От дома на Фрунзенской до института можно добраться только на одном троллейбусе за 15 минут! Ко всем удобствам добавилось и то, что Клеопатра готовила на себя и Володю, а также гладила ему одежду. Стирать же велела самому, но в ее стиральной машине. Клеопатра сама очень ценила комфорт, поэтому не представляла, как в ее квартире может кто-то жить и не получать необходимых удобств. О таких людях, как Клеопатра говорят: « Она нормальная».
Итак, Володя вполне ощущал свою устроенность и даже успешность. Он шел по улице с Иркой, нервы его после концерта успокаивались, уступая место прекрасному настроению.
Уже был поздний вечер, и идти куда-либо было бесполезно. В кафе не попасть, в кино тоже, оставалось гулять. Но Ирка проинтуичила, что Володя устал и скорее всего, хочет есть. Маршрут прогулки она направила в сторону своего дома, и когда приблизилась остановка ее троллейбуса, с милой улыбкой предложила: « А не хочет ли гость столицы поужинать в домашней обстановке?»
А это удобно? спросил Володя.
По-моему удобно, опять же очень мило улыбнулась Ирка. Она вдруг стала кокетливой и эта роль ей очень шла. Грациозными стали ее движения, походка, мимика.
Володя подумал, что ему опять повезло совсем недавно в Москве, а уже идет в гости, уже наладил знакомство.
Дома захлопотала мама. Ужин и чай она принесла прямо в комнату к Ирке, чтобы не смущать сразу красивого молодого человека, и ни разу не зашла и не задала ни одного вопроса, оставив их все на потом. Ирка за ужином ела как птичка, хотя всегда обладала аппетитом строителя, зато ненавязчиво подкладывала Володе побольше всяких вкусностей. Она как-то слышала, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Надо сказать, что это наблюдение вполне справедливо для большинства мужчин, но не для творческих личностей. Здесь кулинарии мало. Но Ирка все равно использовала и этот способ. На всякий случай. Ужин закончился около полуночи. Ирка поднялась и стала объяснять, как от нее добраться до Фрунзенской набережной, а сама думала, поцеловать его в щечку на прощанье, или не надо? Решила, что рано. « Ну, звони», просто сказала она.
Учеба.
Но позвонил он не скоро, а точнее вообще не позвонил. Ирка ждала звонка недели две, боясь выйти из квартиры. Выходила, если только мама была дома. Тогда она инструктировала маму, что сказать, что и как спросить и только тогда уходила на улицу. Если оставалась одна, шла к Алке, таская за собой свой телефон с длиннющим шнуром в соседнюю квартиру. Алкина домработница искренне сочувствовала:
Ирочка, кто ж так тебя изводит, что ты телефон за собой носишь?
Алкина мама намекала:
Ирочка, а что ты сейчас учишь? Новую программу?
Тогда Ирка вспоминала, что надо заниматься и шла играть, но телефон ставила рядом с пультом. Ее вообще, как подменили, или заколдовали. Мысль о Володе стала навязчивой.
Алка заметила перемены и начала работать с Иркой.
Понимаешь, что вы все равно увидитесь в сентябре? Ну, понимаешь?
Да, конечно. Но почему он не позвонил?
Господи, да постеснялся. Вы же не знаете толком друг друга
Ааааа, тянула Ирка.
А потом, он мог уехать домой! Что ему здесь делать?
Точно! Уехал.
Эта мысль давала надежду и успокаивала. Но ясно было одно: «Пришла пора, она влюбилась»!
Действительно, в сентябре они встретились прямо на уроке у Педагога. Володин урок заканчивался, а после него шло Иркино время. Ирка вошла в класс, не дожидаясь окончания музыки. У Педагога так было принято, входить и выходить, когда хочешь. Это было придумано специально, чтобы исполнитель не отвлекался вообще ни на что, не реагировал, чтобы ни случалось во время его игры. Табличка «Вход во время исполнения запрещен» никогда не висела на двери класса великого Педагога.
Она села. Он играл. Обычный урок. Замечания, остановки, снова игра. Опять замечания, теперь к концертмейстеру. Концертмейстер была отличной пианисткой, техничной, умелой, знала весь репертуар. Ее недостатком было то, что она иногда скучала и переставала слушать скрипку, начиная играть партию фортепиано в свое удовольствие. Играла громко, в темпе, который ей нравился. Все в этот момент переглядывались, как обычно и останавливались. Тогда Педагог отпускал концертмейстера попить кофе и начинал заниматься без нее. Здесь у него возникла идея ансамбля. Он достал ноты и пригласил Ирку поиграть с листа с Володей ансамбль. Ирка подстроила скрипку, и они заиграли. У Ирки был вторая партия, она вынуждена была играть под Володю, внимательно вслушиваясь в его игру. Педагог это заметил и одобрял: «Хорошо! Дальше!» Доиграли.
Очень неплохо, молодцы, слушаете друг друга. Я думаю, это надо будет показать и на зачете и на концерте. Учим. Еще раз попрошу. Володя, первый звук пианиссимо! Как будто ниоткуда, ясно? Ирочка, то же самое, когда вступаешь.
С этого урока и началось сближение Ирки и Володи. У Володи не было друзей, как у тех, кто учился в Москве раньше. Те разговаривали, смеялись на лестницах и на улице у входа, но его пока не приняли в свой круг, хотя женский пол уже реагировал на Володину внешность и его талант. В талант очень легко влюбиться, талант очаровывает, не забывается, заставляет думать о себе. Ирка старалась не подпускать к Володе девчонок, всегда крутилась рядом, всегда звала его на репетиции, занимала очередь в буфете, создавала видимость, что им не до кого, что у них своя история. Если кто-нибудь посмелее пытался сесть с ними за столик, она просто отбривала словами: «Ой, извини, нам надо кое-что обсудить, пересядь, пожалуйста». И следила за реакцией Володи. Но он пока, слава Богу, никак не реагировал на Иркины хитрости. Значит, думала, Ирка, ему никто не интересен. И девчонки стали побаиваться подходить, им казалось, что Ирка очень деловая и не даст спуску, если что. Тем более, что она чуть ли не единственная ходила в джинсах! Этот факт был таким значимым! Джинсы говорили, что у Ирки есть какие-то возможности в жизни, что у нее кто-то за границей, или что у нее много денег, во всяком случае, что она не простая, за душой что-то есть, чего у других нет. Это внушало и уважение, и интерес к ней.
А Ирка тем временем была обеспокоена третьей составляющей счастья, а именно одеждой. Заканчивалась осень, а из зимней одежды у нее было только демисезонное пальто. В нем можно было ходить до минус пяти градусов мороза и только, если на тебе две теплые кофты. А если минус десять, пятнадцать? «Мама, думала Ирка, когда ты даришь подарки педагогам, ты думаешь о дочери, или нет? Нет, не думаешь. Значит, надо самой думать». Ирка успела привыкнуть к уважению окружающих, которое подарили ей дефицитные джинсы. Как же она появится перед людьми черт знает в чем зимой? Но с мамой советоваться даже не стоит, она пошла к Алке.
Алка пришла после синхронного перевода очень уставшая, раздраженная.
Представляешь, был договор, что я перевожу научную статью перед огромной аудиторией. А этот итальянец перед статьей начал еще что-то вступительное говорить. Я, конечно, переводила, но потом мне надоело и я начала читать статью. Он глаза вылупил и перешел на статью. А какие ко мне претензии? Договор есть договор, все прописано. Ой, устала я. Что там у тебя?
У меня другое. Зимой ходить не в чем. Маме даже говорить не хочу, она все, что могла уже для меня сделала.
А папа? спросила Алка, валясь от усталости на диван.
Что папа?
Твой папа, что сделал?
В смысле?
Не пора ли и ему что-то для дочери значимое сделать? Он хоть знает, что ты поступила?
Вот куда завернула Алка, думала Ирка перед сном. А правда, чем черт не шутит? Может, попробовать с отцом поговорить
В выходные они с Алкой поехали по известному адресу. Ирка знала дом, где жил отец. Когда ей было лет десять, она как-то приезжала сюда, чтобы увидеть отца. Тогда ей хотелось сделать вид, что она попала во двор случайно. Просто шла мимо. Только бы он не подумал, что она так тоскует по нему, и только бы не узнала мама! Ирка знала, что для мамы ее тоска по отцу не только боль, но и унижение. Она ждала от дочери поддержки, сплочения в деле отвержения бывшего мужа.
Был вечер. Ирка шла и всматривалась в прохожих. Она думала, что отец появится от автобусной остановки, но внезапно услышала его окрик сзади.
Ира! Что ты здесь делаешь?
Ирка молчала. Не знала, сказать правду, или соврать.
Мама знает, что ты в другом районе?
Это было страшно, что мама вдруг узнает, и Ирка заплакала.
Что-то случилось? Ира, говори!
Нет, сразу отреагировала Ирка, я просто шла. И все.
Отец все понял. Взял ее за руку и повел в магазин. Он купил коробки с конфетами, остановил на улице такси и повез Ирку домой. Она-то тогда подумала, что победила, что у нее получилось, и отец вернется, наконец-то к ней и маме. Но отец даже не вышел из машины. Он отдал ей коробки, подтолкнул к подъезду и уехал. Ирка заметалась по двору, не зная, куда спрятать улики ее встречи с отцом и придумала подтолкнуть их в дырку под беседкой. Было темно, никто же не видит. Она вернулась в квартиру, мамы еще не было. Умылась и села делать уроки.
На следующий день Ирка на ушко все рассказала Алке. Алка отругала за то, что та поехала одна в другой район Москвы.
А вдруг ты бы потерялась?
Да нет, там рядом остановка. Я бы доехала.
Ну, а что ты конфеты мне не принесла? У меня в комнате спрятали бы. Пошли за ними.
Девчонки вышли во двор, сели на корточки, чтобы достать из ямки под беседкой коробки с конфетами, но там, в ямочке, ничего не было.
Сегодня Ирка приехала к дому отца второй раз в жизни. В ее голове путались мысли. То ли повести себя прагматично, попросить у отца денег взаймы, то ли просто поговорить
Алка спросила: « Тебя ждать? Я могу».
Жди, попросила Ирка.
Она позвонила. Дверь открыла вторая папина жена. Красивая, стройная. Жена не ожидала увидеть Ирку и вообще не сразу ее узнала.
Это я, Ира, подсказала Ирка, здравствуйте.
Здравствуй, мы уезжаем.
Тут Ирка увидела, что кругом стоят тюки, чемоданы и почти нет мебели. На паркете в комнате виднелось очень светлое прямоугольное пятно след от пианино, от которого тоже, видимо, избавились.
Куда?
В Америку.
Зачем?
Пока работать.
У второй жены в Америке были близкие родственники.
А папа? Ирка сама удивилась, что сказала не отец, а папа. Выскочило слово из подсознания.
И он.
Кто там, Алиса?
Тут к тебе, не уточнив, ответила Алиса. И ушла на кухню. Отец вышел. Увидел Ирку. И именно в этот момент особенно остро осознал, что уезжает. Там, в этой неизвестной, надуманной Америке у него не было никого. Здесь оставались престарелые, нездоровые родители, друзья, коллеги и вот эта Ирка, о которой он помнил всегда, хотя первая жена отрезала его от Иркиной жизни. Он кое-что узнавал о ней от своих родителей, но очень давно не видел и уже не надеялся увидеть. А сейчас, перед самым отъездом она вдруг стоит здесь, на его пороге, словно не хочет его отпускать.
-Как ты? спросил отец.
Учусь, ответила Ирка, я поступила ведь.
Ты молодец. Все хорошо у тебя?
Ничего. Ты уезжаешь?
Да, вот видишь.
Ты же здесь вроде востребован.
Ну, вот семья едет и я с ними.
Понятно.
Они стояли в прихожей, приглашать было некуда, мебель распродали. О чем говорить, было непонятно.
Я буду писать тебе, придумал фразу отец, может, приедешь ко мне.
Ладно.
И навещай бабушку с дедушкой, вспомнил он, очень тебя прошу.
Да, я бываю у них, если ты не знаешь.
Я знаю, они говорили. А что приехала, все-таки решился задать вопрос отец, что-то случилось?
У Ирки не поворачивался язык сказать, что ей нужны деньги. Она молчала.
Не знаю, зачем приехала.
Отец не верил. Он понимал, что Ирке что-то нужно, но она молчит.
Знаешь, нам уже пора. А вот что, и вышел в комнату. Вернулся с конвертиком.
Ира. Вот, что могу. Ты отвечай мне на письма, я тебя очень прошу.
Он неуклюже обнял Ирку.
Игорь!!! строго раздался окрик Алисы, иди за Антошкой! Пурицы уже выехали и машина скоро будет
Антошка у соседей, объяснил отец.
Пока, иди, пока.
Ирка убежала на улицу, увидела Алку, махнула ей, чтобы та следовала за ней.
Алка, увидев расстроенное лицо подруги, возмутилась.
Что, прогнал? Что? Жена прогнала?
Нет, он уезжает в Америку.
В Америку? Вот это дааа!
Ирка вдруг громко заплакала.
Что ты, Ира?
Мне плохоПлохо, что нет у меня отца. Вот он у Антона есть, а у меня его нет!
Ирка всхлипывала и смахивала рукой слезы со щек.
Алка не знала, что сказать на это, ведь это была правда. У одного ребенка отец имелся, а у другого этого же отца не было.
Ирка, но ведь это было все так давно
Алла, «давно» не работает, понимаешь, не ра-бо-та-ет! Это никуда не уходит, просто опускается глубже, и больно так же! Пойми, он есть. Где-то. В другой жизни. А у меня его нет.
Алка молчала и пыталась понять.
Вот он сказал, пиши, может, приедешь. Я же знаю, что никуда не приеду, что все это слова! Он же не один. Там эта Алиса из зазеркалья!
А может он что-то прочувствовал, увидел ситуацию в другом свете? Что ты нужна ему, понял?
Что ты говоришь? Кто ему нужен? Он родителей старых оставляет!
А, правда, надо же!
Надо к ним съездить, дать понять, что я их не брошу.
Они сели с Алкой на скамейку в сквере под желтым кленом.
Ну, что, успокаиваешься?
Ну да. Как-то знаешь, все думала, что он здесь, рядом, хоть и не общались, надежда оставалась. Непонятно, правда, на что надежда. А теперь и надежды нет.
Как это нет? Есть!
Все так странно
Жизнь не стоит на месте. Вот ты выучишься, поедешь на гастроли, и тебя пригласят в лондонский симфонический оркестр. Что ты, откажешься?
Туда не пригласят.
Ну, в другой пригласят. Откажешься?
Нет.
Ну вот. И отец не отказался.
Не отказался! Зато от меня отказался! Только представь, как это ужасно! Я долго боялась, что и мама когда-нибудь от меня уйдет, так же, как отец. Думала, что так бывает. Маленькая была и боялась.
Ужас. Ты мне не говорила.
Больно об этом говорить и думать. Знаешь, я бы многое отдала, лишь бы он не уходил. Лишь бы вернулся. На каждый звонок бежала, думала, что это он. Под Новый год ему рисунки рисовала, все ждала.
Неожиданно вместе с Иркой заплакала и Алка. Она слишком живо представила, как уходит отец, а девочка рисует ему подарки.
Алка, ты чего? Ты-то хоть не плачь.
У тебя есть платок?
По-моему, нет.
А что это за бумажка у тебя, салфетка?
Нет, отец дал конверт.
У Алки высохли слезы.
Давай посмотрим, что там в конверте-то?
Открыли конверт, там лежали деньги. Триста рублей.
Вот его красная цена! Триста рублей! Вот, Алка, это он и я.
Маме, конечно, не рассказала о встрече с отцом, она очень болезненно переносила все новости о нем. Не могла до сих пор простить ту боль, которую он ей нанес. Очень, видно, любила.
Еще через неделю поехали с Алкой к некой Наталье. Та работала в меховом магазине на Новокузнецкой. Алкин отец договорился, что девчонки приедут к ней в день продажи болгарских дубленок. Войти в магазин не представлялось возможным. Очередь стояла всю ночь, люди записывались и делали переклички. Многие были закутаны, как французы, отступающие из Москвы в 1812 году. Из уважения к Алкиному отцу Наталья пошла на риск, пропустила девчонок через служебный вход, как продавщиц. Кто-то мог и настучать, но промолчали, боялись вякнуть и лишиться работы в престижном магазине.
Следуя за продавщицами, девчонки прошли в зал и встали в уголок. Для них одну дубленку нужного размера уже отвесили. Дальше дверь открылась, толпа ввалилась в зал. Многие кричали: « Вы здесь не стояли!» Кто-то напирал сзади, толкались, раздался визг. Но девчонки, сохраняя ледяное спокойствие, нырнули в первые ряды, как будто стояли здесь всегда. «Где список?» опять прокричал кто-то! Но женщины уже начали мерить дубленки. Те, кто покупал не себе, а на продажу, брали без примерки. Кассирша им быстро пробивала чек, и они хватали любой размер. В этом хаосе передали дубленку Ирке, а Алка незаметно передала деньги Наталье. Наталья, делая вид, что следит за порядком, закричала: «Соблюдайте очередь! Я сейчас попрошу всех выйти и входить по одному! Меня ваш список не интересует! Вставайте по одному!» Люди стали выстраиваться в организованную очередь, а в это время Наталья сунула деньги кассирше, чтобы та пробила. Все, дело сделано. Теперь не страшно никакой проверки. А проверка была. К Наталье приблизился человек и спросил: « У вас все в порядке?»