Левенцов кивнул.
Да, изобретения в Америке внедряются быстрее, чем у нас, продолжила Алла. Ты прав, что виновата в этом разница политических систем. Но ты совершенно не понимаешь, что так называемая «вина» нашей системы в торможении внедрения новшеств на самом деле направлена на общее благо всего народа.
Как это? Изумлению Левенцова не было предела.
«Элементарно, Ватсон!» голосом Шерлока Холмса в изображении артиста Ливанова снисходительно ответила Алла. Включи, наконец, мозги! И у нас, и у них производство конвейерного типа. И у нас, и у них широко применяют модернизацию и стандартизацию. Почему же у них изобретения внедряются быстрее?
Левенцов поразился, что сам он никогда не задумывался над этим. Наконец он с видом победителя выдал:
Единственная разница, которую я вижу, это принцип производства продукции: у них конкуренция, у нас плановое хозяйство. Конкуренция заставляет капиталиста искать, находить и быстро внедрять новые технические решения, для него это вопрос выживания. А у нас конкуренции нет, торопиться незачем.
А если ещё подумать? снисходительно прищурилась Алла. Или после бессонной ночи с твоей перезрелой старушкой у тебя голова совсем не варит?
С ка-какой старушкой?
С той самой, на которую на той новогодней вечеринке ты меня променял. Трёхреченск город небольшой, тут невозможно надолго что-либо скрыть. С чего бы молодому мужику в понедельник, после двух выходных, засыпать с утра прямо на рабочем месте? Вывод напрашивается вполне определённый
Во-первых, Скобцева, это ты меня тогда отшила, хмуро возразил Левенцов. Во-вторых, не подменяй тему: что в моём ответе тебя не устраивает?
То, на что указал тебе Сорокин: ты скользишь по верхам явлений, даже не пытаясь копнуть глубже, не вникаешь в их причины. Да, конкуренция сильный стимул, но разве у нас она отсутствует? А что же такое, по-твоему, пресловутое «соревнование двух систем», если не конкуренция? Причём в глобальном масштабе, а не только между однородными предприятиями. Эх, Левенцов, как же ты меня разочаровал
У Славы вдруг заболела голова. Он никак не мог смириться с фактом, что его макает мордой в дерьмо молодая девица, об интеллектуальных способностях которой он до этого был самого низкого мнения. Он позорно молчал, не находя достойных аргументов, а Алла тоном учительницы объясняла ему очевидные вещи.
При конвейерном производстве жизненно необходимы стандартизация и модернизация. В процессе эксплуатации, например, автомобиля, всегда выявляются какие-нибудь недостатки конструкции или технологии. Для их устранения нужно всего лишь перенастроить несколько этапов конвейера и выпустить на рынок модернизированную модель машины. Когда же требуется изготовить совершенно новую модель, приходится организовывать и новый конвейер! Ведь и на старую модель найдётся покупатель, да и запчасти должны производиться для ремонта. Но затраты на новый конвейер можно значительно снизить, если в новой модели удастся применить часть деталей старой. Вот почему так важна стандартизация, от которой ты, Левенцов, столь высокомерно воротишь нос!
Идём далее. Капиталист может потратить часть прибыли на создание нового конвейера для быстрого внедрения, выражаясь твоей терминологией, изобретения. А мы такой возможности не имеем, потому что у нас действительно плановое производство и к тому же жуткий дефицит буквально на всё! Почему, спросишь ты? Потому что у нас массовое производство. Люди годами стоят в очереди на покупку автомобиля, а мы эти машины ещё и экспортируем! Выкроить при таких условиях средства на внедрение изобретений, то бишь создание новых конвейеров производства чего-либо, неимоверно трудно. Нам бы поскорее хотя бы давно разработанными вещами насытить рынок. И всё же и у нас в стране появляются новые модели машин, телевизоров, тепловозов, космических кораблей и всего прочего.
Довольно! взмолился Левенцов. Сдаюсь. Вы с Сорокиным умные, я дурак! Давай завязывать этот ликбез, окружающий народ уже давно оттопырил уши и забыл о работе.
Вернувшись на своё рабочее место, Левенцов остался один на один со служебным временем. Служебное время являло собой нечто прямо противоположное времени в обычном понимании. Если время в обычном понимании было чем-то ускользающим и неосязаемым, то служебное, наоборот, осязалось так прилипчиво, что хотелось дать ему по роже. Левенцов давно оставил попытки обмануть служебное время, убегая мыслями к домашним разработкам. Служебное время, точно сторожевой пёс, ненавидящий всё неслужебное, загоняло мысль в загон служебных. Восемь часов. Четыреста восемьдесят минут. Двадцать восемь тысяч восемьсот секунд, каждая из которых тянется по часу
«Что это я мучаюсь-то? осенило вдруг Левенцова. Почему бы мне действительно всерьёз не покумекать над этим проклятым чертежом, давно висящим на моём кульмане, в плане усовершенствования топливной системы судового двигателя, не выходя при этом за заданные рамки?»
Неожиданно для себя он увлёкся решением поставленной Заказчиком задачи и даже вздрогнул от неожиданности, когда раздался рядом голос Аллы:
Левенцов, что это с тобой? С чего вдруг столь ударный труд, да ещё в понедельник? Ты на обед-то собираешься или как?
Или как, мрачно ответил Слава. У меня деньги кончились
Десяти рублей достаточно? Больше у меня с собой нет. Алла вынула из сумки десятку.
Однако! признательно изумился он. С такой купюрой и в ресторан не стыдно. Не составишь компанию? В «Трёх тополях», говорят, марочное сухонькое подают.
Вперёд, к «Трём тополям»! воскликнула с улыбкой Алла. Но сухонькое пить сейчас не рекомендую, рабочий день ещё не кончился, да и профсоюзное собрание потом ещё будет. Сорокин теперь тебя в покое не оставит и малейший запашок учует.
Сами-то наши начальнички, небось, как всегда пива надуются в столовке при Доме приезжих недовольно пробурчал Левенцов.
После собрания, продлившегося почти час, Левенцов в благодарность за червонец решил проводить Скобцеву домой. Они медленно шли по улицам, осыпаемые тополиным пухом, как вдруг Алла сказала:
Я, Слав, написала заявление на увольнение. Бизнесом займусь. Тянуть в бюро лямку за гроши не для меня, я пожить хочу.
Не понял, ты бизнесом заняться хочешь или пожить? Совместить два этих противоположных полюса, по-моему, никак не можно.
Увижу, что не можно, брошу бизнес.
Не так всё просто, девочка. Бизнес это деньги, а деньги для неокрепшей молодой души наркотик. Живи лучше простыми радостями, они надёжней. Ты такая юная, у тебя такой весёлый ум, такая красота, здоровье чего тебе ещё? Нет ценней валюты!
Разве природной валюте денежная повредит?
Ещё как!
Не верю, я уже решила.
Тогда удачи тебе в бизнесе. Но жаль. Мне тебя в отделе будет не хватать.
Только в отделе, Слав?
Не знаю
Алла, достав из сумки пачку «Космоса», закурила.
Ты давно куришь? спросил Левенцов.
Нет, балуюсь иногда, сказала она и беззаботно хлопнула пальцами о ладошку. Замуж как выйду, так и брошу. Только замуж, видно, мне не светит.
Отчего же? Ни внешностью, ни умом Бог вроде не обидел.
Ума лишку малость дал мне с двадцатипятилетними младенцами неинтересно. А тридцатипятилетние разобраны.
Не все, возразил он. Меня вот не «разобрали».
А интересно, почему?
Потому что у меня есть дело, которое я ставлю даже выше женщины.
А если полюбишь?
Убегу тогда.
Откажешься от счастья? Ты безумец!
Благодарю за комплимент, но я его не заслуживаю. Просто я отдаю себе отчёт в том, что личное счастье без всеобщего невозможно. А поскольку до всеобщего ещё не близко, любое дело, приближающее к нему, приблизит к собственному счастью вернее, чем любимая женщина.
Интересно. А ты не откроешь мне, какое у тебя Дело?
Открою. Я изобретаю сверхэнергоёмкий электрический аккумулятор, способный вытеснить бензиновые двигатели.
И ты думаешь сделать это в одиночку? Насколько я знаю, целые КБ и у нас, и за рубежом над этим бьются, а ничего путного пока не выходит.
Зато я не завишу от заказчика, не связан узостью программ. Не получится аккумулятор, что-нибудь получше, может, выйдет, например, энергетический источник на каком-то новом принципе, сверхмощный и сверхминиатюрный. Кладёшь такой источник размером со спичечную коробку в свою сумку, и тебе не страшны стихии. Он обеспечит и отоплением, и освещением, и добудет пищу, а с помощью промежуточных устройств перенесёт куда угодно. Не лишняя вещь в приближении общественной гармонии.
Никогда бы не подумала, что ты такой романтик, Слава, у тебя такая здоровая ирония по отношению к окружающему
Ты полагаешь, только к окружающему?
Нет, я знаю, ты и к себе беспощадно ироничен. Тем более странно Неужели ты вправду веришь, что изобретения могут нас приблизить к счастью? Мой отец рассказывал об ужасах чернобыльской аварии. Он добровольно туда поехал, он был врачом. Других спасал, а сам не уберегся Когда он умирал, я проклинала изобретателей атомной энергии.
Девочка произнёс Левенцов с оттенком укоризны. Я понимаю твоё горе. Но зачем так огульно об изобретателях? Знаешь, мне тридцать пять уже. Ни кола, ни двора, ни семьи, ни близкого человека. Мои родители погибли в автокатастрофе, сестёр, братьев нет. Я, как проклятый, сажусь каждый вечер к рабочему столу и до ночи ломаю голову над безнадёжным делом, которое, как ты заметила, вряд ли сделает человечество счастливей. Знаешь, какие непростые монологи на этот счёт крутятся у меня в голове даже ночью в сновидениях! Иногда думаешь, может, я наркоман от изобретательства
Проводив Аллу, Левенцов вдруг увидел, как замечательно хорошо на улице. Дневная жара сменилась уже вечерним ласковым теплом, схлынул транспортно-людской поток, было тихо. Улица, по которой он в рассеянности брёл, проходила мимо парка. Он завернул в него и в тени деревьев вспомнил про аллею, на которой встретился с Наташей. Он попытался вспомнить её лицо не удалось: в памяти складывалось нечто притягательно приятное, но расплывчатое, без конкретных очертаний. Отчётливо вспомнился только её голос. Какое целомудренное было в этом голосе спокойствие и какие чеканной ясности согласные, смягчаемые придыханием! И неисчерпаемая нежность. Прямо как автономное живое существо воспринимался её голос. Как одушевлённая ласка женщины, счастливо утомлённой наслаждением. Женщина этого чуточку стыдилась, и это так мило отражалось в голосе
Вспоминать Наташу было приятней, чем трудиться над изобретением. И Левенцов неожиданно подумал: «Гитару бы, в приятели шута, пить с ним вино всю ночь, грустить, глядеть на звёзды, песни петь да затевать проказы во дворце принцессы!»
4
Алла скинула в прихожей туфли, прошла на кухню, потом в библиотеку. Алевтина Владимировна Скобцева, её мать, сидела в кресле у окна с раскрытой книгой. Алла, неслышно подошла по толстому ковру и мягко повернула книгу вверх обложкой. Это был роман Стендаля: «Пармская обитель».
Охота тебе такую старомодчину читать! пожала Алла плечами.
Пятидесятилетняя Алевтина Владимировна, сохранившая редкую в такие годы привлекательность лица и женственно полнеющего тела, глянула на дочь своими вдумчивыми, красивыми глазами и сказала:
Если бы над чтением этой «старомодчины» дала себе труд посидеть нынешняя молодёжь, глядишь, перестали бы днём водкой торговать, а вечером «новомодчину» смотреть по телевизору.
Тебе бы легче стало, мам?
Да хоть бы лавки их цыганские исчезли с улиц, и на том спасибо. А то давят на глаза, как фальшивая нота на уши.
Мам, я подыскала место, сообщила Алла. С понедельника к работе приступлю.
Сгораю от любопытства.
Продавщицей в коммерческой лавке, мам.
Лицо у Алевтины Владимировны потемнело.
Лучше не работай вовсе. Продержимся как-нибудь, пока по душе что-нибудь не сыщешь. Мы с твоим отцом четыре года жили на стипендию да тебя ещё растили и, как видишь, ничего, не померли.
Я же не насовсем в продавщицы, мам, я своё дело заведу, я
Не юродствуй! На лице у Алевтины Владимировны проступили розовые пятна. Водкой она будет торговать!
Не водкой, мам, там промтовары.
А тряпками что, лучше? Добро бы ещё тряпки у них на человеческую одежду походили, а то действительно ведь тряпки размалёванные. Клоуны в такие одеваются, чтоб посмешнее было.
Я в такие не ряжусь.
Конечно, тебя образовали, воспитали, вкус привили эстетический, а ты из благодарности клоунским вкусам хочешь поспособствовать. Не стыдно, дочь? Покойный твой отец
Оставь в покое покойного отца, мам. Всё равно я не переменю решения. Скоро твоей зарплаты, мам, хорошо, если на баранку к чаю хватит. На шее у тебя сидеть я не желаю. И баранкой довольствоваться не хочу. И ты по-другому взглянешь, когда у нас ни в чём не станет недостатка. До тебя просто не дошло ещё, что мир переменился, сегодня надо выбирать одно из двух: или эстетические вкусы, или блага.
Господи, о каких ты благах говоришь? У меня есть память о твоём отце, о Родине, которая была, пока не появились коммерсанты, о светлых идеалах, которые для нас были поважнее, чем баранка к чаю. У меня есть крыша над головой, нам с твоим отцом её бесплатно дали. У меня есть всё, какие ещё блага? Впрочем, кажется, уже не всё. Единственную мою дочь бес попутал! Уж лучше возвращайся, доченька в КОПА. Или устройся няней, медсестрой, уборщицей, дояркой, кем угодно, только не торговкой. Это то же воровство, неужели ты не понимаешь?..
Библиотеку, мам, придётся заложить на время, мне нужен начальный капитал.
Алевтина Владимировна посмотрела на дочь недоверчивым, долгим взглядом, потом поднялась и пошла из библиотеки в спальню. Немного спустя пошла за нею Алла. Сев рядом с матерью на диван, Алла обняла её, виновато-ласково сказала:
Вот увидишь, мам, всё будет хорошо.
И действительно, продавщицей в «комке» Алла проработала всего три месяца, цепко вглядываясь, вслушиваясь, вникая, она получила представление о конъюнктуре и, главное, наметила точки приложения капитала в планируемом обогащении. Незавидную стезю новоявленных российских коробейников Алла рассчитывала обойти. Она поглядывала на них, таскавших с тупыми лицами огромные саквояжи с вокзала на рынок и обратно, с тем раздражительным сочувствием, какое вызывает неразумный щенок или котёнок, выпрашивающий милосердие у двери, из которой его вытолкнули. Нет, ущербная игра не для неё.
Алла вышла на один радиозаводик, свёртывающий в финансовых тисках производство устаревшего образца проигрывателей. Пришлось идти на риск. Она заложила свои и мамины золотые вещи, папину библиотеку, заняла ещё уйму денег и налегке отправилась на тот заводик самолётом. Действуя где красноречием, где деньгами, где личным обаянием, ей удалось перекупить у заказчика одну из последних партий. Отправив проигрыватели железной дорогой, она налегке вернулась домой.
Груз пришёл через трое суток. Все эти дни мать демонстративно не разговаривала с ней. Зато успех предприятия превзошёл все ожидания. Предложенные магазинам проигрыватели были охотно приняты и распроданы в пять дней. Алла выкупила и золотые вещи, и библиотеку, и с долгами расплатилась, а с вырученной суммой вышла на производившую дублёнки фабрику, находившуюся всего в тысяче километров от их города. Рекогносцировка показала, что заказчик здесь покруче, чем на радиозаводике, за перекупку можно было и здоровьем поплатиться. Алла вышла на директора. Он оказался бравым мужчиной лет пятидесяти.