Неожиданно в ажурной вязи вертушек осин я увидел знакомый силуэт пролетающего вальдшнепа и даже расслышал его призывное хорканье. Пролет припоздавшего на пару месяцев длинноклювого жениха совпал с внезапно возникшим мистическим ощущение того, что кто-то внимательно за мной наблюдает.
Бух Бух Ух. Ух. Ух прорезался у меня за спиной в кустах доносчивый лай Соловья. Четвероногий охотник вышел на наброды зайца и начал добирать косого.
Но кто этот таинственный наблюдатель? Я ясно чувствовал его присутствие. Не поворачивая головы, внимательно метр за метром осмотрел ближайшее пространство вокруг засид-ки. Никого! И вдруг, уже потеряв надежду обнаружить нарушителя спокойствия, прямо над головой увидел обращенные на меня огромные желтые светящиеся глаза. В ночных сумерках трудно было разглядеть, что это за страшилище. Его окрас полностью сливался с древесной корой. То, что это был гигантский филин, я понял лишь тогда, когда он огромной тенью бесшумно слетел с дуба и скрылся в лесной чаще.
Ночь вновь огласилась могучим полным страсти и азарта заливным голосом Соловья. Он стронул зайца. Что-что, а голос у моего выжлеца был отменный. Время от времени Соловей скалывался, теряя след. Снова находил и гнал дальше.
К счастью жертвой преследования оказался заяц-беляк, а эти зайцы, в отличие от сородичей русаков и тем более от лис, обжитые места не покидают. Так что охотничья забава протекала недалеко от моей засидки.
У гончатников особо ценятся голоса музыкальные, доносчивые. Вот как описывал запомнившийся гон наш уважаемый директор музея «Абрамцево» Николай Павлович Пахомов в своей книге «Охота с гончими»: «Почти непрерывный вой на басовых нотах с переливами изредка чередовался более отрывистыми взбрехами. Впечатление получалось необыкновенное, а меня, как страстного любителя хороших голосов, прямо захватывало. Двадцать пять лет охочусь я с гончими, много слышал разных стай и одиночных гонцов, но такого певца не приходилось слышать!».
Соловей окончательно скололся и затих. Светало. Мой гончак объявился совершенно мокрый от обильной ночной росы, замученный, всем своим жалким видом, будто извиняясь за то, что держал зайца так недолго.
Когда мы вернулись, все домочадцы еще спали. Я привязал Соловья к будке и тихо пробрался к себе в комнату. Первым делом среди книг нашел том А. Э. Брема, посвященный птицам, и выяснил, что мой новый лесной знакомый, филин пугач действительно гигант. Его длина достигает порой семидесяти семи сантиметров.
После бессонной ночи непреодолимо клонило ко сну, но прежде чем погрузиться в объятия Морфея, я записал в дневниковый блокнот незабываемый эпизод встречи в ночном лесу со сказочной птицей.
В следующие годы со своими собаками я исходил окрестности Абрамцева вдоль и поперек. Жилкино. Артемово, Уголки, Тешилово Через Кудрино и Стройково добирался до Озерецкого, откуда начиналась наша Воря, и где по берегам озера водились бекасы, а осенью имели место обильные дупелиные высыпки.
Круг моих охотничьих скитаний становился все шире. От колхозного рынка в Загорске на попутных машинах отправлялся по Угличскому шоссе к селу Еремину или дальше в Дубненское охотничье хозяйство, что в окрестностях села Константинова. По Ярославке в район Переславля Залесского, а то и до Поречья Рыбного близ Ростова Великого.
Родители, с раннего детства поощрявшие мою самостоятельность, не препятствовали странствиям юного охотника. Порой, когда по тем или иным причинам возвращался на день другой позже обещанного, мама, скрывая естественное волнение, встречала меня, восклицая: «Сынок, ты уже вернулся. Как хорошо! Все в порядке?».
Все было в порядке. От усталости звенело в ушах. С вечера не мог заснуть. Все! Конец охоте! Больше никогда Но проходило несколько дней и меня снова неодолимо тянуло в таинственную стихию дикой природы.
Друг Коля Радимов под впечатлением моих «охотничьих рассказов» тоже захотел приобщиться к охоте и решил завести гончую собаку. Через год у нас был классический гончий смычок: мой выжлец Соловей и его выжловка Альда. Гоняли они вместе отменно. Низкий доносчивый с грустинкой голос Соловья дополнял высокий, рассыпным звоном колокольчика гон Альды.
К сожалению охотника, партнера по охоте из моего друга не получилось. Не судьба
В начале пятидесятых годов наша, в недавнем прошлом, детская компания повзрослела и рассыпалась. Кто-то уехал из поселка, кого-то призвали в армию. Неизменной оставалась лишь троица: Коля Радимов, Надя Исакова и я. Впрочем, наша подруга вроде бы готовилась нас покинуть и собралась замуж.
Однажды летним вечером мы провожали Надю домой. От излучины Вори, излюбленного нами места купания, где когда-то в мои сети чуть не заплыла жена Ильи Ивановича Машкова, поднялись на склон оврага и через нижнюю калитку вышли к дому Исаковых. У Надиных родителей был гость, Колин отчим Павел Александрович Радимов.
Стол, накрытый на террасе, украшали изысканные яства. Огромное блюдо, наполненное божественной клубникой с собственного огорода, яблочный пирог, приготовленный хозяйкой, и гвоздь застолья бутылка французского вина, привезенная из Парижа кем-то из странствующих друзей дома.
Разговор за столом не клеился. Всегда словоохотливый, общительный, смешливый Павел Александрович был явно «не в своей тарелке». Вино из французской бутылки как-то не нашло отклика в его душе.
Хозяин дома Сергей Петрович тщетно соблазнял Павла Александровича, рассказывая о необыкновенных достоинствах Chablis.
Вы понимаете, любезный Павел Александрович, это натуральное сухое вино, изготовленное в провинции Бургундия из белого винограда. Вековые традиции производства.
МДа внимал без энтузиазма собеседник.
Это фантастическое вино разливают в бутылки только определенной формы и определенного цвета стекла. Повторяю: вино натуральное без каких-либо добавок. Истинное сухое вино! Продолжал Сергей Петрович.
Кому как, а по мне: суше водки ничего быть не может! подвел итог рассуждениям о сухом вине Павел Александрович и стал собираться на выход.
Сергей Петрович, продолжая повествовать о достоинствах Vins de France, проводил гостя до калитки. Прощаясь, Радимов заметил: «Спасибо за прием, если пригласите иной раз, водку принесу с собой».
Насколько я помню, дружеские застолья среди поколения художников-основателей Поселка художников не были популярны. Собранные вместе волею судьбы мастера были каждый сам по себе. Исключением являлся как раз Павел Александрович, но в случае с Сергеем Петровичем произошла осечка, полное несоответствие рафинированного эстета Исакова и простодушного хитрована Радимова.
В московской мастерской отца висит старая копия известной картины Иорданса[9] «Сатир в гостях у крестьянина». Так вот Павел Александрович типажно стопроцентный герой этой картины знаменитого фламандца. Краснощекий, хмельной весельчак, душа компаний, прибауточник. Он регулярно устраивал застолья у себя в мастерской или в нижней части участка под открытым небом за дощатым столом, воздвигнутым на кромке обрыва над Ворей. Пел под гитару и декламировал собственные стихи.
В память навсегда врезалось стихотворение Радимова «Журавли».
Неповторимо «Журавли» звучали в авторском исполнении, так как Павел Александрович букву «Р», неоднократно повторяемую в этом милом стихотворении, не выговаривал.
Любил старик Радимов в присутствии дам рассказывать скабрезные анекдоты, внимательно наблюдая хитроватыми хмельными глазами за смущением слушательниц.
Подобный пример приводит поэт Николай Старшинов в своей книге «Что было, то было». Сильно подгулявший Павел Александрович решил озадачить вопросом горничную провинциальной гостиницы. Старшинов цитирует Радимова, пытаясь доподлинно воспроизвести его речь с отсутствием буквы «Р».
« Скажи: почему на жопе нет мойщин? вопрошал старец и, выдержав паузу, сам отвечал, насладившись шоком от поставленного вопроса. А потому что она никогда не думает! И ей на все насъя а-ать!..».
Застольная жизнь Павла Александровича была как бы вакхическим фоном другой, наполненной творчеством и общественными деяниями, жизни этого неординарного, самобытного человека.
Радимов родился в 1887 году в селе Ходяйнове Михайловского уезда Рязанской губернии в семье сельского священника. Окончил Рязанскую Семинарию, а затем историко-филологический факультет Казанского университета.
В жизни Радимова существенную роль сыграло знакомство с замечательным художником Николаем Фешиным[10], который стал его другом и учителем живописи. В абрамцевской мастерской Павла Александровича среди авторских работ на видном месте висел великолепный, написанный в импрессионистской манере женский портрет кисти Фешина.
Уже в казанский период жизни Радимов начинает активно участвовать своими работами в выставочной деятельности Товарищества передвижных художественных выставок.
И в 1914 году по рекомендациям И. Е. Репина и В.Д.Поленова был принят в члены Товарищества. В эти же годы публикует три сборника своих стихотворений.
В начале двадцатых годов Радимов переезжает в Москву, где включается в острую дискуссию о направлениях и приоритетах в развитии изобразительного искусства. Вместе со своими единомышленниками, отстаивающими реалистические традиции в отечественном изобразительном искусстве, создает Ассоциацию художников революционной России (АХРР) и становится ее председателем.
Всего не перечислишь Но еще об одном деянии Павла Александровича Радимова напомню: он был одним из активных участников создания абрамцевского Поселка художников.
К середине XX века бурная творческая и общественная жизнь Радимова осталась уже позади. Ушли из жизни многие друзья и знакомые художника: А. Архипов, В. Бакшеев, Б. Кустодиев, Ф. Малявин, В. Брюсов, М. Горький, В. Маяковский, С. Есенин Когда-то в их среде Радимова величали первым поэтом среди художников и первым живописцем среди поэтов. Творчество его исполнено трогательной простоты и восхищения человека безраздельно влюбленного в Россию.
У меня в памяти, как неотъемлемая часть Абрамцева, в пространстве абрамцевского пейзажа, навсегда запечатлелась узнаваемая фигура художника-труженика в соломенной шляпе на седой голове, с малюсеньким этюдником на коленях, сидящего на раскладном стульчике и постигающего светлыми голубыми глазами красоту окружающего мироздания.
Годы занятий в Художественном институте были заполнены каждодневным трудом постижения таинства искусства живописи, обретения мастерства его реализации.
Судьба подарила мне в ученичестве талантливейших сокурсников, среди которых хочу вспомнить темпераментного живописца, крепкого рисовальщика Таира Салахова, непредсказуемого художника самородка Виктора Попкова, тонкого лирика Юру Павлова, ярко засветившегося в дальнейшем в Европе Эрика Булатова Незабываемые путешествия по стране и за её пределами в месяцы летних практик.
В памяти хранится и сам «Храм искусства» не очень приспособленное для художнического обучения здание, переделанное из жилого дома, затерявшееся в дебрях Замоскворечья. Полутемные коридоры. Скромная студенческая столовая в полуподвале под лестницей. Раздевалка супротив столовой, где порой на лавке ютился крупный, немолодой мужчина всегда элегантно одетый с двумя маленькими миловидными дочками, поджидая юную жену мою сокурсницу Лилю Вертинскую. Ну и, конечно же, творческие мастерские, уставленные мольбертами, заваленные холстами, реквизитом, наполненные специфическим милым сердцу живописца ароматом лаков и скипидара.
Тем временем, в начале пятидесятых годов, произошло событие в корне изменившее жизнь страны. Умер Сталин. В замурованное от внешнего мира культурное пространство Советского Союза начали проникать творческие сигналы из других миров.
В итальянском киноискусстве в те годы успешно развивалось направление, получившее в истории мирового кинематографа название неореализм. В рамках программы культурного обмена ВОКС[11] совместно с Госкино организовали показы итальянских фильмов для творческой интеллигенции Москвы в помещении Дома кино на Поварской. Росселини, Де Сика, Де Сантис, Висконти обрушили свои страстные, проникновенные киношедевры на головы столичных зрителей. На первом просмотре мои родители сидели рядом со своими друзьями супругами Верейскими.[12] Партер Дома кино был заполнен до отказа. И когда до начала сеанса оставались считанные минуты, в проходе между рядами появилась статная красивая дама с очаровательной дочкой подростком. Проходя мимо Верейских, женщина приветливо кивнула друзьям родителей и исчезла в погрузившемся в темноту зале.
Орик, обратился отец к Оресту Георгиевичу Верейскому, кто это божественное юное создание? и сам ответил: Это чудо моя Наташа Ростова.
Отец в то время заканчивал работу над иллюстрациями к «Войне и миру» Толстого. Этой объемной многолетней работе предшествовали долгие поиски визуального, портретного решения основных героев романа. Изначальное представление образа обогащалось, развивалось сотнями набросков от себя и с натуры. Особенно много времени заняла работа над образом Наташи Ростовой. Образ в целом сложился, но как ни сделать рисунок «с оригинала».
Выяснилось, что Наташу Ростову в этой жизни зовут Карина и Люся Верейская, давняя знакомая ее мамы актрисы Галины Кравченко, готова «закинуть удочку» по поводу создания портрета.
Позже моя мама вспоминала, что Карина ей тоже очень понравилась с первого взгляда, но не как прототип Наташи Ростовой, а как потенциальная невеста подрастающего сына.
К следующему просмотру в Доме кино родители уже знали, что мама Карины известная актриса немого кино, снимавшаяся в ряде знаменитых фильмов двадцатых-тридцатых годов. Звезда своего времени балерина, спортсменка, наездница победительница конских скачек, участница соревнований по женскому боксу Предпоследнего мужа актрисы А. Л. Каменева расстреляли, как врага народа. Шестнадцатилетняя Карина дочь от последнего мужа, грузинского актера и режиссера Николая Санова.[13]
Люся Верейская, догадываясь о причине особенного интереса моей мамы к семье Галины Кравченко, деликатно намекнула на некую артистическую богемность в среде существования известной актрисы. Супруги жили раздельно. Она в Москве. Он в Тбилиси. Девочка не обремененная постоянным родительским вниманием росла и развивалась самостоятельно.
Понимаешь, Галя, подытожила Люся Марковна, дурная среда опасная вещь!
Мама внимательно выслушала предостережения приятельницы, но на следующий просмотр итальянских фильмов не пошла, сославшись на некие неотложные дела, и отправила меня в Дом кино с отцом.
Над портретом «Наташи Ростовой» мы вдохновенно трудились в мастерской отца, Он рисовал сангиной. Я писал маслом. Взаимное расположение между мной и Кариной возникло сразу, но это нельзя было назвать любовью с первого взгляда. Для такого чувства время ещё не подошло. Так или иначе, наши пути пересеклись и судьбе было угодно, чтобы мы были рядом.