под первым понимается небольшая локальная история, связанная с тем или иным конкретным холмом или рощей, прудом или рекой. Жители края, облюбованного духами и воспоминаниями, воспринимают Sage как изложение фактов. Sage может стать Kunstsage, т. е. «олитературенной сагой». Legende это религиозный рассказ, связанный с какой-то конкретной святыней или реликвией. Это более поздняя и более сложная форма. В соответствующей части сборника братьев Гримм сказочные мотивы обыгрываются вокруг элементов христианской веры. Но термин «легенда» обычно используется в более широком смысле. Он включает в себя и Sage, и Legende, а также хроники и эпос.
15
Во всем Старом Свете повторение обычно происходит в тройках, среди коренных народов Америки в четверках.