Ознобиша вздохнул, спрятал руки в широкие рукава. Здоровая кисть тотчас сжала больную. Перед глазами качнулась «Умилка Владычицы», пальцы вмяли в тело плетежок из верёвки, принявшей мученичество Ивеня. Этот плетежок был с ним безотлучно. Пережил всё. Ознобиша его так и не снял, потому что память не отдают.
Полагаю, здесь уместно вспомнить сегодняшний день и призывы ужесточить наказание за россказни о якобы спасённом младенце Аодхе, сыне Аодха, коими полнится Левобережье. Недовольные горазды воскрешать «истинных» венценосцев, ведь недовольных бывает достаточно во все времена Однако вернёмся во дни Первоцаря. Итак, был оглашён приговор, утверждавший новую лествицу. Наследнику Прежних, неполных пяти лет, прилюдно отсекли голову. И выставили на воротах столицы, свидетельствуя истину его смерти. Разрозненные известия пока ещё не открыли нам имени Обезглавленного, зато сохранили слова матери, потерявшей дитя. Вдовую царицу отправили в строгое заточение, но вскорости разнеслась весть о произнесённом ею проклятии. «Мой сын, якобы посулила она детям Первоцаря, будет вечно преследовать вас, заглядывая в глаза. Он воскреснет ещё не однажды, а ваш лучший сын, андархи, станет огнём»
Забытое веретено Коршаковны легло на ковёр.
Ардар Харавон жевал усы.
Невлин непримиримо смотрел в сторону. «Райца, доискавшийся правды, обязан понимать, что вытаскивает на свет!»
Рука Ваана переместилась от глаз ко рту, глаза выпучились так, будто Ознобиша только что лишил Эрелиса права на трон. «Неслыханно!..»
Конечно, в заглаженных дееписаниях не было ни полслова о проклятии Лебеди. Тем не менее каждый что-то да слышал. Зыбкие намёки витали неистребимо. Ткались шёпотами, тёмными отголосками, обрывками страшной сказки из детства. Было, не было с дуры-няньки что взять!
А вот было.
И сохранились следы.
И плесень их объявила по белотропу давно выскобленных страниц.
А райца превратил в связную повесть, звеневшую глаголом вечного била. И как быть с этой повестью?
Один Эрелис хранил внешнюю невозмутимость.
Говори дальше, правдивый Мартхе, мы слушаем.
Согласие книжников полагает проклятие узницы изустной легендой, небывальщиной, выдумкой злоречивых, тихо и беспощадно продолжал Ознобиша. Память о казни дитяти давно подменили сказанием о неверной царице хотя к тому времени праведные уже много веков рождали несхожих детей, и царственные отцы ужасались, заглядывая в серые глаза Обезглавленного. Мы все знаем, как удалялись от наследования негодные сыновья. Однако нигде не сказано об отвержении дочерей. Любая голубка Андархайны была драгоценной скрепой союзу, наградой успешному полководцу. Тяжкие войны забирали жизни царевичей, но порождали инокровных военачальников, мыслителей и храбрецов, чья доблесть отрицала пределы происхождения. Царь Гедах Отважный, двенадцатый этого имени, понял: пришла пора перемен. Накануне гибели сей царь привил древо праведных благородными черенками, плодоносящими по сей день. Он уставил сан царственноравных. Отныне герои, подвинувшие судьбы державы, в браке с царевнами вновь рождали царевичей, основывая младшие ветви. Среди удостоенных малого венца был и Ойдриг Воин, предок моего государя. Я знаю, сколь пристально мой государь вникал в историю рода, а посему воздержусь излагать известное. Скажу так: живописных поличий праматери Ойдриговичей мы пока не нашли, но дерзну заключить, что дочь Хадуга Седьмого родилась сероглазой. Отсюда цвет зениц моего государя и его честнейшей сестры. Ибо могуча кровь праведных и не спешит рассеиваться в потомстве.
Ворот шитой тельницы был мокрым и тесным, серебряный знак райцы висел гирей. Подношение включало три пугающих рубежа, и Ознобиша только что перешагнул первый. Ваан, Хид и двое красных бояр смотрели на райцу как на осквернителя храма. Когда эти люди последний раз ходили улицами? Слушали пересуды?
Моему государю ведомы деяния андархов, сказал Ознобиша. Не буду перечислять невстречи и встречи, сделавшие Ойдригов побег седьмой по старшинству ветвью державы. Мои разыскания лишь подтвердили, что правнуки Воина с честью несли завещанное от предков. При них Шегардай обрёл достоинство и богатство. Но вряд ли ошибусь, утверждая, что славнейший плод эта ветвь принесла сорок лет назад. Я говорю о праведном Эдарге, единственном сыне царевича Йелегена, за решимость прозванного Йелегеном Третьим
Слова мостили мостки, ведя Ознобишу над гремящими безднами Выскирега. Бояре в ужасе переглядывались. Невлин еле сдерживал стон. Крамольное рекло не значилось ни в каких грамотах. Его доставили мезоньки, отиравшиеся на исаде в шегардайском ряду. Ознобиша пошёл проверять и едва успокоил напуганного купца, изронившего столь опасное слово.
Да, именно так, повторил он. Долг райцы претит уклоняться от правды, даже напрямую мятежной. Ведомо мне, что во дни доброго царя Хадуга, пятого этого имени, столь гордое прозвище почли бы изменой. Но век изменился, и устное предание Шегардая нам сообщает, как праведный Аодх, будущий Мученик, лишь посмеялся доносу. Что взять, сказал он, с бесхитростных рыбаков! Возрадуемся, ближники, ибо седьмого родича не принизили, а
Договорить не пришлось.
За дверью возобновилась возня. Ознобиша уловил её и даже обрадовался. Передышка! Сейчас придёт Гайдияр. Назовёт евнушком. Притворится, будто обмолвился. Даст время разогнать круги перед глазами
Дымка вдруг взвилась Эрелису на плечо, выгнулась, яростно закричала. Молодые кошки бросились врассыпную.
Вместо Гайдияра меж занавесей всунулся безусый порядчик. И выдохнул всего три слова:
Государь!.. Хасины идут!
Невстреча и встреча
Это был миг из тех, когда понимаешь: вселенная опрокинулась и уже не станет как прежде. Миг, который хочется отменить. Потому что размеренный шаг утрачивает опору, а впереди внезапная тьма, и что там, за ней? Есть ли берег? Или одно падение в бездну?
«Хасины идут!..»
Рука царевны Эльбиз искала на поясе любимый боевой нож, но находила лишь игрушку-сайхьян.
Ознобише успел померещиться чад пожара, глухой стук оружия, клич бесчисленных орд Как в дееписаниях, где войско шагада всегда наваливалось во множестве. Неслось половодьем, сметало утлый заслон и бесконечно гнало степями, а слишком умных советников, взятых живьём, запирало в неразъёмные клетки
«Э! Постой-ка!»
Разум трудно брал верх.
На полдень вместо некогда безбрежных лесов теперь лежала пустыня. Камень, песок, лепёшки стекла. Мёртвый след, измерявшийся сутками переходов. И с той стороны сухим путём много лет не было ни купца, ни гонца. Лишь добирались редкие мореходы, удручённые запустением
Какие неисчислимые орды?..
Откуда бы?..
У врат Выскирега?..
Нет, не пришло ещё время для тайного хода, заброшенной дудки и хоронушки в ремесленной кружевниц!
Ознобиша с усилием выдохнул.
Косохлёст, успевший заслонить Эрелиса, отступил прочь. Нерыжень выпустила царевну. Та смотрела рассерженно: «Нашла дитя малое! Сама себя соблюду!»
Третий наследник снял с плеча ворчащую кошку:
Сказывай толком! Что за находники?
Отрок припал на колено:
Воля твоя, государь. Не самовидец я Воевода с вестью послал.
«Да есть они вообще там, хасины? Гайдияр!.. Пустой вестью пугает! Испытывает, каково смутится Эрелис!»
Ваан шарил кругом себя по ковру, словно проваливаясь внутрь богатого одеяния. Двое бояр были уже на ногах и ждали приказов. Эрелис тоже поднялся.
Что ж сказал он. Если враг показывает лицо, долг праведного война. Несите справу из молодечной. А ты, отроча, веди к брату, пусть Меч Державы укажет наше место в сражении. За мной, дружина северной ветви!
Царевна Эльбиз рванулась вскочить и не завершила рывка, перенятая опытной рукой Нерыжени.
Восстала.
Смирилась
Дымка перепрыгнула на подушку важного кресла. Принялась умываться.
Государь кашлянул Невлин. Прости мою дерзость праведный Гайдияр искусен воинством, но твоя ветвь старше
Ты молвил истину, сын Сиге. Я пачкал пелёнки, когда брат уже славил оружие Андархайны. Поэтому я встану под его знамя, а ты меня за это выбранишь, когда расточатся враги.
Эльбиз смотрела на брата, пламенея от гордости. Так учил дядя Космохвост, потом дядя Сеггар, и Эрелис сберёг их науку.
Ардар Харавон вдруг снялся с места и зашагал к двери, как-то судорожно, точно деревянный маньяк на нитке грубого скомороха. Лоб старого воина прочертила взбухшая жила, он нёс перед грудью сжатый кулак, бескровные губы что-то шептали.
Не оскверню разобрал Ознобиша. Не оскверню
Боярин шёл так, что даже Сибир чуть попятился, давая дорогу. Старик наступил на длинную дверницу, незряче сдёрнул вместе с приполком. Похабно обнажённая дверь открылась закрылась
И снаружи долетел удар тяжёлого тела, врастяжку рухнувшего на камень.
Боярыня Алуша закричала, грузно взметнулась, упала и поползла, путаясь в просторном подоле. Рынды подняли женщину, но замлевшие ноги не держали её.
Ардарушка! Сокол ясный Ардарушка
Там, за дверью, ещё не начавшаяся война принимала первую жертву.
Матушка благая! вскрикнула, приподнялась Вагурка и замерла.
Взгляд Нерыжени был как гвоздь. Начальный долг орудью и государям!
Сразу две царевны обняли плачущую боярыню. А Ознобиша вдруг понял, что означал прощальный хрип Харавона. Старый воин нёс прочь свою смерть, как стрелу, попавшую в сердце. «Не упаду. Не испоганю смертью чертог. Не дам удачу забрать!»
Мужчины, возглавляемые Эрелисом, поспешили наружу. Доверенные порядчики, охранявшие дверь, уже перевернули боярина, уложили на разостланный плащ, отроки из домашнего войска неслись кто за лекарем, кто в молодечную за щитами. Когда царевны вывели плачущую Харавониху, боярин, разбитый ударом, ещё дышал.
Эрелис припал на колени. В его ладонях судорожно стиснутая рука Харавона наконец обмякла, расслабилась.
Бла го словен госу дарь, выдохнули перекошенные губы. С мукой, через великую силу, но внятно.
Тут жила на лбу вздулась уже у Эрелиса. Эльбиз пала рядом с братом, её руки легли поверх его рук. Сберечь! Удержать!..
Память Ознобиши листала целебники, искала спасительное средство, но находила лишь что-то о чуде царского прикосновения. Царята вновь слились для него в единое существо, став неразличимыми близнецами, двумя крыльями одной силы очень могущественной, хоть и не вполне себя сознающей
В зрачках Харавона расплывались дальние огоньки, пристальный взгляд стремился за окоёмы. Стенной жирник испустил струйку копоти, пламя норовило соскочить с фитилька.
Не смей тыл казать, боярин. Не срамись, сквозь зубы выговорил Эрелис.
Харавон моргнул. И ещё раз. Дыхание стало ровнее. Взгляд медленно возвращался в пределы этого мира. И даже левая, обвисшая щека ни дать ни взять подобралась, морщина от носа к губам вновь стала резкой.
Ознобише помстилась бледная тень, отступившая от боярина. Недалеко совсем недалеко
Присмотришь, сестра, велел Эрелис отрывисто.
Прав был Невлин!..
Незачем погружать нежный девичий ум в ярость и кровь прошлого!..
Иначе дождёшься от голубки соколиного лёта и за голову схватишься: как обуздать?..
Пока ослабевшему боярину ладили носилки, Вагурка живой ногой доставила царевне оружие, стёганку и кольчужку. Сама, без приказа смекнула, какая подсоба требовалась Эльбиз. Верный друг, боевой нож! Кинжал славного коленчатого уклада, сущий меч для девичьей руки! Любым врагам память запечатлеть. Не на ту царевну напали, чтобы тихо закололась сайхьяном, спасаясь от поругания!
Жадно облачаясь, Эльбиз перехватывала ладонь Харавона то одной рукой, то другой. Не отпускать! Она легко управлялась с головными болями брата. Зашёптывала кровоподтёки Сибиру и рындам. Хватит ли силы сражённого боярина от мостика оттащить? «Делай что можешь. А непосильное»
Царевна Змеда, сперва ошарашенная проворством событий, словно очнулась и в свой черёд подоспела к великой сестре. Как могла укрепила её руки своими.
Отроки взялись за копья, всунутые под щит, подняли, зашагали.
На узкой витой лестнице носилки поворачивались с трудом. Тогда вспомнили про подъёмник, но тот был чуть просторнее кресла, да и делался для владыки, то есть ветшал в праздности.
Так и домчали боярина в домашние покои пешим ходом, живого.
Внесли прямо в опочивальню, с самой Беды не видевшую сторонних лиц.
Увлекаемая могучими парнями, подоспела задохнувшаяся боярыня. Бег по ступеням отрезвил Харавониху. Слёз больше не было, за неё всхлипывали воспитанницы и сенные девки в передней.
Пав на колени, Алуша стянула с мужниных ног красные сапоги.
Почти как когда-то полвека назад
Тогда её Ардарушка впервые пришёл к ней.
А теперь уходил.
Подоспел лекарь с учеником. Унот, бледный от волнения, снял покров с большой склянки. Внутри вились живые ленточки, бархатно-чёрные в прозрачной воде.
Позволено ли будет ничтожному рабу праведных припустить
Торопливо надрезали ворот тельницы. Пиявки одна за другой ложились на кожу возле ключиц. Искали им одним ведомые местечки, присасывались, начинали толстеть.
Велик Хозяин Морской, тихо приговаривал лекарь. Над водяными Он мощный царь-самодержец, омутникам батюшка строгий, оржавенникам дядюшка, вирникам с тихонями родной дед. Высок дворец Его в пучинах Кияна. Сильны Его твари водные, рыбы-киты, сельди рунные пиявицы смиренные
Ардар Харавон перекатил голову, посмотрел на жену. Боярыня положила пухлую ладошку ему на колено. Губы дрожат, кика сбилась, седая прядка наружу
Прости Ласточка, выговорил Харавон. И улыбнулся. Больше глазами, потому что лицу веры не было.
Боярыня дрогнула, потянулась навстречу. Сколько лет она не слышала этого прозвища!
И ты за всё прости нерадивую Ардарушка хоть моя
Царевна Эльбиз смотрела на стариков. Меж супругами происходило нечто трогательное, прощальное. Может, именно то, чего ради удержал Ардара Эрелис.
Припускаю вас, мои пиявицы, к белому телу, торопливо бормотал лекарь. Забирайте, мои пиявицы, кровь дурную, кровь мёртвую, оставляйте кровь чистую, бегучую, красному боярину на исцеление
Бледная тень снова подплыла, склонилась над Харавоном. Огонёк боярина вдруг вспыхнул ослепительно-ярко, прянул к боярыне. С глаз пала пелена, Ардар увидел свою Алушу истинным зрением. Юную, робеющую, темноволосую, влюблённую. И приник всем существом, обнял, обласкал устами уста. С нежной силой зрелости, с молодой страстью
Алуша ахнула, потянулась навстречу
Вот теперь можно было взмахнуть золотыми крыльями и лететь.
Из душных подземелий Коряжина, над Кияном над заснеженной Пропадихой
Сквозь тучи на ту сторону неба.
Вот теперь всё как есть отдано и государю, и совести.
Эрелис вернулся куда скорее, чем ждали. Пришёл с Ознобишей и Косохлёстом, без кольчуги и шлема, в расстёгнутом тегиляе. Шагнул в переднюю боярских хором сразу всё понял. На него смотрели прижавшиеся царевны и стража. Из распахнутой опочивальни доносилось женское, скорбное:
Царевна Эльбиз вмиг оказалась подле брата. Жив? Не ранен? Не бегства ради притёк?.. Эрелис вдруг сгрёб её так, будто уже не чаял снова увидеть. Прижал к сердцу, выпустил Вместе с сестрой и с заменками ступил на порог, чтобы поклониться боярину сурово, строго, по-воински.
А выпрямившись, наказал:
Спокойно ступай к достославным предкам, товарищ царских походов, хранитель чести бесскверной, красный боярин Ардар Харавон. Во имя кипунов Воркуна, которых ты не увидел! Твоё мужество отвело великую невстречу, выкупило знаменитую притчу. Услышь же!