Во имя отца и сына. Очи всех на тя, господи, уповают, шептал он, суетливо распределяя порции и поливая их из бутылки маслом. Вкушай, Сережа!
Не торопясь, медленно, в молчании, как едят настоящие труженики, принялись трое за свой скромный обед. Слышно было только, как жевали три пары челюстей.
Арто ел свою долю в сторонке, растянувшись на животе и положив на хлеб обе передние лапы. Дедушка и Сергей поочередно макали в соль спелые помидоры, из которых тек по их губам и рукам красный, как кровь, сок, и заедали их сыром и хлебом. Насытившись, они напились воды, подставляя под струю источника жестяную кружку. Вода была прозрачная, прекрасная на вкус и такая холодная, что от неё кружка даже запотела снаружи. Дневной жар и длинный путь изморили артистов, которые встали сегодня чуть свет. У дедушки слипались глаза. Сергей зевал и потягивался.
Что, братику, разве нам лечь поспать на минуточку? спросил дедушка. Дай-ка в последний раз водицы попью. Ух, хорошо! крякнул он, отнимая от кружки рот и тяжело переводя дыхание, между тем как светлые капли бежали с его усов и бороды. Если бы я был царём, всё бы эту воду пил с утра бы до ночи! Арто, иси, сюда! Ну вот, бог напитал, никто не видал, а кто и видел, тот не обидел Ох-ох-хонюшки-и!
Старик и мальчик легли рядом на траве, подмостив под головы свои старые пиджаки. Над их головами шумела тёмная листва корявых, раскидистых дубов. Сквозь неё синело чистое голубое небо. Ручей, сбегавший с камня на камень, журчал так однообразно и так вкрадчиво, точно завораживал кого-то своим усыпительным лепетом. Дедушка некоторое время ворочался, кряхтел и говорил что-то, но Сергею казалось, что голос его звучит из какой-то мягкой и сонной дали, а слова были непонятны, как в сказке.
Перво дело куплю тебе костюм: розовое трико с золотом туфли тоже розовые, атласные В Киеве, в Харькове или, например, скажем, в городе Одессе там, брат, во какие цирки!.. Фонарей видимо-невидимо всё электричество горит Народу, может быть, тысяч пять, а то и больше почему я знаю? Фамилию мы тебе сочиним непременно итальянскую. Что такая за фамилия Естифеев или, скажем, Лодыжкин? Чепуха одна нет никакого в ней воображения. А мы тебя в афише запустим Антонио или, например, тоже хорошо Энрико или Альфонзо
Дальше мальчик ничего не слыхал. Нежная и сладкая дремота овладела им, сковав и обессилив его тело. Заснул и дедушка, потерявший вдруг нить своих любимых послеобеденных мыслей о блестящем цирковом будущем Сергея. Один раз ему сквозь сон показалось, что Арто на кого-то рычит. На мгновение в его затуманенной голове скользнуло полусознательное и тревожное воспоминание о давешнем дворнике в розовой рубахе, но, разморённый сном, усталостью и жарой, он не смог встать, а только лениво, с закрытыми глазами, окликнул собаку:
Арто куда? Я т-тебя, бродяга!
Но мысли его тотчас же спутались и расплылись в тяжёлых и бесформенных видениях.
Разбудил дедушку голос Сергея. Мальчик бегал взад и вперед по той стороне ручья, пронзительно свистал и кричал громко, с беспокойством и испугом:
Арто, иси! Назад! Фью, фью, фью! Арто, назад!
Ты что, Сергей, вопишь? недовольно спросилЛодыжкин, с трудом расправляя затёкшую руку.
Собаку мы проспали, вот что! раздражённым голосом грубо ответил мальчик. Пропала собачка.
Он резко свистнул и ещё раз закричал протяжно:
Арто-о-о!
Глупости ты выдумываешь!.. Вернётся, сказал дедушка. Однако он быстро встал на ноги и стал кричать собаку сердитым, сиплым со сна, старческим фальцетом: Арто, сюда, собачий сын!
Он торопливо, мелкими, путающимися шажками перебежал через мост и поднялся вверх по шоссе, не переставая звать собаку. Перед ним лежало видное глазу на полверсты, ровное, ярко-белое полотно дороги, но на нём ни одной фигуры, ни одной тени.
Арто! Ар-то-шень-ка! жалобно завыл старик. Но вдруг он остановился, нагнулся низко к дороге и присел на корточки.
Да-a, вот оно какое дело-то! произнёс старик упавшим голосом. Сергей! Серёжа, поди-ка сюда.
Ну, что там ещё? грубо отозвался мальчик, подходя к Лодыжкину. Вчерашний день нашёл?
Сережа что это такое?.. Вот это, что это такое? Ты понимаешь? еле слышно спрашивал старик.
Он глядел на мальчика жалкими, растерянными глазами, а его рука, показывавшая прямо в землю, ходила во все стороны.
На дороге в белой пыли валялся довольно большой недоеденный огрызок колбасы, а рядом с ним во всех направлениях отпечатались следы собачьих лап.
Свёл ведь, подлец, собаку! испуганно прошептал дедушка, всё еще сидя на корточках. Никто, как он дело ясное Помнишь, давеча у моря-то он всё колбасой прикармливал.
Дело ясное, мрачно и со злобой повторил Сергей.
Широко раскрытые глаза дедушки вдруг наполнились крупными слезами и быстро замигали. Он закрыл их руками.
Что же нам теперь делать, Серёженька? А? Делать-то нам что теперь? спрашивал старик, качаясь взад и вперёд и беспомощно всхлипывая.
Что делать, что делать! сердито передразнил его Сергей. Вставай, дедушка Лодыжкин, пойдём!..
Пойдём, уныло и покорно повторил старик, подымаясь с земли. Ну что ж, пойдём, Серёженька!
Вышедший из терпения Сергей закричал на старика, как на маленького:
Будет тебе, старик, дурака-то валять! Где это видано всамделе, чтобы чужих собак заманивать? Чего ты глазами на меня хлопаешь? Неправду, я говорю? Прямо придём и скажем: «Подавай назад собаку!» А нет к мировому, вот и весь сказ.
. К мировому да конечно Это верно, к мировому с бессмысленной, горькой улыбкой повторял Лодыжкин. Но глаза его неловко и конфузливо забегали. К мировому да Только вот что, Серёженька не выходит это дело чтобы к миров ому
Как это не выходит? Закон один для всех. Чего им в зубы смотреть? нетерпеливо перебил мальчик.
А ты, Серёжа, не того не сердись на меня. Собаку-то нам с тобой не вернут. Дедушка таинственно понизил голос. Насчёт пачпорта я опасаюсь. Слыхал, что давеча господин говорил? Спрашивает: «А пачпорт у тебя есть?» Вот она какая история. А у меня, дедушка сделал испуганное лицо и зашептал еле слышно, у меня, Сережа, пачпорт-то чужой.
Как чужой?
То-то вот чужой. Свой я потерял в Таганроге, а может быть, украли его у меня. Года два я потом крутился: прятался, взятки давал, писал прошения Наконец вижу, нет никакой моей возможности, живу точно заяц всякого опасаюсь. Покою вовсе не стало. А тут в Одессе, в ночлежке, подвернулся один грек. «Это, говорит, сущие пустяки. Клади, говорит, старик, на стол двадцать пять рублей, а я тебя навеки пачпортом обеспечу». Раскинул я умом туда-сюда. Эх, думаю, пропадай моя голова. Давай, говорю. И с тех пор, милый мой, вот я и живу по чужому пачпорту.
Ах, дедушка, дедушка! глубоко, со слезами в груди вздохнул Сергей. Собаку мне уж больно жалко Собака-то уж хороша очень
Серёженька, родной мой! протянул к нему старик дрожащие руки. Да будь только у меня пачпорт настоящий, разве бы я поглядел, что они генералы? За горло бы взял!.. «Кактак? Позвольте! Какое имеете полное право чужих собак красть? Какой такой закон на это есть?» А теперь нам крышка, Сережа. Приду я в полицию первое дело: «Подавай пачпорт! Это ты самарский мещанин Мартын Лодыжкин?» «Я, вашескродие». Ая, братец, и не Лодыжкин вовсе и не мещанин, а крестьянин, Иван Дудкин. А кто таков этот Лодыжкин один бог его ведает. Почем я знаю, может воришка какой или беглый каторжник? Или, может быть, даже убивец? Нет, Серёжа, ничего мы тут не сделаем Ничего, Серёжа
Голос у дедушки оборвался и захлебнулся. Слёзы опять потекли по глубоким, коричневым от загара, морщинам. Сергей, который слушал ослабевшего старика молча, с плотно сжатыми бровями, бледный от волнения, вдруг взял его под мышки и стал подымать.
Пойдём, дедушка, сказал он повелительно и ласково в то же время. К чёрту пачпорт, пойдём! Не ночевать же нам на большой дороге.
Милый ты мой, родной, приговаривал, трясясь всем телом, старик. Собачка-то уж очень затейная Артошенька-то наш Другой такой не будет у нас
Ладно, ладно Вставай, распоряжался Сергей. Дай я тебя от пыли-то очищу. Совсем ты у меня раскис, дедушка.
В этот день артисты больше не работали. Несмотря на свой юный возраст, Сергей хорошо понимал всё роковое значение этого страшного слова «пачпорт». Поэтому он не настаивал на дальнейших розысках Арто, ни на мировом, ни на других решительных мерах. Но, пока он шёл рядом с дедушкой до ночлега, с лица его не сходило новое, упрямое и сосредоточенное выражение, точно он задумал про себя что-то чрезвычайно серьёзное и большое.
Не сговариваясь, но, очевидно, по одному и тому же тайному побуждению, они нарочно сделали значительный крюк, чтобы ещё раз пройти мимо «Дружбы». Перед воротами они задержались немного, в смутной надежде увидеть Арто или хоть услышать издали его лай. Но резные ворота великолепной дачи были плотно закрыты, и в тенистом саду под стройными печальными кипарисами стояла важная, невозмутимая, душистая тишина.
Гос-спо-да! шипящим голосом произнес старик, вкладывая в это слово всю едкую горечь, переполнившую его сердце.
Будет тебе, пойдём, сурово приказал мальчик и потянул своего спутника за рукав.
Серёженька, может, убежит от них ещё Артошка-то? вдруг опять всхлипнул дедушка. А? Как ты думаешь, милый?
Но мальчик не ответил старику. Он шёл впереди большими, твердыми шагами. Его глаза упорно смотрели вниз на дорогу, а тонкие брови сердито сдвинулись к переносью.
VI
Молча дошли они до Алупки. Дедушка всю дорогу кряхтел и вздыхал, Сергей же сохранял на лице злое, решительное выражение. Они остановились на ночлег в грязной турецкой кофейной, носившей блестящее название «Ылдыз», что значит по-турецки «звезда». Вместе с ними ночевали греки-каменотесы, землекопы-турки, несколько человек русских рабочих, перебивавшихся подённым трудом, а также несколько тёмных, подозрительных бродяг, которых так много шатается по югу России. Все они, как только кофейная закрылась в определённый час, разлеглись на скамьях, стоящих вдоль стен, и прямо на полу, причём те, что были поопытнее, положили, из нелишней предосторожности, себе под голову всё, что у них было наиболее ценного из вещей и из платья.
Было далеко за полночь, когда Сергей, лежавший на полу рядом с дедушкой, осторожно поднялся и стал бесшумно одеваться. Сквозь широкие окна лился в комнату бледный свет месяца, стелился косым, дрожащим переплётом по полу и, падая на спящих вповалку людей, придавал их лицам страдальческое и мёртвое выражение.
Ты куда носью ходись, мальцук? сонно окликнул Сергея у дверей хозяин кофейной, молодой турок Ибрагим.
Пропусти. Надо! сурово, деловым тоном ответил Сергей. Да вставай, что ли, турецкая лопатка!
Зевая, почесываясь и укоризненно причмокивая языком, Ибрагим отпер двери. Узкие улицы татарского базара были погружены в густую тёмно-синюю тень, которая покрывала зубчатым узором всю мостовую и касалась подножий домов другой, освещённой стороны, резко белевшей в лунном свете своими низкими стенами. На дальних окраинах местечка лаяли собаки. Откуда-то, с верхнего шоссе, доносился звонкий и дробный топот лошади, бежавшей иноходью.
Миновав белую с зелёным куполом, в виде луковицы, мечеть, окружённую молчаливой толпой тёмных кипарисов, мальчик спустился по тесному кривому переулку на большую дорогу. Для легкости Сергей не взял с собой верхней одежды, оставшись в одном трико. Месяц светил ему в спину, и тень мальчика бежала впереди его чёрным, странным, укороченным силуэтом. По обоим бокам шоссе притаился тёмный курчавый кустарник. Какая-то птичка кричала в нём однообразно, через ровные промежутки, тонким, нежным голосом: «Сплю!.. Сплю!..» И казалось, что она покорно сторожит в ночной тишине какую-то печальную тайну и бессильно борется со сном и усталостью и тихо, без надежды, жалуется кому-то: «Сплю, сплю!..» А над темными кустами и над синеватыми шапками дальних лесов возвышался, упираясь своими двумя зубцами в небо, Ай-Петри такой легкий, резкий, воздушный, как будто он был вырезан из гигантского куска серебряного картона.
Сергею было немного жутко среди этого величавого безмолвия, в котором так отчётливо и дерзко раздавались его шаги, но в то же время в сердце его разливалась какая-то щекочущая, головокружительная отвага. На одном повороте вдруг открылось море. Огромное, спокойное, оно тихо и торжественно зыбилось. От горизонта к берегу тянулась узкая, дрожащая серебряная дорожка; среди моря она пропадала, лишь кое-где изредка вспыхивали её блестки, и вдруг у самой земли широко расплескивалась живым, сверкающим металлом, опоясывая берег.
Беззвучно проскользнул Сергей в деревянную калитку, ведущую в парк. Там, под густыми деревьями, было совсем темно. Издали слышался шум неугомонного ручья и чувствовалось его сырое, холодное дыхание. Отчетливо застучала под ногами деревянная настилка моста. Вода под ним была чёрная и страшная. Вот, наконец, и высокие чугунные ворота, узорчатые, точно кружево, и обвитые ползучими стеблями глициний. Лунный свет, прорезавшись сквозь чащу деревьев, скользил по резьбе ворот слабыми фосфорическими пятнами. По ту сторону был мрак и чутко-пугливая тишина.
Примечания
1
Повесть публикуется в сокращённой авторской редакции. Здесь и далее за исключением особо оговорённых случаев примечания составителя.
2
Фа́лды задние полы кафтана. (Примеч. автора).
3
Тузы́ тумаки. (Примеч. автора).
4
et cetera (лат.) и так далее. (Здесь и далее за исключением особо оговорённых случаев примечания составителя.)
5
Каждому своё! (лат.)
6
То есть, во грехах (Примеч. автора).
7
«Братья Земганно» повесть о циркачах французского писателя Эдмона Гонкура (1879 год).
8
Имеется в виду книга-альбом А. Л. Дурова «В жизни и на арене». Воронеж, 1914.
9
Поэтические строки Максима Горького, ставшие афоризмом и девизом.