Я выпрямился и снова посмотрел на себя в зеркало. Вздрогнул. Закрыл глаза. Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул.
Интересно, это у меня надолго вообще? Если да, то мне надо бы привыкнуть к своему новому отражению.
Чего застыл? Себя в зеркале не узнаешь? хохотнул Веник.
«Ты не поверишь, насколько ты прав, парень» подумал я и взял у него из рук протянутое полотенце. Протер мокрые волосы, бросил еще один косой взгляд на свое отражение. Так-то, можно сказать, что мне весьма даже повезло с лицом Мог бы оказаться в трупе запойного бомжа, которого вытащили из теплотрассы.
Кухня тоже была в темных тонах. Совсем какой-то несоветский интерьер был у этой квартиры. Впрочем, раз они живут в доме Союза Художников, значит или мать Веника, или его отец весьма обласканные государством деятели искусства. А это, в свою очередь, означает совсем другие возможности, простым советским смертным недоступные.
Кухня казалась тесноватой из-за чересчур массивной мебели. Круглый стол на тяжелых ножках, табуреты с атласной обивкой, полочки с множеством вазочек, статуэток, фарфоровых чашечек и чайничков. Темно-красные шторы с бахромой из таких помпончиков-шариков. И из такой же ткани абажур.
На столе, накрытый салфеткой, стоял наш завтрак. Точнее, конечно же, завтрак Веника, но вряд ли он будет его один жрать, а меня заставит на это зрелище смотреть.
Ага, оладушки Еще даже теплые, Веник включил газ и чиркнул спичкой. Водрузил на плиту эмалированный чайник, красный с темными узорами. Открыл холодильник и внимательно изучил его содержимое. Тэээкс Ага, колбаска!
Веник выставил на стол масленку со стеклянной крышкой, тарелку с нарезанной вареной колбасой с круглыми жиринками. «Была докторская, станет любительская», вспомнил я. И хрустальную мисочку с клубничным вареньем.
Вода в чайнике зашумела. Из деревянной хлебницы Веник достал половинку батона, напластал ее толстыми кусками и потянулся за чашками.
Ты сладкое любишь? спросил он. Есть еще вафли, но сам я их не ем, поэтому и спрашиваю.
В животе у меня заурчало, но от вафель я отказался. Я и в детстве не особенно любил это сомнительное лакомство, да и сейчас колбаса вызывала во мне гораздо больше эмоций.
Чайник закипел, Веник снял тряпичную куклу с пузатенького заварника с мясистым цветком на боку.
В общем, кушать подано, жри, что видишь, сильвупле, как говорится, сказал Веник, плюхнулся на стул, открыл масленку и принялся отколупывать ножом тонкие стружки сливочного масла. Я просто положил кусок колбасы на батон, перевернул, как в детстве, колбасой вниз и жадно отхватил сразу половину.
Чай в этот раз был без всякого дровяного привкуса. Нормальный черный чай, аромантный, хорошо заваренный, хотя я бы предпочел покрепче, заварки Веник плеснул совсем немного.
Хлопнула входная дверь, и из Веника тут же как будто выдернули лом. Он сразу как-то расслабился, откинулся на спинку стула, ноги расставил на всю кухню.
Вот так и живем вздохнул он.
А она у тебя кто? спросил я, бросив взгляд на дверь.
Искусствовед, пережевывая один из последних оладьев, ответил Веник. Профессор, доктор наук.
А отец где? нетактично спросил я.
В командировке, пожал плечами Веник. И, предвосхищая твой следующий вопрос он художник. А на мне вот природа отдохнула, так что я просто санитар в морге.
Я допил остатки чая из своей чашки и отодвинулся от стола. Веник посмотрел на наручные часы.
Слушай, Жан Я только что с суток, мне надо покемарить хотя бы пару часиков, сказал он.
Давай я хоть посуду помою? предложил я.
Не надо, ты же не знаешь, как что должно стоять, он махнул рукой. Проснусь и помою, Маман все равно вернется только к полуночи. Поскучаешь без общества, лады?
Да без проблем, ответил я.
Комната Веника была самой дальней из всех. Судя по его наряду, я ожидал там увидеть что-нибудь «стиляжное» коллекцию зарубежных пластинок, там. Постеры во всю стену Но комната оказалась весьма минималистичной, там даже проигрывателя не было. Широкая тахта, встроенный в стену шкаф, кресло и торшер рядом с ним. Веник без всяких дополнительных слов завалился на кровать и вырубился.
Я замер.
Закрыл глаза, сосчитал до десяти.
На цыпочках вернулся в коридор и снял с вешалки сумку с буквами «СССР». Вернулся в комнату, устроился в кресле и расстегнул молнию.
Глава шестая. Я достаю из широких штанин
Итак, для начала разберемся, кто я все-таки такой. Я посмотрел на открытую сумку, потом вспомнил про паспорт. «Ваши документики!» строго сказал внутренний голос. Что там у нас?
Краснокожая паспортина, заполненная от руки, ностальгия такая Просто сейчас всплакну, ага.
Иван Алексеевич Мельников, родился десятого октября одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Раз сейчас у нас ноябрь восьмидесятого, значит мне, как несложно сосчитать, двадцать два года. Недурно, недурно. Неплохой возраст.
Национальность русский. Родился в городе Петропавловск-Камчатский. Ни фига себе, ближний свет А вот паспорт выдан в Москве, двадцатого июня этого года. Первый я что ли потерял? Вроде в СССР в шестнадцать паспорта выдавали, а не в двадцать один. Мда, помотало тебя, батенька. Учитывая, что сейчас я в Новокиневске
К военной службе негоден. Написано слитно. Чем-то болею что ли? Вроде на вид здоров, как молодой олень. Или взятку дал кому надо?
Штамп о группе крови. Первая положительная.
Остальные страницы девственно чисты, прописки нет. Упс, это получается, что я в СССР без прописки? Непорядок
Ладно, смотрим, что у нас в сумке.
Я запустил руку в ее мягкое чрево и первым делом нащупал плотный бумажный пакет. Толстенький такой, размером с альбом.
Новенький синий диплом. Несколько фотографий разного размера, бумаги.
Отлично. О, надо же, а диплом-то у меня не хухры-мухры, а Московского Государственного Университета имени Ломоносова по специальности «журналистика».
Успеваемость Нда, не очень прилежный я был студент, отлично только по истории КПСС.
Выдан тридцатого июня восьмидесятого года. А сейчас ноябрь. И где я таскался, интересно, все предыдущее время?
Так, бумажка Удостоверение номер семь-три-четыре, ха, очень смешно.
А, я понял, что это! Это распределение! Как дипломированного молодого специалиста меня направили в распоряжение редакции газеты «Новокиневский шинник». В должности согласно штатному расписанию и обеспечением жильем, правда, не уточнено, каким именно. Это где же я так нагрешил, что меня после МГУ сослали в заводскую многотиражку, а? Вот почему Дима спрашивал про общежитие Они же наверняка содержимое сумки внимательно изучили.
Фотографии. Три групповых черно-белых фото. Фотокарточка явно из туристического похода. Вот он я, бравый, в штормовке и в обнимку с еще двумя парнями. Фотография в строгом костюме с претензией на какую-то даже художественность. Взгляд с решительным прищуром, на заднем плане книжный шкаф.
Зеленая книжечка свидетельства о рождении. Зеленая же книжечка школьного аттестата Ха, тоже интересно. Школу я закончил вообще в Свердловске. Что за семья такая у нас была?
Стоп.
Я снова открыл свой паспорт. Мельников Иван Алексеевич.
Знавал я парочку Мельниковых В девяностые они заправляли всей теневой частью Новокиневска. Владельцы, так сказать, заводов-газет-пароходов. Я когда писал про их деятельность серию статей, то биографию обоих прямо-таки под лупой изучал. И отца двух братьев звали как раз Алексей. Военный, много переезжал. А братьям сейчас должно быть эээ Игорю двадцать восемь, Илье двадцать пять.
И в Новокиневск они приехали в семьдесят восьмом, то есть, два года назад. Как раз когда я грыз гранит науки в столице.
Еще у них была сестра, но когда я занимался своим расследованием, она уже упорхнула за океан. И звали ее Ирина. В восьмидесятом ей должно быть восемнадцать.
Был ли там третий брат?
А ведь да, было какое-то упоминание о погибшем. Просто без имен и подробностей.
Иван? Имя тоже на букву «И», как и у остальных птенцов гнезда Мельниковых.
Может ли это быть тело третьего брата глав местной Коза-Ностры?
Которой, по идее, еще даже в проекте нет, восьмидесятый год на дворе, какие бандиты?
Я сложил все документы и фотокарточки в стопку и аккуратно засунул обратно в конверт. Встал, подошел к зеркалу на двери шкафа. Еще раз внимательно себя осмотрел.
Похож?
А хрен его знает, вот честно! Мельниковы к моменту, когда я их персонами заинтересовался, выглядели мордатыми бегемотами. Мое же отражение показывало мне юного красавца, которого впору на обложки советских журналов размещать. Как эталонного строителя коммунизма.
Ладно, что там у нас дальше в сумке?
Я вернулся в кресло и осторожно выложил все содержимое, раскладывая по тематическим кучкам.
Из интересного и необычного были трое трусов производства Финляндии и блокнот с заметками. Я открыл, полистал, но тут же закрыл. Это предмет для более вдумчивого изучения, отложу пока. Также имелась новенькая футболка с олимпийским мишкой, полотенце бело-желтое, большое, тоже посвященное олимпиаде, три пары носков, зубная щетка и паста в пластмассовой коробочке. Паста поморин. Жестяная коробочка леденцов «Монпансье». Армейская фляжка Открутил крышечку, понюхал. Ох ты ж Портвейн? Или сквермут какой-нибудь? Наполовину полная. Видимо, в поезд взял, чтобы ехать было нескучно.
Сунул руку в боковой карман, который смотрелся пустым. Ага. Билет.
Розовенькая бумажка, сообщающая, что приехал я в Новокиневск из Москвы вчера, в плацкартном вагоне на семнадцатом месте. Эх, были же времена! Паспорт еще не требовался, чтобы билет на поезд купить.
Ну что ж, подобьем итог.
Я Иван Мельников, закончил МГУ летом этого года. Лето провел фиг знает где, если бы я был на месте этого Ивана, то из Москвы бы постарался не уехать. Олимпиада же! Событие мирового масштаба! Вот и он, наверное, так решил.
Ну и либо в процессе оной олимпиады как-то накосячил, либо просто был выпускником, не особо подающим надежды, так что ему сунули в зубы распределение в Новокиневскую заводскую газету. И паспорт еще поменял зачем-то. Значит прошлый либо потерял, либо либо в нем появились порочащие отметки, показывать которые в приличном обществе вредно для карьеры или здоровья.
В общем, юноша купил билет и приехал в Новокиневск.
Где его сбросили с девятиэтажного дома без верхней одежды.
Никакого бумажника в сумке не оказалось, так что из денег у меня был один только пятак одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года выпуска, который я обнаружил в заднем кармане своих штанов. Как раз в том самом, на котором красовались крупные буквы «Рила».
И еще вещей было как-то маловато. Точнее, какой-то бестолковый набор. Выглядело так, будто кроме этой сумки где-то еще должен быть чемодан. Где-то же должна быть еще какая-то одежда, кроме этих вот псевдоджинсов и рубашки. Хотя может я просто плохо помню жизнь и быт советских человеков. Может, три пары финских трусов и полфляжки портвейна это более, чем достаточно для счастливой и безбедной жизни.
Я сложил вещи обратно в сумку, застегнул молнию и откинулся на спинку кресла.
Посмотрел на безмятежно дрыхнущего Веника.
«Спасибо, парень! подумал я. Если бы не ты, то сидел бы я сейчас в ментовке и путался в показаниях».
Или за мной уже приехала бы бригада крепких парней с Полевой. Дурдом на Кирпичном еще не построили потому что
Я тихонько встал, ощутив необходимость размяться. Потрогал голову в том месте, где был ком запекшейся крови. Никакой болезненности и припухлости, будто кровь там взялась вообще непонятно откуда.
Тут меня по голове как пыльным мешком ударило.
Восьмидесятый в Новокиневске.
Это значит, что где-то здесь есть я сам! Жан Колокольников, ученик третьего класса шестьдесят девятой школы! Ну да, мы как раз в этом году получили новенькую трешку на Спортивной. Вокруг сплошные пустыри. Это сейчас там спальные районы до горизонта, а в восьмидесятом еще ничего не было. Помню, когда Брежнева хоронили, все заводы включили гудок, я вышел на балкон девятого этажа его послушать, и вид был на заросший сухими кустами пустырь. На котором потом возведут кондитерскую фабрику.
Значит, пока я тут в гостях у непутевого сынка обласканных советской властью родителей, другой я сижу за партой, сложив руки перед собой.
Хотя нет, сегодня же воскресенье.
Завтракаю, значит. Чтобы потом одеться потеплее и укатить к бабушке на Черемушки.
Как делал почти каждое воскресенье. До того момента, как с бабушкой приключилось
Кстати, а когда это было?
Я напряг память.
Это точно была зима, почти под новый год. Я отчетливо помню, что пришел с городской елки во Дворце Пионеров, открыл дверь своим ключом, и услышал разговор родителей. Отец как раз рассказывал маме, что бабушка нашлась в психушке Законска, только назвалась чужим именем и его не узнала. А хоронили ее уже после Нового года. На зимних каникулах.
Перед глазами встали страницы школьного дневника. На развороте не было расписания уроков, вместо них наискосок накорябаны крупные буквы «КАНИКУЛЫ». Правая страница, верхний угол. Я нарисовал там череп с костями.
Ну давай, какой это был год?!
Восемьдесят первый, точно.
Восьмое января восемьдесят первого года. То есть, сейчас она еще жива, и с ней все пока что в порядке.
Ну, насколько может быть в порядке у дамочки с проблемами с алкоголем и характером, как водевильной профурсетки.
Но бабушку я всегда любил. Пирожки она жарить не умела, но с ней никогда не было скучно. Чем она выгодно отличалась от всех других-прочих бабушек моих одноклассников. Которые в основном проводили время, сидя на лавочках возле подъезда.
Кстати, интересно Вряд ли здесь в восьмидесятом неугодных прохожих награждают, в зависимости от пола, ярлыками «наркоман» и «проститутка». Наркоманов с Союзе вроде как официально не существовало, да и проституция была чисто заграничным явлением. Ну, в теории, конечно. На практике и те, и другие были, конечно. Просто вряд ли про них много и активно говорили вслух.
Впрочем, я-то СССР помню только ребенком
Веник заворочался, зевнул, потянулся и открыл глаза.
О, ты все еще здесь! сказал он и сел. А я уж думал, что мне вся эта катавасия с ожившим жмуром приснилась. Не сильно скучал? Прости, надо было тебе что ли хоть телевизор включить.
Не шалил, фортепиано не трогал, отрапортовал я. Беспечный парень этот Веник. Привел в дом незнакомого человека и спать завалился. Я за это время мог уже полквартиры вынести.
Надо бы кофейку сообразить, Веник поднялся и пошел к двери. Ты как вообще? Как голова?
Нормально, я покрутил рукой и скривился. Могло быть и лучше.
Вспомнил что-нибудь? спросил Веник через плечо.
В целом да, сказал я. Меня на ваш шинный завод распределили.
Молодой специалист? Инженер? Веник открыл дверцу одного из кухонных шкафов и извлек оттуда тускло поблескивающую гейзерную кофеварку советского образка. Многогранную такую, с черной ручкой. У моих родителей тоже такая была.
Журналист в заводскую газету, хмыкнул я.
А учился где? В Горьковском? Веник извлек из кофеварки «начинку» из потемневшего фильтра и трубочки.
В МГУ, вздохнул я, усаживаясь на мягкий стул.
Так ты из столицы приехал, получается? Веник даже отвлекся от таинства приготовления кофе. Неужели не смог там нормальными джинсами разжиться? Там же на олимпиаде полно фирмачей было!