В клинике он увидел в коридоре Дору, и в этот момент она показалась ему такой же бесцветной и незапоминающейся, как та женщина, выдохнувшая ему когда-то: «Эх, вы». Он обнял её за плечи и каким-то неверным голосом, сам не доверяя себе, произнёс: «У нас выносливый, спортивный, крепкий пацан, он выдюжает!»
Вася!!! почти закричала она, и ему стало так страшно, как не было даже и в детстве, ему же эта сосулька раздробила позвоночник! Боже мой, моему сыночку, он ведь никогда никому не сделал ничего плохого, и теперь он умирает, даже не успев пожить. За что же ему такие муки, за что??? она захлёбывалась в истерике, и Василий Андронович ничего не мог поделать. Она была как сумасшедшая, а может, и сошла с ума от горя, кто знает? Он думал, что это от горя бредит она и о сосульке, слетевшей с самой крыши большого дома, и о раздробленном Толином позвоночнике, он не хотел, не желал верить в этот ужас, о котором толковала его плачущая жена. Вскоре вышел, всё объяснивший врач. Оказалось, что всё то, о чём причитала его жена, было правдой! Страшной правдой! И его мозг отказывался верить в эту правду! Ничем не обнадёжив, врач ушёл.
И снова, как когда-то, после неожиданной Николкиной смерти они оказались вдвоём со своим горем. Но тогда они были ещё молоды и полны сил, а сейчас сидели рядышком два если и не старых, то и очень-то немолодых человека. И сейчас они уже тихо плакали вдвоём. А после не так уж и тихо упрекали друг друга во всём. Он гремел: «Ты, дура, сделала аборт и осталась бесплодной, а у вас же большой грех быть бесплодной!»
Я что тебе детородный комбайн, и она с ненавистью смотрела на него. Когда я просила тебя уйти из прокуроров, ты ж не послушался, и все проклятия, на тебя посылаемые, упали на Толика, на моего сыночка, снова рыдала она.
Беспросветная дурёха, суеверная, тёмная женщина! Что за проклятья, да если бы они сбывались, людей бы на земле уже не было, все бы друг друга попроклинали
Да, а много ли ты знаешь случаев, чтоб упала сосулька и убила человека, что такие случаи есть среди наших знакомых или у их знакомых, она плакала тихо, и ему стало жаль её.
Милая, не убивайся, Толик не умер, слава Богу, Василий Андронович впервые за многие десятилетия перекрестился, он поправится, вернётся к нам, мы ещё на его свадьбе танцевать будем.
И Дора верила его обещаниям, хотела верить, и даже сквозь слёзы разулыбалась, только он уже не верил ничему. Потом они молились, каждый по-своему, и умоляли, она Бога, он Высший Разум о том, чтобы рабу Божьему Анатолию выжить. Потом у Василия Андроновича случился сердечный приступ
На службе Букин посетил архив, чтобы ознакомиться с тем давним делом кастелянши. Навёл о ней справки, она умерла на зоне от инфаркта миокарда, как гласило заключение патанатома. Дети её были помещены в детские дома, а теперь, наверняка выросли и где-то должно быть работали. Все эти сведения были для него малоутешительны, потому что недостижимой, исчезнувшей из этой жизни была эта блеклая женщина, которую обрёк на остаток жизни и на смерть в лагере, и посиротил окончательно её детей именно он Василий Андронович Букин.
С ним самим случился инфаркт миокарда, который он перележал в институте кардиологии. Вышел он к самой выписке сына.
Толик выжил, и это для отца с матерью было главным. И то, что сын отныне сидел в коляске, не смутило их, они были готовы к борьбе за него. Казалось, они смогут поднять его сами, с помощью медицины, народных целителей, священников, наконец. И начались годы изнурительной борьбы за здоровье сына.
Каждое утро начиналось с того, что Василий Андронович начинал кричать, что Толю надо везти во Псков к старцу Иоанну (Крестьянкину), который исцелял людей одним наложением рук и молитвой. Дора в ответ ему говорила, чтоб сам он пошёл к исповеди да покаялся. Он ей говорил, что она наверняка желает ему нового инфаркта, а может и смерти. Пикировка, казалось, заканчивается поздно ночью, когда всеми троими дружно принималось снотворное.