Письмо из гроба перевернуло всё вверх ногами.
«Ну кто тебя, козла, просил лезть не в своё дело?! Нет, конечно, так ставить вопрос некорректно. Ему, идиоту, ничего ведь не было известно ни о Маринке, ни обо мне, ни о деньгах В иной, правильной ситуации, я, скорее всего, не раздумывая дал бы ход делу. Материальчик-то взрывной, иначе не скажешь! Бомба, да не простая, а международная, мегатонная бомбища.
Но это в обычной, правильной ситуации, где и я был обычным, ни в чем и ни в ком не заинтересованным лицом. Журналистом. Репортером, борзописцем, бумагомарателем пусть даже не простым репортером, а редактором, как сейчас. Ей-богу, завтра же начал бы кампанию. Сразу печатать нет, ни в коем случае. Спешка ни к чему. Такое полагается аккуратно проверить, позондировать, выехать на место, пообщаться кое с кем, с полицией в том числе родственников найти, расспросить, слёз чтоб побольше ну, а потом, хорошенько подготовившись ба-бах! Серия статей, выступлений по телевидению, в сети Супер!
А в ситуации нынешней, реальной я уже не я. Блин, ну до чего же не вовремя ты, зараза чертова, влип в эту историю! Тебе-то хорошо Господи, о чём я думаю? Хорошо ему где на том свете?!.. Но всё равно ни прогибаться, ни продаваться тебе не требуется. А мне совсем наоборот. Я уже продался, а теперь буду и прогибаться, и крутиться-вертеться, но ни словечка из написанного тобой никому и ни за что! Ежели кто надумает устроить этим, из-под Штутгарта или Лозанны, лёгкий перепуг или крупный переполох они могут затаиться, прикрыть на время свою лавочку, и тогда Марине туши свет. Кто и где ей сделает пересадку? У нас? Да, может, и сделают. А гарантии тогда как раз те три, пять, максимум десять лет. Плюс подавление всякой сопротивляемости и боязнь ги́гнуться от банальнейшего насморка.
Вывод прост: надо молчать. Цена за мое молчание в масштабе человечества, если вдуматься, ерундовая. Копеечная, в сущности, цена подумаешь, одно сердечко, всего одно. Мелочь. А для моей жены это жизнь.
Как дальше пойдет неважно, прорвёмся как-нибудь Осталось дождаться полгода с небольшим, а когда результат будет получен, можно и вспомнить о журналистском, как говорится, высоком долге. Самому в это вязнуть нужды нет, поручу кому-нибудь, с условием моей анонимности. Торопиться не будем»
Так думалось еще полчаса назад, перспектива казалась ясной и безоблачной.
«Да, молчать не буду но через семь нет, лучше восемь-девять месяцев. А ещё лучше через год. Марину прооперируют, выпишут, надобность в них отпадёт, и начнём. Всё путём, годик ничего не прибавит и не убавит Нет, же, сука, нашелся ещё один правдист на мою голову, честняга, рыцарь плаща и кинжала! Так что же отступить, сдаться? Нет, сдаваться нельзя. Сказал «Хэ», говори и «У».
«Три товарища» так они называли себя, свою мини-команду, подражая ремарковской троице бывших фронтовиков первой мировой. С существенной разницей: ни на каком фронте никакой войны они не бывали и не собирались, учились в девятом классе заурядной средней школы, рома с коньяком и абсентом не пивали, а сходство им виделось в крепкой, бескорыстной мужской дружбе.
Славка первым прочёл книжку, посоветовал друзьям, они разделили его восторг и приняли описанное как пример настоящей жизни и настоящей дружбы. И следовали этому примеру, как могли. Конечно, таких отношений, как у тех немцев, между российскими пацанами сложиться не могло, но важен принцип один за всех, все за одного. Не в устаревшем сказочно-мушкетёрском варианте, а в этом, тоже вечно пьяном, романтичном и в то же время более суровом, жизненном.
Делить роли, приравнивая каждого из мальчишек к конкретному персонажу, не пытались. И, наверное, правильно. Славик, естественно, не отказался бы играть Отто самого сильного и решительного, к тому же любителя бокса, как и он сам. Одновременно ему нравился и романтичный разгильдяй Ленц, и удостоенный любви красавицы Роберт. У последнего смущал жуткий алкоголизм, странно сочетавшийся с фантастической толерантностью к спиртному та, напротив, привлекала. Саня относился к героям-антифашистам аналогично, а скрытный Генка чёрт его знает как.
Пожалуй, роль Отто Кестера Генке подошла бы больше. Ведь это он серьёзнее всех увлекался техникой, с его подачи мужская половина класса поголовно записалась в мотоклуб. Ездить на двухколёсных тарахтелках научились все, но лучше всех он, Муха. Свой мопед, в отличие от более обеспеченных друзей, ему не светил, поэтому и забросил моторные занятия первым тоже Муха. И покуривать втихаря первым начал он, и на гитаре играть. И здесь общие поначалу интересы вскоре разошлись Славка предпочитал классический рок, Саня металлику, Генка бардов, особо выделяя архаичного Высоцкого: «Друг, оставь покурить» Да, ему следовало стать вожаком. Мешала лень и ещё кое-что в отличие от товарищей, Муханов рос без отца, а это обязывает.
В общем, немчуре́ подражали не шибко и обходились без детализации. К тому же на смену устаревшим кумирам вскоре подоспели другие, а вот коллективное прозвище осталось. Осталось и их товарищество, и взаимовыручка, и бескорыстная готовность мчаться по зову друга за тридевять земель. Так они и оказались там, на горном озерце по зову Сашки Бугри́ма, получившего приглашение от дядьки с края света.
2012
Ошский горец, урождённый туляк, жил в нынешнем Кыргызстане практически всю жизнь. Остался в солнечной Советской Киргизии после демобилизации из рядов несокрушимой и легендарной, женился, обзавёлся детишками, зачинал там в перестроечные годы комсомольско-коммерческую деятельность и преуспел. Словно предвидя грядущие погромы и гонения, принял мусульманство, сменил имя, став своим среди чужих. Здесь помогло и пробившееся невесть откуда генетическое наследие монголо-татарского ига: смуглолицый, черноволосый, узкоглазый Жора мог свободно потеряться в толпе азиатов хоть узбеков, хоть вьетнамцев.
Теперь аксакал, по его собственным скромным оценкам, владел небольшим капитальцем не более двух процентов всего в республике. Племяша, единственного отпрыска младшей сестрёнки, любил и постоянно звал к себе пожить по-человечески, подышать по-настоящему чистым воздухом, покушать настоящей горной форели, дынь, винограда и прочего, в изобилии произрастающего в богатейшей Ферганской долине. Одному ехать скучно, со стариком болтать не о чем? Так зови с собой друзей, девушку хоть сто человек! Всех примем, обласкаем, никого не обидим. От него требовалось лишь согласиться и определить время, всё остальное от авиабилетов до удочек брал на себя щедрый дядюшка.
Саня, к тому времени студент-филолог четвертого курса, позвал не сто, ограничился двумя парнями и тремя подружками. Одним из ребят оказался, естественно, Славка, другим Муха, а девушки, все три, учились в Санином универе. Одноклассник Вячеслав был ещё и однокурсником, и тоже собирался стать журналистом. Один Генка оказался среди них, грамотеев, чуждым словесности человеком. Он обучался медицине, и не в столичном регионе, а в Самаре, причём достиг уже выпускного, шестого курса. Почему не поступал в здешний мединститут, а попёрся к чёрту на кулички подробно не объяснил никому, ограничился туманной фразой «Пожелание спонсора».
Спонсорская ли подмога сказалась либо врождённые таланты абитуриента, тоже неизвестно, однако, когда Славка с Санькой дружно подали документы на журфак МГУ и столь же дружно срезались, Муха только пожал плечами: «не по топору, мужики, вы себе деревце выбрали». Два товарища житейской мудрости не вняли и через год повторили попытку с тем же успехом. Итого два года псу под хвост Славка прессовал вёдра и гондоны на заводе резино-технических изделий, а Саня грузил пряники на кондитерской фабрике с толстовским названием «Ясная поляна». Лишь на третий год, обозлённые и успевшие набить мозоли, плюнули на столицу и опять же дружно явились в свой родной областной университет, куда и были приняты.
Там, как оказалось, вполне сносно готовили будущих акул пера, а в группе на фоне вчерашних школьников и школьниц товарищи смотрелись мужественными ветеранами. Особенно пригодилось это в отношении вчерашних школьниц, чем они не преминули воспользоваться и в банально-ловеласном смысле, и в ином, менее романтичном, но более прагматичном. Старшие и опытные без зазрения совести использовали младших и неопытных как опору в нелёгком пути к магистерским мантиям. В науке, как утверждал когда-то Ломоносов, широких столбовых дорог немного, а карабкаться по её каменистым тропам Саньке со Славкой было сподручнее, опираясь не только на свои, но и на чужие знания.
Неформальным лидером курса автоматически сделался рослый, плечистый и коммуникабельный Славик; Саня держался в тени друга, довольствуясь ролью оруженосца. И в женском вопросе определились успешно, избежав ненужной конкуренции спортивному Славке понравилась одна, Сашке другая. Высокая, резкая Марина увлекалась спортом, имела первые разряды по гимнастике и плаванию; пухленькая и медлительная Инесса классической музыкой. Ничего общего.
Третьей в комнате университетского общежития с ними жила глазастая худенькая тихоня. Её, Жанку Веснину́, и позвали с собой в горы, посулив массу изумительных впечатлений и приятных знакомств. В качестве самого приятного подразумевалась встреча с их давним другом Мухой. Инна и Маринка Гену уже знали: он довольно регулярно навещал мать, попутно встречаясь с одноклассниками. А Жанне Славка прожужжал все уши, на все лады расписывая наполовину выдуманные достоинства третьего товарища.
Генкиным ушам тоже досталась изрядная порция жужжания и лапши. Ему в ходе похода предстояло познакомиться с удивительной девушкой. «Спортсменка, комсомолка, просто красавица» так хором, с придыханием и южным акцентом, охарактеризовали соседку подруг по общаге Славка с Саней. Заинтриговали.
Муха, мамой клянусь, пропел Славик уже соло, Вылитая кавказская пленница!
Поехать решили на неделю, пятеро вернулись в намеченный срок, одна на третий день. Муханов хотел остаться ровно до десятого августа или навсегда, и остался бы, будь у него деньги и не будь необходимости оканчивать ВУЗ. Денег не было, до диплома оставался год, и пришлось уехать, «оставляя в горах, по Высоцкому, своё сердце». Оно, сердце, оказалось разбито. Попутно разбитым оказался и лоб, и две бутылки вина, на руках и коленях образовались синяки и ссадины. К счастью, дорогущий чужой мотоцикл перенёс унизительное падение на ровном месте без особенных последствий для его железного организма. Причиной послужил смертельный выстрел из двустволки чёрных глаз.
2020
Главный редактор главной городской газеты, самый молодой депутат областной Думы, влиятельный и представительный человек, на цыпочках подошел к входной двери, глянул в глазок. Из-за дубовой филёнки прозвучал уверенный мужской голос:
Вячеслав Викторович, мы знаем: вы дома. Откройте, пожалуйста. Нужно поговорить.
Он хотел было тихонечко отойти, сделать вид: никого дома нет, пришедшие ошиблись адресом а может, он крепко спит и не слышал звонка? Мгновением позже сообразил: ага, спишь, не слышал а по телефону, домашнему, между прочим, кто с ними пускай не с этими, а с их коллегами, кто минуту назад говорил? И финальную фразу: «Наши сотрудники к вам выехали» не услышать не мог. Делать нечего, придётся открыть.
Кто вы?
Мои имя и фамилия вам ни о чём не скажут, поэтому начну с должности
Пришедших «поговорить» было двое. Довольно высокая стройная блондинка, в темно-лиловом брючном костюме, приблизительно от тридцати до сорока лет, обворожительно улыбнулась. Мужчина средних лет, среднего роста, среднего телосложения, одетый неброско и обыденно в серый плащ поверх серого же костюма, серую шляпу и черные туфли, не улыбался. В его левой руке был небольшой серый кейс, правая скрывалась за отворотом плаща.
«У него же там пистолет!.. с ужасом догадался Горновицкий Баба чисто для маскировки! А я стою тут перед ними в дурацком халате, и бронежилета под ним нет»
Но серый достал и предъявил раскрытую красную книжечку.
По должности я старший оперуполномоченный Федеральной службы безопасности, зовут меня Лев Андреевич, фамилия Горбунов. А моя спутница нездешняя. С вашего позволения, Вэл, носитель шляпы слегка поклонился даме, удостоился ответного кивка и продолжил, Мадам Валери Прежон сотрудник Международной организации уголовной полиции. Вам эта организация наверняка известна под названием Интерпол. Мы войдём?
Хозяин оторопело посторонился, и интернациональная полицейская пара вошла. Уверенно, словно был здесь не впервые, незваный мужик проследовал в кабинет, хозяин покорно поплёлся следом. Мадам неслышно замыкала шествие. В мозгах постукивало.
«Вот суки а почему консьерж, он же охранник, их впустил без спросу?.. Тебе непонятно? Такая корочка куда хочешь позволяет войти, а попытайся остановить самого выпрут, охнуть не успеешь Интерпол?.. Какого хера?! Международная, блин, уголовка!.. Сзади идёт, волчица французская следит, как бы я чего не учудил вдруг у меня самого ствол наготове Идёт, сечёт, и только ры́пнусь вырубит, как пить дать. Их, небось, натаскивают почище любых террористов»
Горбунов сел к столу, мадам расположилась в кресле и вновь показала депутату безупречные зубы. Эфэсбэшник снял шляпу, положил на столешницу перед собой, отодвинув клавиатуру. Извлек из кейса чистый лист бумаги и поместил по соседству со шляпой, писать ничего не стал.
Вас, конечно, интересует цель нашего визита, его голос звучал ровно, без малейшего нажима. Обычный профессиональный тон, как теперь принято, «ничего личного». Невольно возникала мысль о «плохом» полицейском роль «хорошего» явно отводилась волчице, Или уже знаете?.. Вам о них всё известно, и вы решили промолчать?.. Не лучшее решение, смею вас уверить.
Редактор, опытный журналист, поднаторевший в расспросах людей и человечков самого разного пошиба, стоял столбом посреди своего СВОЕГО, блядь!.. кабинета и молчал, чувствуя себя хуже некуда. Дураком он себя чувствовал, и это ещё мягко сказано. Но одно дело чувствовать и совсем другое позволить кому бы то ни было записать его в эти самые дураки.
«Не-ет уж, дудки! Со мной у вас, господа международные полисмены, этот дешёвый трюк не пройдет! Раз уж зашли сидите, сколько угодно. Воровать вы не станете, а решитесь на обыск без понятых и хозяина ради бога. Ни фига не найдёте, а о беззаконии сами же пожалеете. Наручники на себя надеть я вам не позволю, будете пушками трясти трясите, стрелять не отважитесь, не те времена. А я сейчас соберусь по-быстрому, даже бриться не буду, и к себе, в редакцию. Или, ещё лучше в зал заседаний. А там вам меня так просто не взять!»
Да вы садитесь, Вячеслав, дружелюбно и чисто по-русски сказала француженка, И не волнуйтесь, на работу вам спешить не нужно, ни в газету, ни в администрацию. Мы об этом позаботились.
Слава Горновицкий в юности занимался боксом, выступал в среднем весе, не раз бил морды противникам и бывал бит сам, к ударам ему было не привыкать. Он ожидал от вторгшейся парочки чего угодно давления, попыток шантажа, угроз, но не такого.
Лёгкий запах духов, мягкий женский голос, простые слова Не волнуйтесь, вы более не член комитета по социальной политике и не редактор, тем более главный. Спешить вам отныне некуда, интерпол об этом позаботился. Довершило эффект предложение «садитесь». Наш человек, слыша такое из уст следователя, или кто она там по чину, невольно ощущает себя уже наполовину за решёткой.