Нигде международная дипломатия не добилась более быстрых и более впечатляющих результатов, чем при объединении Германии. Германский вопрос представлял собой огромный вызов в силу проблемного места страны в Европе, ее центральной роли в развязывании двух мировых войн и последующего положения на авансцене холодной войны. Во время процесса управления германским объединением оба ключевых альянса Запада времен холодной войны НАТО и Европейское сообщество сохранились, обновились и постепенно расширились за счет включения в свой состав стран Центральной и Восточной Европы20.
Меры, предпринятые для стабилизации Европы после холодной войны, были консервативными по характеру, поскольку они использовали существовавшие ранее западные институты, а не сконструированные заново для решения неотложных задач новой эры. Несмотря на попытки некоторых европейских государственных деятелей, таких как Геншер, Горбачев и Миттеран, в 19891991 гг. не было создано никакой новой панъевропейской архитектуры, чтобы связать две половины континента и включить Россию в общую систему безопасности. Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) обладало потенциалом, чтобы стать такой структурой, но в оперативную организацию по обеспечению безопасности ее так и не превратили. Политическая реальность мира после холодной войны когда Америка осталась «европейской державой» не позволяла пойти по таким панъевропейским направлениям. Привлекательность заново объединенной Европы под эгидой ставшего более сплоченным Европейского союза, охраняемой перерожденным НАТО, оказалась слишком сильной21.
Соответственно, асимметричность отношений Востока и Запада с течением времени нарастала по мере того, как хаотичные фрагменты порядка времен холодной войны, находили себе место в рамках расширенного Запада. Получившийся в результате дисбаланс станет неприемлемым для тех, кто пришел к власти после Горбачева, Бориса Ельцина и Владимира Путина. Оказавшееся на обочине, хотя все еще могущественное и осознающее свое положение Российское государство было оставлено зализывать свои раны на периферии новой Европы. И мы все еще имеем дело с этими последствиями22.
Представленное в настоящей книге новое прочтение событий периода 19891992 гг. основано на архивных материалах, созданных на разных языках по обе стороны бывшего Железного занавеса. Книга прочно опирается на недавно рассекреченные или ранее недооцененные документы от докладных записок до подготовительных материалов к переговорам, от личной переписки до докладов разведки из национальных, президентских и министерских архивов США, Советского Союза (России), Германии, Великобритании, Франции и Эстонии. Другие важные ресурсы включают в себя Архив национальной безопасности, Цифровой архив центра Вудро Вильсона и связанный с ним Международный исторический проект холодной войны в Вашингтоне (округ Колумбия) с их изобилием электронных тематических подборок (briefing books) и опубликованных коллекций документов с Запада, из Восточной Европы, России и Китая (включая партийные документы и материалы Политбюро). В число важнейших документов следует включать дневники и личные бумаги лидеров, их советников и многочисленные воспоминания ключевых деятелей той эпохи23.
Эта книга сочетает в себе детальную реконструкцию ключевых эпизодов с синоптическим изучением перемен на макроисторическом уровне. Для постижения этой эры трансформаций нам самим необходимо занять своего рода наблюдательный пункт, находящийся «над» хаосом событий. В то же время необходим успешный анализ и тех нарративов, используя которые ведущие протагонисты осмысливали собственный мир и оправдывали свои действия. Кроме всего прочего, история того, что произошло в те годы, была написана в «соавторстве» многими основными акторами. Они не были лишь действующими лицами в чьем-то повествовании, но являлись могущественными, хотя и не безгрешными творцами истории, которую делали сами.
В 1995 г. президент Германии Роман Херцог охарактеризовал его эру как «время, у которого пока нет названия»24. Спустя 25 лет его афоризм почти не потерял остроты, потому что отличительные черты эры, наступившей после холодной войны, все еще трудно различить и понять. По мере того как 1989 г. отдаляется от нас, кое-кто начинает говорить, что самый общий нарратив должен быть экономическим и начинать надо с крушения Бреттон-Вудской финансовой системы в 70-е годы XX в., приведшего к финансовому кризису 2008 г. Но я считаю, что более глубокий анализ «стержневых лет» 19891992 гг. помогает понять стоящий за всем геополитический порядок, в рамках которого и происходят такие сдвиги в глобальном капитализме. И именно этот миропорядок после падения Стены сейчас находится под угрозой.
Достижения консервативных менеджеров весьма впечатляют: кроме всего прочего, они стабилизировали Центральную Европу на период быстрых геополитических изменений. Но (особенно это касается американцев) уверенность в том, что мир впредь будет переходить на ценности США в этом все более вашингтоноцентричном мировом порядке, не прошла проверку временем. Представление, что огорченная, но возрождающаяся Россия25 и Китайская Народная Республика, всегда идущая по своему компасу26, согласятся с подчиненным статусом в однополярном мире, сегодня кажется бесконечно наивным27. И Европа времен Маастрихтского договора тоже не смогла выработать такого видения и энергии, чтобы создать континент, который был бы цельным, свободным и динамичным. Она содрогается от приверженности догмам, выдуманным после 1945 г., и страдает от хронического отсутствия независимой политической и военной мощи.
Этот новый Европейский союз образца 1992 г. воспринял западногерманскую логику послевоенного развития. ФРГ давно отреклась от исторических претензий Германии на право быть военной державой. Европейская интеграция в конце 1950-х гг. задумывалась как проект германо-французского мира, выстроенного вокруг экономического процветания и социального благополучия. Поскольку в 90-е годы XX в. ЕС стремился воспользоваться дивидендами мира, наступившего после окончания холодной войны, то он и к самому себе относился вполне в немецком духе, видя в себе маяк «гражданской мощи»28, а не военного могущества.
Все это представляет линейное прочтение будущего после падения Стены, с экстраполяцией мирного объединения Германии на всю европейскую равнину. Но осуществимость благостной мирной мечты была поставлена под сомнение растущими с начала второго десятилетия нашего столетия популизмом, национализмом и псевдолиберализмом, когда «брексит» потрясает саму ключевую веру в необратимость европейского интеграционного проекта, а президент США Дональд Трамп подрывает саму собой разумеющуюся нерушимость трансатлантического альянса. Американский проект «глобального сообщества наций»29 порядка, основанного на международном праве, либеральных ценностях, ограниченном применении силы и легитимной международной арбитражной власти теперь выглядит утопическим30. Давняя вражда великих держав вернулась с ее мстительностью, и теперь традиционным западным истинам демократии и свободной торговли противостоят по всему миру особенно Китай и Россия, но противостоит и сама Америка.
Недостатки международных решений, положивших конец холодной войне, сегодня очевидны. Замороженные конфликты, разрушение соглашений по контролю над вооружениями, склероз международных институтов, возвышение могущественных авторитарных режимов и распространение оружия массового уничтожения (ОМУ) вот только некоторые из неожиданных последствий ошибок в дизайне нового мирового порядка, импровизационным конструированием которого в такой спешке и с такой изобретательностью занимались творцы международных дел в 19891992 гг. Вот почему и сейчас больше, чем когда-либо еще нам нужно понять его истоки и болезненное рождение.
Глава 1.
Коммунизм, изобретенный заново: Россия и Китай
На фото:
1. Встреча на Говернорс-айленд в Нью-Йорке. Вице-президент США Дж. Буш-старший, Президент США Рональд Рейган, Михаил Горбачев 7 декабря 1988 г.
2. Михаил Горбачев на трибуне Генеральной ассамблеи ООН, 7 декабря 1988 г.
3. Встреча Михаила Горбачева и Дэн Сяопина, Пекин, 16 мая 1989 г., Пекин
Вечером 7 декабря 1988 г. весь Манхэттен гудел. Тысячи ньюйоркцев и туристов выстроились вдоль улиц и из-за спин полицейских приветствовали, размахивая руками и одобрительно показывая большие пальцы, двигавшийся по Бродвею кортеж Михаила Горбачева из 47 автомобилей.
Внезапно как раз напротив бродвейского театра «Зимний сад», где давали мюзикл «Кошки», Горбачев дал команду остановить свой огромный лимузин. Улыбаясь, он и его жена Раиса выпрыгнули из машины прямо под объективы фотокамер. Советского лидера сфотографировали под огромной неоновой рекламой «Кока-Колы» с победно поднятыми сжатыми кулаками в стиле Роберта «Роки» Бальбоа.
Горбачев буквально купался в американской лести. Кварталом южнее, в самом центре Таймс-сквер Мекке мирового капитализма, переливалось огнями электронное табло с красными серпом и молотом и надписью «Добро пожаловать, Генеральный секретарь Горбачев». Он, наверное, все еще оставался коммунистом в глубине своего сердца и лидером соперничающей с Америкой сверхдержавы, но тем вечером в Нью-Йорке «Горби» был суперзвездой, прославляемым миротворцем. Большую часть времени, проведенного на Манхэттене, советский лидер на самом деле в основном провел в общении со звездами, миллиардерами и представителями высшего общества, а не в объятиях американских пролетариев31.
Планировалось, что он посетит и небоскреб Трамп-тауэр. Застройщику и девелоперу Дональду Трампу не терпелось провести миссис Горбачеву по шикарным магазинам мраморного атриума своей башни. Он надеялся показать чете Горбачевых номер на 60-м этаже с бассейном, «способным менять свой размер в пределах апартаментов» и, конечно, собственный пентхаус за 19 млн долл. на 68-м этаже. Трамп говорил, что хотел, чтобы они «получили хорошее представление о том, что собой представляют Нью-Йорк и Соединенные Штаты», и надеялся, что они «посчитают их чем-то особенным». В конце концов, маршрут Горбачева изменился, и Трамп-тауэр исчез из списка. Тем не менее после полудня, когда двойник Горбачева прогуливался по Пятой авеню возле магазина Тиффани, сопровождаемый стаей съемочных групп и собирая огромные толпы, Трамп со своими охранниками выскочил из офиса, решив, что советский лидер изменил намерения и собрался посетить его храм консьюмеризма. Протиснувшись по тротуару, магнат с энтузиазмом принялся трясти руку якобы Горбачеву.
Настоящий Горбачев в действительности тогда уединился в советском представительстве. Разоблаченный Трамп тем временем уверял журналистов: «Я заглянул вглубь его лимузина и увидел там четырех привлекательных женщин. Я знаю, что его общество еще не настолько далеко зашло с точки зрения капиталистического декаданса». Михаил Горбачев определенно не разделял декадентские идеалы Дональда Трампа. Тем не менее он явно был восхищен рыночной экономикой. Свидетель тех дней Джой Питерс вспоминал, что Горбачев «намеревался выучить все наши трюки капитализма и стать Дональдом Трампом для Советского Союза»32.
Ощущение ожидания, что произойдет нечто необычное, было совершенно явным. Тем утром Горбачев, быть может, достиг момента своего самого великого международного триумфа. В ООН он произнес действительно поразительную речь, которой суждено было стать опорой для последующей советской внешней политики и для всего течения мировой политики. Горбачев намеревался произнести нечто «совершенно противоположное» пресловутой речи Уинстона Черчилля о железном занавесе в 1946 г.
В течение часа советский лидер высказал целую череду поразительных суждений по конкретным политическим вопросам. Самым удивительным было то, что он провозгласил тезис о прекращении классовой борьбы в международном масштабе, настаивая, что «сила и угроза силой не могут более и не должны быть инструментом внешней политики». Вместо этого он убеждал, что мир должен признать «верховенство общечеловеческой идеи», и подчеркивал значимость принятия ООН в 1948 г. Всеобщей декларации прав человека, день в день сорок лет назад33.
Было бы удивительно услышать такие слова от любого политического деятеля из Москвы, не говоря уж о Генеральном секретаре ЦК КПСС. В канун 1989 г. Горбачев стоял перед миром как мастер-реформатор, очевидно держащий ход событий под своим контролем.
В реальности ему предстояло начать революцию, способную снести все даже его самого. Западным лидером, которому пришлось иметь дело с последствиями этих событий, был осмотрительный новый американский президент, скептически настроенный по отношению к своему магнетическому советскому визави и остерегавшийся действительных намерений России, скрывавшихся за реформаторскими лозунгами. Джордж У. Буш восемь лет был вице-президентом во время президентства Рональда Рейгана (19811989). Он шел в Белый дом с намерением подвергнуть переоценке американо-советские отношения и переосмыслить свои приоритеты, выстраивая новую повестку, политически отличающую его от администрации Рейгана34. Фактически в начале 1989 г. его заботило прежде всего то, как относиться к «новому изобретению» коммунизма, но происходившему не в Европе, а в Азии.
***
Михаил Сергеевич Горбачев не был «нормальным» советским лидером. Он родился в 1931 г. в небольшом селе Привольное возле Ставрополя на Северном Кавказе. Он рос, став свидетелем того, как его семья пострадала в годы сталинской коллективизации и позднее во время Большой чистки. Когда Горбачеву было десять лет, его отца призвали в армию, и он вернулся домой лишь через пять лет. Разрушения Великой Отечественной войны обошли Привольное стороной, но село было оккупировано немецкими войсками на протяжении пяти месяцев в 19421943 гг., поэтому Горбачеву пришлось вплотную ощутить все военные лишения, и этого он никогда не забывал. Проявляя способности в учебе и интерес к политике, он был замечен в школе и с раннего возраста пользовался поддержкой местных партийных руководителей. Благодаря их покровительству его послали изучать юриспруденцию в престижном Московском государственном университете (МГУ); на вступительных экзаменах он написал сочинение под названием «Сталин наша слава боевая», что свидетельствовало, что тогда его политические взгляды были «вполне сталинистскими, как у всех в то время», отмечал его лучший друг по университету. На одном из студенческих балов на третьем курсе он встретил Раису Титаренко, элегантную и умную студентку с философского факультета. Годом позже, в 1954-м, они поженились.