Церковная процедура исключения оставляла прокаженным возможность молиться и надеяться на Божье прощение. Если болезнь была наказанием, посланным свыше, за грехи, то и спасение могло быть дано только свыше. Тем самым церковь не брала на себя обязанность заботиться об этих несчастных. Но им дозволялось строить собственные храмы и молиться в них. Они также были обязаны жить в отдалении от людей в лепрозориях, ведя там благочестивый образ жизни. Приходя туда, они должны были явиться с досками и гвоздями, необходимыми для изготовления гроба. Необходимо было также иметь с собой средства для пропитания и некоторое имущество. Разумеется, далеко не все прокаженные проводили свою жизнь в этих закрытых поселениях. Наиболее бедные из них, которым не на что было жить в лепрозориях, добывали на пропитание нищенством на городских улицах. Но власти принимали регулярные меры по очищению городов от нежелательного присутствия нищих. Обычно они допускались в город лишь по большим религиозным праздникам, в частности в Страстную неделю. В этом случае они должны были просить милостыню, не приближаясь к людям, ставя свои чашки для сбора пожертвований прямо на землю. Звук колокольчика или трещотки должен был предупреждать об их появлении.
Поскольку с самого возникновения средневековой западной цивилизации церковь обеспечивала социальный порядок в христианском обществе, то ее реакция на проказу, несомненно, была компромиссом между требованиями тех, кто хотел бы совершенно избавиться от прокаженных, и тех, кто проявлял к ним сострадание и некоторую терпимость. Этим и была вызвана сама тщательность ритуала исключения прокаженных из общины верующих. Однако, несомненно, что само духовенство не хотело иметь ничего общего с проказой, избрав особую стратегию, позволяющую дистанцироваться от мира прокаженных. В частности, священники повсеместно утверждали, что главной причиной является грех сладострастия. Начатая около 1050 г. реформа церкви, инициированная Клюнийским движением, и особенно введение папой Григорием VII (10151085) обязательного для всего духовенства безбрачия способствовали тому, что проказа стала толковаться исключительно как проклятие мирян, ведущих невоздержанную плотскую жизнь123.
Впрочем, культурную дистанцию в отношении проказы постаралась занять и значительная часть знати, что нашло свое выражение в тех негативных трактовках прокаженных, которые приписывались им в рыцарских романах, в частности в «Тристане и Изольде». Тем самым образ прокаженного в значительной степени оказался социальной конструкцией. Процесс конструирования образа прокаженного стал важной частью формирования структуры нового феодального общества, с его тремя сословиями клириками, рыцарством и работающими простолюдинами. Проказа как болезнь, порождаемая сексуальной невоздержанностью, стала символической границей между элитой и простым народом и в какой-то мере между духовенством и рыцарством.
Вместе с тем отношение к прокаженным на средневековом Западе никогда не было однозначно отрицательным. Нередко в отношении их раздавалась проповедь милосердия. Наиболее ярким примером этого стала позиция Франциска Ассизского (11811226) в первой половине XIII в., который призывал современников видеть в прокаженных тех, кто избран Богом для страдания ради общего блага. В сущности, Франциск стал апеллировать к ветхозаветной модели отношения к прокаженным, основанной на евангельской истории о Христе, исцеляющем прокаженного. «И Он проповедовал в синагогах их по всей Галилее и изгонял бесов. Приходит к Нему прокаженный и, умоляя Его и падая пред Ним на колени, говорит Ему: если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, умилосердившись над ним, простер руку, коснулся его и сказал ему: хочу, очистись. После сего слова проказа тотчас сошла с него, и он стал чист. И, посмотрев на него строго, тотчас отослал его и сказал ему: смотри, никому ничего не говори, но пойди, покажись священнику и принеси за очищение твое, что повелел Моисей, во свидетельство им»124.
Францисканская проповедь милосердия была дополнена и рыцарской благотворительностью в отношении прокаженных. Некоторые крестоносцы, вернувшиеся из Святой земли, начали строить больницы и устраивать лепрозории, поддерживая их обитателей материально125. По-видимому, такая практика была следствием их знакомства с мусульманской моделью отношения к прокаженным, а также той традицией, которая сложилась в Латинском королевстве рыцарей в Иерусалиме в период правления там Болдуина IV, знаменитого прокаженного короля126. Правда, если следовать логике Ш. Уоттса, то король-рыцарь Болдуин IV, возможно, лишь был объявлен прокаженным вследствие возникшего между ним и папой Александром III конфликта, который в 1174 г. издал на этот счет специальную энциклику Cornostrum127.
В начале XIV в. отношение к прокаженным на Западе тем не менее едва ли превратилось в благожелательное. Рост числа населения в городах, появление первых признаков наступающего экономического кризиса, усиление взаимной подозрительности все это способствовало распространению слухов о злокозненных действиях разных закрытых групп и тайных сообществ. К традиционным для средневековых христиан подозрениям в адрес иноверцев евреев и мусульман добавились подозрения по отношению к прокаженным, чья малознакомая жизнь давала повод опасаться их козней. По-видимому, наиболее драматично ситуация развивалась во Франции. В период 13071312 гг. королевская власть там инспирировала разгром ордена тамплиеров, а в 1321 г. не без одобрения короля Филиппа V (13161322) был разоблачен так называемый заговор прокаженных в Пуатье, которым вменялось в вину то, что они вместе с иноверцами готовятся отравить колодцы и погубить христиан. В результате резня и сожжение на костре подозреваемых128.
Несмотря на господство церковно-популярной интерпретации болезни как следствия греха, к началу XIV в. на Западе начала распространяться принципиально иная точка зрения на проказу. Это было вызвано развитием медицинского знания. В рамках формального медицинского образования будущие ученые-врачи штудировали тексты античных и восточных авторов. Примечательно, что в медицинских сочинениях греков отсутствовали надежные описания данной болезни, хотя греческие врачи и использовали термин «лепра», которым обозначали псориаз. Более полезными были работы персидского ученого X в. Авиценны, которые содержали как описание «истинной проказы», или «рака всего тела», так и рекомендации по ее лечению. Медицинская диагностика проказы оказалась непростым делом, поскольку болезнь было тяжело идентифицировать на фоне других поражений кожи. Кроме того, болезнь считалась неизлечимой, хотя врачи надеялись, что на ранней стадии ее протекания можно замедлить ее развитие. К началу XIV в. западные доктора предпочитали рассматривать проказу как проявление порчи одного из четырех жизненно важных соков, что в целом соответствовало идеям галеновской медицины. Отсюда разные формы проказы: elephantia представлялась результатом порчи черной желчи, leontia желтой желчи, tyria флегмы, allopicia, или лисья чесотка, крови. Причиной проказы врачи называли вполне материальные вещи прием грубой пищи, например, свинины, а также половые сношения с прокаженными людьми. Процесс лечения включал в себя диетические рекомендации и прием лекарств, а в случаях «закоренелой проказы» паллиативные средства. Многие врачи этого времени одобряли хирургические вмешательства, прежде всего удаление «испорченной крови», а также ампутации деформированных органов. Но были и такие, как, например, мастер Иордан де Турре, которые принципиально избегали хирургии. Считалось, что наиболее подходящим лекарством является мясо ящериц и змей, содержащее в себе своеобразное противоядие от проказы. В большинстве случаев пациентами врачей в эту эпоху были знатные и богатые люди, однако ученые-доктора не пренебрегали и простыми людьми, которым они предлагали более дешевые и доступные меры лечения и профилактики129.
С середины XIV в. западные врачи добились значительных успехов в диагностике проказы, однако в ту же эпоху число заболевших этой болезнью стремительно пошло на спад. Специалисты по-разному объясняют причины этого угасания проказы. Возможно, возбудитель болезни Хансена был вытеснен родственным, но более стойким видом инфекции, а именно бациллой туберкулеза. Кроме того, свою роль сыграли «новые болезни», прежде всего бубонная чума. При этом ее влияние могло сказаться опосредованно: колоссальная смертность, которую она вызвала, привела к экономическому упадку, а вследствие этого прекратились пожертвования на содержание прокаженных в лепрозориях и большинство из них просто умерло. Еще одно объяснение состоит в том, что благодаря развитию медицинского знания врачи отказались от слишком частой диагностики проказы и церковная интерпретация проказы как «болезни души» уступила место медицинской концепции болезни как телесного расстройства. Кроме того, приход чумы способствовал тому, что медики стали объяснять проказу как заразную болезнь, сходную с другими «контагиозными болезнями»130.
В любом случае к концу XV в. повсеместно от Англии до Прибалтики вопрос о проказе утратил свое злободневное политическое и социальное звучание. Лепрозории в этих странах опустели, а их имущество было присвоено государством131. Оставшиеся очаги проказы в малонаселенных странах Северной Европы уже никак не влияли на общую ситуацию. Проказа исчезла, но тревожная память о ней осталась надолго132.
3.3. Королевская власть и золотуха
Примером еще одной болезни, которая имела большое социальное звучание в Средние века, была золотуха, или скрофулез. При этом применительно к истории медицины золотуха выступает настоящим курьезом. Начиная с XVIII в., когда медики начали предпринимать попытки ее систематического изучения, выяснилось, что составить какое-либо однозначное представление о болезни трудно. Английский врач Уильям Каллен выделял четыре разновидности золотухи вульгарную, скоротечную, американскую и scrofula mesenterica, характеризующуюся утратой аппетита, бледностью лица и вздутием живота. За несколько десятилетий до него Ричард Вайсман, королевский хирург Карла II, составил свое сочинение о болезни (1705), которое включало в себя не менее широкий перечень симптомов, от опухолей на шее до воспаления слезного мешочка и неестественного выпячивания глаз. Однако к концу XIX в. вопрос о золотухе для медиков утратил свое значение. После открытия в 1882 г. Робертом Кохом возбудителя туберкулеза выяснилось, что так называемая золотуха представляет собой одну из разновидностей данной болезни133.
Между тем в Средние века, причем только в Англии и во Франции, золотуха имела характер едва ли не национального бедствия. Данное обстоятельство вынудило историков задаться вопросом об исторической загадке золотухи. Первое, что вызывало смущение, состояло в том, что вплоть до XVIII в. золотуха не была предметом медицинского интереса. Кроме того, нигде, кроме Англии и Франции, она вообще не пользовалась хоть каким-то вниманием. Наконец, до XVIII в. ее не называли золотухой. В Англии, например, ее называли «королевской напастью». Так же именовалась она и во Франции134.
Марк Блок был первым историком, который всесторонне изучил роль золотухи во французской и английской истории, и сделанные им выводы впоследствии почти уже не подвергались пересмотру135. В частности, Блок показал, что вопрос распространении золотухи исключительно во Франции и Англии следует связать с вопросом о природе королевской власти. Именно в этих странах, где процесс формирования монархического правления шел наиболее сложно, но при этом имел решающее значение для судеб западной цивилизации, исцеление золотухи королями имело статус важнейшего политического ритуала. Согласно Блоку, во Франции золотуху впервые начали исцелять короли из династии Капетингов, взошедшие на престол в XI в. В Англии этим начали заниматься Плантагенеты, воцарившиеся в начале XII в. Как те, так и другие были королями-узурпаторами, поэтому для легитимации своего правления им требовались такие средства, которые могли бы получить широкую поддержку у подданных. Целительство и стало таким инструментом в руках королей. Как следует из приведенных у Блока примеров, наиболее часто к ритуалу исцеления золотухи прибегали те короли, чье положение на троне было наименее устойчивым. Таких примеров было достаточно как в Англии, так и во Франции.
С конца XV в., когда в обеих странах королям удалось подчинить себе большую часть знати, монархи, согласно Блоку, установили свою монополию на «королевское чудо». И они им регулярно пользовались еще несколько столетий. Лишь после Реформации и возникшего в обществе религиозного раскола королевский ритуал исцеления золотушных больных начал подвергаться сомнению. Однако в Англии даже после Реставрации королевской власти короли-протестанты из династии Стюартов все еще продолжали прибегать к исцелению. Во Франции в то же самое время успешно практиковал исцеление Людовик XIV. Но в век Просвещения ситуация окончательно изменилась. В Англии после прихода к власти династии Ганноверов короли по политическим причинам отказались от «королевского чуда». Во Франции по тем же самым причинам подданные отказались прибегать к чудотворным силам наследников Людовика XIV. Карл Х Французский (18241830) был последним на Западе королем, который еще пытался исцелять золотуху.
Чудотворные способности королей во Франции и Англии, разумеется, ставят вопрос о причинах, по которым народ в этих странах с легкостью допускал у своих монархов такие способности. Исторические исследования, посвященные этой проблеме, показывают, что в этом не было ничего необычного. У германских племен на Западе вожди традиционно наделялись их народами особыми магическими способностями. Эта традиция весьма долго сохранилась и у королей варварских государств эпохи раннего Средневековья. В условиях отсутствия устойчивых политических институтов власть держалась не только на силе, но и на выдающихся личных качествах правителя, которые расценивались подданными как магические способности. В условиях политической нестабильности раннего Средневековья в поддержании авторитета власти были заинтересованы все стороны церковь, народ и, разумеется, сами правители. Во Франции и Англии, где начиная с XIXII вв. королевская власть вступила в соперничество с папской властью, исцеление золотухи стало прекрасным поводом для укрепления авторитета в глазах подданных136.
Примечательно, что правители Англии и Франции имели популярность по всему западному миру. К ним обращались за помощью простолюдины со всей Европы. Возможно, эта популярность французских и английских королей-чудотворцев была обязана еще и тому факту, что после каждого исцеления короли дарили своим просителям монеты. Добившись монополии на «королевское чудо», короли обеих стран, несомненно, не собирались ни с кем разделять свое право на чудеса. Об этом прекрасно пишет У. Шекспир:
Шекспир, Макбет. Д. 4, сц. 3.Пер Б.Л. ПастернакаЕще одна причина этой связи между «королевским чудом» и «королевской напастью» специфика самой болезни. Протекание туберкулезного лимфаденита характеризуется ритмичностью. За периодами обострения болезни обычно наступают периоды ее ослабления. «Королевское чудо» в этом смысле было легко осуществимым. Исцелению помогала не только вера в чудотворную силу монарха, но и отчасти сама болезнь. Королевский ритуал исцеления был простым и легко осуществимым. Король возлагал руки на пациента и обещал исцеление. Этого было достаточно.