Протолкавшись сквозь толпу, Морейн отыскала свою гнедую кобылу. Ее держала под уздцы долговязая женщина-конюх, на узком лице которой читалось осуждение. Скорее всего, она хмурилась при виде принятой, которая могла похвастаться собственной лошадью. Таких было очень немного большинство не могли позволить себе содержать лошадь, да и возможность выехать за пределы Башни все равно выпадала чрезвычайно редко, но Морейн купила себе Стрелу, отпраздновав таким образом получение кольца. Такое проявление тщеславия, как она подозревала, едва не стоило ей вызова в кабинет Мериан. Но даже если и так, девушка не жалела о покупке. Кобыла была невысокой Морейн терпеть не могла выглядеть маленькой девочкой, что было бы неизбежно на фоне крупного животного, однако Стрела еще долго могла скакать после того, как выдыхались другие более статные лошади. Быстрый скакун это хорошо, но выносливый еще лучше. Стрела же обладала обоими качествами. Кроме того, она преодолевала такие препятствия, перед которыми пасовали большинство лошадей, наотрез отказываясь даже пытаться. Выяснение этого обстоятельства действительно стоило ей визита к наставнице послушниц. Сестры с неодобрением смотрели на принятых, которые рисковали сломать себе шею. С очень сильным неодобрением.
Женщина-конюх хотела сразу же отдать поводья, но Морейн, повесив суму на высокую луку седла, принялась расстегивать пряжки на седельных сумках. В одной лежал сверток: в салфетку были завернуты полбуханки черного хлеба, курага в вощеной бумаге и большой кусок светло-желтого сыра. Это было больше, чем она могла бы съесть в одиночку, но кое у кого из принятых аппетит был не чета ее. Из второй сумки торчала деревянная полированная доска для письма, к которой прилагалась толстая пачка плотной бумаги и две хорошие ручки со стальными перьями.
«Зря взяла перочинный ножик», с огорчением подумала Морейн, стараясь, чтобы лицо оставалось бесстрастным. Она вовсе не желала показывать конюху свое смущение. По крайней мере, она подготовилась ко всему.
В доску также была вделана плотно закупоренная чернильница из толстого стекла. К вящему изумлению женщины-конюха, которое та даже скрывать не стала, Морейн не поленилась проверить, действительно ли она закупорена достаточно плотно. Что ж, эта женщина может усмехаться, сколько ей угодно, даже не прикрываясь ладонью, но Морейн не хотелось возиться с кучей перепачканной бумаги, если чернила все же протекут. Иногда она жалела о том, что слуги не смотрят на принятых так, как послушницы.
Женщина-конюх отвесила ей ироничный поклон, вручив наконец поводья, а потом нагнулась, сложив руки перед собой так, чтобы подсадить в седло, еще один жест, в котором сквозила насмешка, но Морейн презрела ее помощь. Натянув тугие перчатки для верховой езды, она одним махом взлетела в седло. Пусть-ка эта женщина посмеется над этим! Морейн посадили на ее первого пони разумеется, его держали под уздцы, как только она научилась ходить, не держась ни за чью руку, а первую настоящую лошадь ей подарили в десять лет. К несчастью, на юбке принятой не было разрезов для верховой езды, и необходимость поправлять одежду в тщетной попытке прикрыть ноги несколько подпортила предполагаемый эффект. Причем дело было в холоде, а не в застенчивости. Ну по крайней мере, не только в застенчивости. Заметив, что некоторые гвардейцы бесцеремонно поглядывают на ее ноги, обтянутые чулками и открытые чуть ли не до колен, Морейн вспыхнула от ярости. Стараясь не обращать на мужчин внимания, она огляделась в поисках Суан.
В ознаменование получения кольца она хотела купить лошадь и для Суан и теперь жалела, что позволила подруге отговорить себя: иначе Суан могла бы практиковаться, сколько душе угодно. Теперь же та взбиралась на свою лошадь, крепкого серого мерина, с такими неловкими предосторожностями, что совершенно безмятежное с виду животное даже вывернуло шею назад и с испугом глядело на будущую наездницу. Суан чуть не выпала из седла, пытаясь засунуть в стремя вторую ногу. Когда это ей наконец удалось, она стиснула поводья с такой силой, что ее темно-серые перчатки натянулись на костяшках пальцев; на лице девушки застыло угрюмо-решительное выражение, словно она готовилась к тяжелому испытанию, которое могла провалить. Впрочем, для нее так оно и было. Суан, вообще-то, умела ездить верхом, просто удавалось ей это очень плохо. Ее полуобнаженные ноги тоже привлекли взгляды некоторых мужчин, но Суан, по-видимому, ничего не замечала. Впрочем, даже если бы она и заметила это, то, разумеется, ничуть не смутилась бы. Если верить Суан, работа на рыбачьей лодке требовала подтыкать юбку, оголяя ноги куда выше колен!
Когда обе девушки оказались в седлах, стройный молодой подлейтенант, шлем которого украшало короткое белое перо, выделил им в сопровождение восьмерых гвардейцев. Его лицо за решеткой забрала было, право же, довольно привлекательным, однако любой из гвардейцев Башни знал, что ему грозит, если вдруг ему вздумается улыбаться принятым. Поэтому офицер, прежде чем отвернуться, взглянул на Морейн и Суан лишь мельком. Не то чтобы Морейн хотела, чтобы он улыбнулся, или жаждала улыбнуться ему в ответ она ведь не какая-то безмозглая послушница! но она бы с удовольствием посмотрела на него немного подольше.
Командира их эскорта назвать привлекательным было трудно. Высокий, седоватый знаменщик с вечно хмурым выражением лица и низким хриплым голосом, коротко назвавшийся Стилером, окружил девушек кольцом своих солдат и, не говоря больше ни слова, развернул длинноногого чалого мерина по направлению к Закатным воротам. Гвардейцы пришпорили коней, спеша за ним, и тут девушки сообразили, что их гонят вперед словно овец. Гонят! Морейн с трудом сохраняла невозмутимость. Хорошая практика, кстати. Суан, однако, практиковаться, по-видимому, не желала.
Мы должны ехать на западный берег, окликнула она Стилера, сердито вперившись взглядом в спину знаменщика. Тот не отвечал. Колотя пятками по упитанным бокам своего серого, девушка нагнала командира, чуть не слетев при этом с седла. Слышишь меня? Нам следует ехать на западный берег.
Знаменщик громко вздохнул и в конце концов соизволил повернуть голову и взглянуть на Суан.
Мне и приказано доставить вас на западный берег Стилер замолчал, словно раздумывая, какой титул следует употребить, обращаясь к ней. Обычно у гвардейцев не было причин разговаривать с принятыми. Очевидно, ему так ничего и не пришло в голову, поскольку продолжил он без почтительных обращений и более твердым тоном: И вот что: если кого-нибудь из вас поцарапают, то аукнется мне, а мне вовсе этого не хочется. Поэтому лучше не выезжайте из оцепления, ясно? Ну ладно, поехали. Иначе мы остановимся и не сдвинемся с места, пока вы не послушаетесь.
Сжав зубы, Суан присоединилась к Морейн.
Быстро оглянувшись и удостоверившись, что никто из солдат не услышит ее, Морейн прошептала:
Суан, ты на самом деле думаешь, что именно мы найдем его? Конечно, она надеялась на это, но вокруг реальная жизнь, а не баллада менестреля. Может, он еще даже и не родился.
С тем же успехом это можем быть и мы, и кто-то другой, пробормотала Суан. У нас шансов даже больше, ведь мы знаем, что искать. Она не сводила сердитого взгляда со знаменщика. Когда я решу связать себя узами со Стражем, первое, о чем я позабочусь, чтобы он делал то, что ему сказано.
Ты думаешь, не связать ли узами Стилера? невинным тоном спросила Морейн.
Во взгляде Суан промелькнула такая смесь изумления и ужаса, что Морейн чуть было не рассмеялась, но тут Суан снова едва не свалилась со своей лошади, а над этим смеяться было нельзя.
Когда всадники миновали окованные железом Закатные ворота с золочеными изображениями заходящего солнца на толстых балках высоко вверху именно благодаря им ворота и получили свое название, вскоре стало очевидно, что маленький отряд заворачивает к юго-западу, направляясь мощеными улицами к Алиндейрским воротам. В городе было множество речных ворот, через которые из реки могли заходить небольшие лодки, и, разумеется, Северная и Южная гавани для больших судов, но на мосты вели только шесть ворот. Алиндейрские ворота были самыми южными из трех, расположенных в западной части города, и если девушки хотели оказаться поближе к Драконовой горе, то это направление уводило их в сторону. Но Морейн не тешила себя иллюзиями, что Стилер позволит сбить себя с намеченного пути. «Смирись с тем, что изменить не можешь», кисло подумала она. Суан, должно быть, готова ногти грызть от разочарования.
Суан, однако, молчала, разглядывая спину Стилера. Ее взгляд больше не был сердитым, скорее просто изучающим, словно она смотрела на одну из головоломок, которые так любила, сводящие с ума своей запутанностью, где отдельные части прилегали друг к другу так плотно, что казалось, будто их вообще нельзя разъединить. Вот только, в конце концов, они всегда разделялись в руках Суан. То же относилось к загадкам, ребусам и математическим задачам. Суан видела закономерности там, где никто другой не способен был их разглядеть. Она была настолько поглощена рассматриванием знаменщика, что ей даже удавалось ехать верхом довольно ловко, чуть ли не с изяществом. По крайней мере, с виду не скажешь, что она готова свалиться с лошади при каждом шаге.
Возможно, ей и удастся выдумать, как вынудить Стилера повернуть, но что до Морейн, то она с наслаждением всецело отдалась прогулке по городу. Ведь даже принятым не каждый день разрешали выезжать за территорию Башни, а Тар Валон был огромным городом, величайшим городом во всем известном мире. Да и наверняка вообще во всем мире. Остров протянулся почти на десять миль, и, не считая общественных парков, частных садиков и Огирской рощи, разумеется, каждый квадратный фут земли занимал город.
Улицы, по которым ехал отряд, были широкими, их давно не чистили от снега, и повсюду толпы людей, большей частью передвигающиеся пешком, хотя изредка в толпе попадались и портшезы, или закрытые носилки. По запруженным людьми улицам идти пешком куда быстрее, и лишь самые заносчивые или упрямые: тайренская дама с гордо поднятой головой, в высоком кружевном воротничке, окруженная свитой слуг и охранников, группа кандорских купцов с серебряными цепочками поперек груди, спокойно смотрящих по сторонам, несколько кучек разряженных в пух и прах усатых щеголей из Муранди, которым следовало находиться не здесь, а там, где шел бой, ехали верхом. И еще те, кому предстоит долгий путь, поправила себя Морейн, тщетно попытавшись в который раз прикрыть ноги и кинув сердитый взгляд на раскосого салдэйца судя по простой суконной куртке, купца или ремесленника, который разглядывал их слишком уж откровенно. О Свет! Мужчины, кажется, не способны понять или попросту не обращают внимания, когда женщина хочет, чтобы на нее смотрели, а когда нет! Как бы то ни было, но Стилер и его солдаты своим присутствием расчищали перед собой путь. Никто не хотел мешать отряду из восьми вооруженных и закованных в доспехи гвардейцев Башни. Должно быть, именно это заставляло толпу расступиться. Она сомневалась, что кому-нибудь в этой толпе известно, что белое платье с семицветной каймой означает принадлежность к Белой Башне. Те, кто приезжал в Тар Валон, обычно старались держаться подальше от Башни, если только у них не было никаких дел к Айз Седай.
В этой толпе были представлены, казалось, все страны. «Весь мир приходит в Тар Валон», гласит пословица. Тарабонцы с дальнего запада, в полупрозрачных вуалях, которые закрывали лицо до самых глаз и сквозь которые явственно виднелись густые усы, соседствовали здесь с обветренными и, несмотря на холод, босыми матросами бороздивших воды Эринин речных кораблей. Вот навстречу проехал верхом порубежник в пластинчато-кольчужных доспехах каменнолицый шайнарец с бритой головой и единственным пучком волос на макушке; его шлем с гребнем был приторочен к седлу. Наверняка это гонец, направлявшийся в Башню, и у Морейн промелькнула мысль, не остановить ли его. Но вряд ли он открыл бы ей содержание своего послания, и к тому же тогда ей пришлось бы пробиваться через стену из гвардейцев Стилера. О Свет, как невыносимо это неведение!
Здесь были кайриэнцы в темных одеждах, они выделялись среди прочих низким ростом и бледной кожей; алтарцы в богато расшитых платьях; алтарки запахивали свои плащи, ярко-красные, зеленые или желтые, оберегая от холода те части тела, которые низкие вырезы их платьев открывали на поживу ледяному ветру; тайренцы в куртках в широкую полоску и тайренки в обшитых кружевами нарядах; незамысловато одетые андорцы шагали так, словно не только знали в точности, куда они идут, но и намеревались достичь цели как можно скорее. Андорцы терпеть не могли делать несколько дел одновременно. Для этого они были слишком упрямыми и гордыми, и, кроме того, им зачастую просто не хватало воображения. Пять или шесть меднокожих доманиек в причудливо расшитых плащах несомненно, купчихи; почти все доманийские женщины, выезжавшие за пределы своей страны, были купчихами покупали пирожки с мясом с ручной тележки. Поодаль одетый в куртку с красными рукавами арафелец с черными волосами, собранными в две косицы, свисавшие на спину и украшенные серебряными колокольчиками, размахивал руками, увлеченно споря с флегматичным иллианцем, а того, казалось, больше интересовал яркий полосатый плащ, в который он тщательно кутался. Морейн заметила даже одного очень темнокожего парня, который вполне мог принадлежать к Морскому народу, хотя и некоторые тайренцы были не менее смуглыми. Его рук не было видно под обтрепанным плащом, и он пробирался сквозь толпу так поспешно, что Морейн не сумела разглядеть, имелась ли у него на руках татуировка.
От одних разговоров такой уймы народа шум стоял изрядный, но к нему добавлялся еще скрип плохо смазанных осей тележек и фургонов, стук копыт и скрежет окованных железом колес по камням мостовой. Возчики орали на прохожих, требуя освободить дорогу, что последние делали весьма неохотно; лоточники расхваливали свой товар, разложенный на тележках и подносах: ленты, иголки, жареные орешки и другую дребедень. Невзирая на холод, на перекрестках то и дело попадались жонглеры и акробаты женщины и мужчины, положив на землю шапки для монет, играли на флейтах, рожках, арфах. Лавочники, стоя в дверях своих лавок, громогласно убеждали в превосходстве своего товара над любым другим. Метельщики улиц с метлами, лопатами, тележками убирали то, что оставляли за собой лошади, и всяческий другой мусор, выкрикивая: «Дорогу чистым сапогам! Дорогу, если хотите, чтобы сапоги были чистыми!» Это было так в порядке вещей. Никто, казалось, не замечал тяжелого кислого запаха дыма, висевшего в воздухе. Битва за стенами Тар Валона не могла изменить того, что происходило внутри этих стен. Возможно, изменить это оказалась бы не в состоянии даже сама война. Но те же самые сцены можно увидеть и в Кайриэне, хотя, наверное, людей там не так много и разнообразия поменьше. Такой город, как Тар Валон, единственный, он не похож ни на какой другой.