Анна Атталь-Бушуева
Почёт ли смерти приговор на Земле?
Пролог:
Зачем на том эпохальном сне культуры прячешь свой
родственный день, как идеал потери и сомнения к личному? По этим
снам ты всходишь, как строка и спрятанная нить земли. Её
прошедшей влаги и сухого утра, оно неспешно обнимает этот день.
Знаком ли свист плохой разлуки на том краю земли, где свили
однорукие цели причины ждать другого поворота судеб? К тебе ли
схожим диалектом сражается их полуденный восторг и месть, что ты
уже страшнее, что выгода на интеллектуальном солнце прямого
поворота тени земли? Страдаешь и устрашаешь своей надеждой
ждать упрёка к смыслам похоронного времени, встречая этот свист у
самого холодного дня времени года. Как был вопрос, ты задаёшь
ему и точный возраст другой мифологемы счастья, по времени к
чему уходишь на длительное памятью расположение земли под
страхом медленных невзгод. Когда бы ушли твои роли о сожалении
и ужасах приготовленной, последней ночи к талой причине быть
хаотическим и нужным восторгом внутри патетического зрения,
встречающихся глаз впереди радости иллюзии? Вместе с ней ты как
бы снова исчезаешь, и страхом увенчанный мир располагается на
твоей маске умышленного чувства юмора. К чему ты был сегодня
джентльменом и расторопным желанием описать самый трудный
день своей равнодушной жизни.
Не спрашивая о чутье, его заводит между тленным опытом
похоронившей маски твоя имманентная притча быть дураком без
наследственного положения и мнения чуткого судьи перед работой
благородства на наитии. Как же холоден и трепет, что сиюминутно
струится на ладони неприхотливого ужаса смерти, по которому
стекают капли умеренной страсти стать идеалу её красоты нужнее
чем быть человеком. Не схоронив свой попустительский набор
юмора по понедельникам в особо тщетной панораме схожего дня, ты
расстилаешь своё положение мерой руки и натягиваешь ужасную
боль нерадивого путника смерти, проходящего по стене из каторги и
любви к одинокому преткновению мечты. Как бы не бывало плохо
от стороннего меча твоей природы идеалов состояния к личному -
ты устремляешь свой взор на естественное право стать лучшему в
своей жизни, как магический оборотень привлекательного
философского наследия бытия перед собой. Но не спеша, так близко
ходит интеллект дремучей суеты мироздания, в чём сходство
поэтического разума гнетёт и утверждает твою аналогию новой
жизни и пленительного ада рассуждения о своём конце. Не
жизненной ли сказкой ты напророчил цель на собственном аду из
преткновения природы и философской схожести быть жизнью на
причале ветреного смысла бытия?
Что то нечеловеческое и очень знакомое уводит тень
расслоения мысли и ханжества внутри состояния блага над
рождением другого идеала. Такого, что ещё вчера ты бы отдал
жизнь на перо одной модели смерти, но сладок был потерянный
манер у ценности своей мечты. Как чёрный шар на многолетней
слаженной природе откровения её личной заслуги, перед
ментальным бытием сознательного определения своей сущности.
Как же твоя пленительная старость учит сегодня о формах
философского умо снисхождения на земле? Что ещё одно поколение
мысленного счастья забыть свой фатализм становится новой
культурой и перманентной системой давно забытого идеала
социального возраста? Сражаясь ли с заслугой по отчим дням твоих
надежд ты обустраиваешь век и солидарный аппарат на тоненьком
участии своего эго перед материальной заслугой быть человеком
самому себе. Или же кому то из большего чувства особой культуры
риторического проявления мира свободы права. В этом сборнике
поэзии, как учит этическое наследие вины перед романтикой
культуры снова восстанавливает день твоя нарочитая мудрость -
свой последний фатализм на земле, его целостные системы и
пародии на идеалах жизни перед творением благородства. Многие
обращались бы к тебе, но тон родства и собственного блага уж
станет снисходителен и мал, что вольность от эпитета к твоей
любви. Как звучному условию мира и предчувствия элегии стать
человеческим. Но таким, какое бывало в картинах твоей моральной
фобии безумия и становления личного к социальной власти
культуры. В ролевом смятении её перманентной особенности жить
среди людей, таких же как и твоё сознательное эго.
Усталый подвиг равноправия
Ведёшь тщедушный разговор,
А твой надзор так близко недалёк,
Он вынул фобии отчисленное я,
Чтоб преподать тебе бесчисленный урок.
Пока торгуешь снедью от былин,
Пока ты жалок в чувствах на покое -
Ты ждёшь иллюзий в собственной груди,
Им места нет в прелюдии со мною.
Искать ли то пространство бытия
Или забыть случайный ропот разговора,
Пока идёт в надмении длина
Твоей руки из медленного взора?
Ты ищешь ей опальный элемент,
Чтоб завтра душу смертью отводить,
А боль потом в уме души хранить
И думая в предтечи отдавать.
Зачем же спор на равном берегу
Сложил твои слоновьи глаз приметы,
Ведь ты один и словно на бегу -
Всё исчезаешь в призраке последнем?
Когда б надеждой вспахано во вне
Искусство думать в каждой тишине,
Чтоб смерть держать за это опахало -
Такое же, как миф вопроса в нас?
Не угадаешь им растерянный износ,
Не занимая вопль внутри своей прохлады,
На равноправном, численном и плавном
Системой обнаруженном следу.
Он жив, что зов чутья на этом сне,
Им ветер сложит крылья в глубине
И ты увидишь лик потворный мира -
За этот ли вопрос на самом дне?
То что оставил человек не мне -
Не быть тому предчувствием управы,
А только формой облачать сквозь дым -
Безоблачное дерево за ним.
Как сладкий час в исчадии в аду -
Берёшь свою гитару на ходу
И форма счёта временем прошла
Сегодня думать в мифах об иное.
Она твой мимолётный ориентир,
Она свобода в пропасти слепого,
Когда ты видел интеллектом мир
И жил сквозь призму облачного дня.
Дав равноправный облик от меня -
По правому лицу из нот мотива
Ты ищешь сердце медленно, ревниво -
Пока за этим светом мысли сам
Ты не устал над подвигом хранить
Звезду различий в юности управы,
Как этот день от смерти равноправный,
Что очерк звёздам задаёт под стиль.
Ведёшь ли этот спор на медном сне,
Его реальность стала полноправной
И лик луны всё ищет свет во мне,
Как будто он зовёт на этом сне.
Где нет времени думать
На сером постоянстве у идей
Ты хочешь знать, задумывая слово,
Что хочет бытие любить -
Какой ценой у истины прямой?
Осталось воли к малому уму
Сегодня, думая не так и много,
За долгим светом мифы обойду
И жизнью утомлённой проведу -
Один сюжет на призраках забытых,
Им сорок лет мучения и слёз
Заранее из слепленного яда -
Ты не пронёс и в тождестве ума -
Настало бытие другого взгляда.
Ему пророки задают вопрос:
«Что делать нам, когда и жизни нет,
А тот портрет стоит внутри лицом,
Повёрнутым над обществом потом?»
На сером постоянстве нет идей
И формы авангарда спели рядом,
Где думали одни потёртым ладаном,
Через искусство сожаления последнего.
Оно богатый к нежности маньяк,
Лежит и охраняет сердце лени,
Им тешит отрок мужество подряд,
Чтобы понять, как жить без утомления,
Но твой пророк души устало спит
И скромный голос, говорящий правильно
Не отражает сердце, сквозь гранит,
Не ищет пользы блага над прямой.
Задев её ты строишь мир земной,
Окольной честью ближе к именам,
Их слепит рай и доблестный стоит -
Манер успокоения, как блик,
Ему спросило нужным обаяние.
Нет смерти думать к праву и уму,
Настало равенство, пока идёт борьба,
Но срыв покрова малая судьба,
Ещё не спетой ценности на свете,
За ней присмотрит слово мудреца,
Оставит часть покоя от Вселенной
Над смыслом отношения им стать,
Пока свобода думает опять
И охраняет мысли судеб непреклонно.
Одна стоишь и тает на восток
Природа чувства к спелому взрослению,
Ей философский почерк, как исток -
Твоя надежда к лирике из роз,
Над чёрной негой спаянной души -
Одни расстались думать во Вселенной,
Ушли и не оставили нам след,
Пока на звёздной каторге рассвет
Уходит в поклонение им думать.
Но что же делать в разуме пути,
Когда нет места слову в бытие,
Оно рассталось притчей на лице
И мудро тешит звон прямой тоски,
Когда нет места праву предлагать
Ту роскошь боли в длинной суете
Из жизни этой в сказанном летать
По поднебесной чувства к малой высоте?
И рок не остановит мысли вспять,
Он думал также честью на уме,
Как слон, блуждая в этой темноте
По нужному условию быть квантом,
Приобретая сложный час судьбы -
Ты роль его в культуре над душой,
Опальной роскошью идти ему вослед,
Как слово неприкаянное думать.
Одинокому пониманию твоей печали
Тефлоновой мечты не затворить
Судьбу от тех советов посторонних,
Когда под одиночеством ходить
Ты стал в наличном своде лет.
Над нимфой в обездоленный совет
Искал ты пищи к личному уму,
Где твой источник видит ли вину
По сотням разметавшихся страниц?
Отдашь им слово в личности своей
Внутри от нарочитых дней печали,
По смерти ли прийти опять к твоей
Судьбе готического слова на лице?
Что будущий ты ищешь за умом,
Сложённый вид проторённой дороги,
Ей открываешь солнце день за днём
И пашет твой тефлоновый проём,
Там где один устал уму сомнением
Внутри обычной роли за мечтой,
Там были ложь и юмор на лице -
Таком же лишнем в праве отнимать.
Искал ли счастье в одиноком сне,
Но город нищих в памяти растратил
Свою добычу страха для двоих
И одинокий склеп под миром бытия.
Ты осуждал тот ветер верениц,
Искал у птиц затерянное счастье,
Но всех их выбил в юморе под стих,
Что одиноко пишешь на Неве.
В почтамт там относя ему углы
Вопроса мести к равному начальному,
Истории доступному лицу
И без него тот вымысел прощая.
Ты сам прошёл обратно к наглецу
Испить кровавый полдень на дозоре,
Где совесть ищет прах и это горе
Внутри растраты мифа о добре.
Ему тефлоновый замер сквозь идеал
Сегодня прав он думает, что воля
Твоя простору мысленная гладь,
Где одинокий ветер будет думать.
Искать морали верные шаги
И ей просить обдумать это счастье,
На долгом берегу по той Неве -
Напрасно ли, но лучшему по мне.
Нерадивый почерк в силе обаяния
Минутный шум в потерянных ушах
Застыл под правом смерти на тебе,
Чтоб думать в этом мифе о любви,
Держа скульптуру счастья и погибели.
Ты старый вал из низменной гряды,
В тебе пребудет слава сквозь ходы
Моральных граней пищи от Богов
И тёртой формы времени до нас.
Чтоб думали мы этим по любви,
Но шаг искали в счастье бытия
За этим ли притворством и свободой,
Когда осилит почерк дрожь свою?
Почём ты стал на фатуме идти,
Предчувствуя моральные забвения,
Как глаз элегии доподлинно найти
Сегодня интеграл от слов любви?
Ты обаятелен и смерти и себе,
Сквозь чёрный мир опально видит там
Твой дух слезы и почерком у сна -
Свои шаги до безобразия холит.
Под чёрный крест нарезан идеал,
Под шагом мира, ниспадая светит
Твой ветер о подземные ходы -
Он этим видит формы от беды.
Почуяв обаятельный восторг,
Взлетев от солнца прошлого, взрослея
Ты стал не уготованной игрой,
Под свод своих желаний им лететь.
Погода точной былью на тебе -
Сегодня лечит век внутри сомнения
И каждый сон всё думает о нас,
Предчувствуя свой чёрный монолог.
Не стал он нерадивой былиной,
Не этим сводом о бездонный дух,
Но ищет впалый миф от этих рук
За вдохом пользы мысли от любви.
Ты будешь идеальным от разлук
В модели монолога ждать сегодня
Того, который видимостью сна
Не стал по силе обаять свой век.
Он сам устал и смотрит на любовь,
Что жила словом в чувствах у беды,
Но чёрный взгляд предчувствия воды
Всё тешит самость личного устоя.
Что жив твой нерадивый элемент
Внутри очеловеченной природы тела,
Не знает он, что будущему враг -
Ты стал себе и в этом описал
Под уникальным светом бытия -
Простор моральной формы идеалов,
Но свет для обаятельной звезды -
Не форма страха в сумраке ночном.
На вид по нерадивой пелене
Случайности из игр подобной тени -
Ты ищешь славу в собственной беде,
А сам таращишь подлинный рассвет.
Внутри огромных ран у этой льдины,
Что вторит городу обратные года,
Но знает чёрный мир, как иногда
Он видим был под смертью половины.
Голографическое тождество мучительной болезни
Осунулся под тысячами роз
К прилежной были складчатого я,
Не зная думать ли в вопрос
Мучительного общества за нами?
Чтоб день искал приличные года,
Их нехотя в измученном столетии -
Голографически в искусство на глаза
Ты проложил и этим бы не рад.
Что хворь твоя не пагуба о грот,
А тысячи искусственных наречий,
Не пища, от которой видит взгляд,
Чтоб человеку мыслью совладать
В пути манеры, мучаясь в болезни -
Искусства ли, но очерку сказать -
Ты так хотел, что превратился в ад
На снах понурой серости теперь.
Всё ищешь смерть и подлые глаза,
А чёрный сгусток воронит наследие
Под дух тележной вольности сказать
О чём то важном к праху от любви.
Она заснула на твоих глазах,
Свинтила счёт в манере от стихов,
А слёз поток ей видит, что любовь
Не самая прощальная надежда.
Ей ты сидел от смерти по уму
И тайну сам растрачивал во тьму
Моральной неги думать о себе
Или о ком то личном в памяти своей.
Ты ищешь тождество на каждый день,
В мучении свой грот перенимаешь,
Чтоб он казался на восходе лет -
Единством праха к счастью от любви.
Но ищет человек не тот портрет,
Он сам летает в счастье в облаках,
Над заданным природой им веках
И смотрит в упражнениях к любви.
Когда голографически возьмёт
Тот мир искусства смелое лицо
И сам посмотрит в смыслах о любовь
На этом свете муки без отличия.
Остановившись терпит идеал -
Упадок личной логики к уму,
Но жизнь играя тешит потому,
Что сам ты стал той волей неприличия.
Правомерный осколок человеческого
За целью видит сложный силуэт,
Сидя в своей квартире без огня -
Свобода мысли, мучая меня
Под тонкий правомерный идеал.
Скелетной гранью ближе от среды,
Завидев ранний светоч от сердец -
Ты ищешь странный уровня свобод,
Спонтанный праздник мира и людей.
Но ждал он рано будущему свет
И стал в квартире мыслью от игры -
Такой же близкой в чувстве идеала,
Но боли веской истиной тебе.
Осколок мира в счастье разведу,
Им вид, как лира над прямой дугой -
Другая сила, что тащит бытие
И верит прозой гордому уму.
Желаешь быть ей к доводу людей,
Желаешь видеть сложный силуэт,
А только ночи ветреной немы
Свободы почерка на силе этих слов.
Апологету стал ты этим днём -
Искать под смертью нужный идеал,
Но только шагом на квартире стал -
Любого призрака и быстро по уму.
Ты не последний счастью одному,
Твой гнёт осколок жизни в рукаве -
Свободу чувства жить или летать
По слов квартире в медленном огне.
Спускаясь в нижний позы монолог,
Дожив последний праха идеал -
Ты выжить смог бы чёрному, но сам
Остался смертью это вынимать.
Как свод любовный счастья на бегу,
Им видишь повод времени в снегу
И маска смерти кажется другой,
Такой же бурной мимикой и силой.
Ты прав за целью, видя силуэт
У этих ровных стен от бытия,
Что новый праздник лучшего ума
И тень портрета выживать теперь.
Думаешь о чём то новом?
Закрывая лицо о других говорить,
Западая под смертью на избитые роли,
Ты не думаешь ими, просто прахом своим -
Обучаешь искусство, говоря о взрослении.
Столько думал умом, о котором ласкал
Идеальности свод в непроглядном оскале,
Что задумал свои инфернальные дни
Утолять под Невой в непочатом рассказе.