В своем предисловии к «Опечаткам» (A Slip of the Keyboard)
5
Что ж, как мы еще увидим, я узнал этот гнев во всех его 57 обличиях. Но еще я узнал (как и Нил), каким Терри бывал великодушным, каким он бывал сногсшибательно веселым, каким бывал блестящим собеседником. За среднюю рабочую неделю в Часовне писались огромные объемы текста, но удивительным образом, пока в голове у Терри продолжала идти работа, времени хватало и на занятия, которые можно занести только под литеру «Д» «Дуракаваляние». Например, он целые дни тратил на изобретение все более хитроумных и избыточных способов автоматизации офиса. Целыми часами кормил черепашек или приценивался в местном садовом центре. Иногда мы уходили на обед к реке, в пастушью кибитку, которую отреставрировал Терри, и оставались работать там до конца дня
6
Первые недели миновали, угрозы муштры у Джилли Купер сошли на нет. Я даже помню последний раз, когда поднималась эта тема. После какого-то моего греха упущения, подробности которого уже изгладились из памяти, снова начался разговор о ссылке на потеху Джилли. Усердно поработав пару дней, чтобы искупить свои грехи, и отчаянно нуждаясь в подтверждении, что теперь-то его все устраивает, я поинтересовался вслух, не пора ли мне собирать вещи в Глостершир.
Терри даже не оторвался от экрана.
Теперь тебе туда не надо, бросил он походя. У нее только второй лучший в своем деле помощник.
Стоило заслужить доверие Терри, как мое рабочее время стало увеличиваться. Звонок мог раздаться хоть вечером, хоть на выходных: «Не хочешь заехать и немножко поработать?» Я присоединялся к нему в турах и следовал за ним всюду, куда его заносила работа. Наши отношения укреплялись и росли, и скоро это, очевидно, была уже не просто работа, а дружба.
Когда в 2007 году Терри в прискорбно раннем возрасте 59 лет поставили диагноз «задняя кортикальная атрофия» редкая форма болезни Альцгеймера, обязанности личного помощника неизбежно расширились вновь. Болезнь день ото дня бесчувственно разъедала его способности, теперь ему требовалась такая помощь, какой до того ни он, ни я предвидеть не могли. Я сопровождал его на общественных выступлениях, читал за него вслух, когда он не мог читать сам, помогал во время публичных интервью, исполняя роль «хранителя историй». Из необходимости мы стали чем-то вроде дуэта. Старски и Хатч? Лорел и Харди? Это решать вам. Но если целью моей работы всегда было освобождать пространство вокруг него, чтобы он мог без помех заниматься тем, что делает его Терри Пратчеттом, то теперь, с началом обратного отсчета, это требовалось как никогда.
В те годы мы неизбежно сталкивались с тяжелыми испытаниями, и мне иногда было трудно возвращаться к ним ради этой книги. Оглядываясь назад, теперь я осознаю, что долгое время отказывался признавать всю тяжесть происходящего, для меня это был самый простой (и самый английский) способ справиться. Ну а Терри, разумеется, делал ровно противоположное: он ответил на известие о своей скорой кончине отвагой, безжалостным самоанализом, решимостью встретиться с болезнью лицом к лицу, не прячась от публики, новой смелой миссией поднять тему эвтаназии в национальном дискурсе, а самое главное (это же все-таки был Терри) своим творчеством: тремя документальными телефильмами и еще семью бестселлерами.
И конечно же юмором и юмором неизменно пратчеттовским. Ближе к концу он мне сказал:
Похоже, теперь у нас один мозг на двоих.
Я был очень польщен. Но, конечно, у Терри почти никогда не обходилось без глубинной бомбы замедленного действия.
И если сложить нас с тобой вместе, продолжил он, может получиться хотя бы половина приличного человека.
* * *
Терри часто заговаривал о том, чтобы «написать» автобиографию. В годы до болезни практически только для того, чтобы отмахнуться от этой затеи. Что может быть интересного для читателя, заявлял он, в истории о человеке, который проснулся, позавтракал, написал пару слов, пообедал, написал еще пару слов, поужинал, посмотрел с женой кино или телик и лег спать (возможно, чуть-чуть засидевшись, чтобы написать еще пару слов?).
Его было не убедить, что найдется хоть что-то особенное в пути, который прошел мальчишка из соцжилья в Беконсфилде до рыцарского звания и собственного особняка под Солсбери благодаря одной только силе воображения; или в истории о том, как паренек с, по выражению Терри, «полным ртом речевых дефектов» стал одним из самых популярных мастеров слова своего поколения; или о том, как человек, окончивший школу с оценкой «удовлетворительно» по пяти экзаменам, стал почетным профессором дублинского Тринити-колледжа и потерял счет своим почетным докторским степеням.
К тому же ему всегда было что написать истории помасштабнее, где свободно происходили и куда более невероятные и захватывающие события.
В начале 2007‐го Жаклин Уилсон писательница, которую Терри очень уважал, выпустила мемуары «Джекки-Мечта» (Jacky Daydream) о своем детстве, и это решение заинтриговало Терри. Жаклин на тот момент было 62 на пару лет больше, чем Терри. Почему сейчас, спросил он у нее, и почему именно об этом периоде жизни? Жаклин лукаво ответила: «Потому что все, кто мог что-то опровергнуть, уже умерли». Тогда Терри тоже сделал вывод, что сможет комфортно писать мемуары тогда, и только тогда, когда ни одного их участника не останется в живых. А это, разумеется, очередной повод отложить проект в настолько долгий ящик, что потом поди его еще найди.
Но теперь, когда память Терри оказалась под открытой угрозой, идея мемуаров предстала в ином свете. Уже в машине по дороге из больницы Адденбрука в Кембридже в тот жуткий декабрьский день, когда ему объявили опустошительный диагноз, Терри заговорил об автобиографии о том, что пора к ней приступать, что часики тикают.
И все же мы не знали наверняка, сколько у нас осталось времени. Год? Два? Как этим распорядиться? На чем сосредоточиться? В действительности времени оказалось больше, чем мы думали; до последнего рабочего дня Терри в Часовне пройдет еще семь лет. И все же приоритет всегда отдавался романам сперва «Народу» (Nation, 2008), над которым Терри уже работал в то время, когда поставили диагноз, а затем пошли «Незримые академики» (Unseen Academicals, 2009), «Платье цвета полуночи» (I Shall Wear Midnight, 2010), «Дело табак» (Snuff, 2011), «Финт» (Dodger, 2012), «Поддай пару!» (Raising Steam, 2013), «Пастушья корона» (The Shepherds Crown, 2015) Все то время он старался закончить эти истории.
Однако бывали дни, когда находило настроение, когда Терри говорил мне закрыть файл романа, над которым мы работали, и открыть файл мемуаров, и вторую половину дня мы писали автобиографию: он диктовал, я печатал. Начал он традиционно, с воспоминаний о детстве, и пошел дальше, и иногда ему было просто, а иногда нет. Наше время вышло на 1979‐м Терри как раз надевал костюм (редкое событие в его жизни) на собеседование в Бристоле в государственной компании «Централ Электрисити Борд», юго-западный филиал. Файл разросся на более чем 24 тысячи слов неотесанных, разрозненных, дожидающихся критической доработки, которую Терри уже не сможет провести. Он намеревался назвать книгу «Жизнь со сносками» (Life with Footnotes)
7
Само собой разумеется, эти слова стали неоценимым источником для следующих глав, и вы увидите обильные цитаты из них. Конечно, встает вопрос: был ли Терри образца 2014 года надежным хроникером собственной жизни? Наверное нет. А в любом другом возрасте? Хоть Терри твердо держался честности и открытости в повседневной жизни, еще он верил, что правда не должна мешать хорошей истории и особенно хорошей веселой истории. Здесь можно заметить влияние его матери она, говорил Терри, «была склонна подчистить факт, чтобы тот сиял ярче». Еще он приписывал привычку подчищать истории своему дедушке со стороны отца. А один его дядя выдумал целый рассказ в стиле журнала Boys Own о своем неколебимом героизме во время Второй мировой войны, которую на самом деле провел за упаковкой фруктов в Кенте. Из-за этого Терри им бесконечно восхищался.
И если так подумать, подчистка историй наследственная это склонность или нет и составляла суть его работы. Более того, все три его профессии журналистика, связи с общественностью, художественная литература это сферы, в которых правда, скажем так, явление как минимум зыбкое. По крайней мере, для Терри точно существовала категория историй под названием «слишком хорошо, чтобы проверять». И, конечно, всегда возможно, что история, которая слишком хороша, чтобы ее проверять, в итоге куда лучше выражает жизненную истину, чем история не такая хорошая, зато проверенная.
Но подобный подход все же бросает некий вызов биографу, формально обязанному подкреплять факты какими-никакими доказательствами того, что это и в самом деле факты. А еще больше все усложняется тем, что иногда лично для меня фактическая правдивость случившегося не так интересна, как заявление самого Терри о том, что это случилось. Достаточно сказать, что на нижеследующих страницах я в любых спорных моментах придерживался доказуемой правды как мог, в то же время стараясь не портить удовольствие читателю и (что важнее) не терять неоспоримую развлекательную ценность хорошенько подчищенного факта
8
Самый простой и печальный факт, разумеется, в том, что автобиография угодила в длинный список книг Терри Пратчетта, шанса прочитать которые нас жестоко лишило его безжалостное дегенеративное заболевание мозга. Это утрата для всех, кто любил Терри, вдобавок к утрате самого Терри, и ни ту ни другую утрату, увы, уже никак не восполнить. Но все же я со всей скромностью предлагаю свой портрет этого человека, основанный на моих воспоминаниях, воспоминаниях Лин и Рианны, воспоминаниях Дэйва Басби, Колина Смайта и столь многих других, так хорошо его знавших, и на воспоминаниях самого Терри, которые он записал или рассказал.
И лично я постараюсь представить, что Терри, стоящий у меня за спиной, пока я вношу свою лепту в его историю, не всегда твердит: «Чушь! Все было совсем не так!» а хоть иногда говорит: «Хм-м. Ну, пожалуй, как-то так оно и было»
СНОСКИ
1
2
3
4
5
6
7
8
Часть первая
1. Опасная черепица, крот в одежде и побег от вынужденного козловства
Он не просто фантазировал. Порой, говорил Терри, плоды его детского воображения представали такими яркими, такими реальными, что больше напоминали галлюцинации, чем фантазии, они были для него не менее материальными, чем родители, или дом, или деревня его раннего детства.
Например, как в тот раз, когда он, проходя через заброшенный меловой карьер недалеко от дома, увидел, что в земле под ногами плавают скелеты рыбок, предположительно, просто ассоциация с микроископаемыми, о которых он недавно узнал в школе или, скорее, вычитал в библиотечной книжке, но теперь ожившая и в самом деле юркающая в меловой пыли.
Или в тот раз, когда его пятилетнего повели посмотреть на Санта-Клауса в лондонском универмаге «Гемеджес», а он, витая в облаках, убрел от матери, и она искала его, пока он катался на эскалаторах и в одиночку странствовал средь праздничных украшений, запрокинув голову в полном благоговении, нисколько не замечая поднятой им же паники.
Та встреча с Санта-Клаусом тоже, конечно, стала важной и запоминающейся, хотя Терри признавался, что так и не набрался смелости посмотреть ему в глаза ведь, как он рассказывал, «нельзя видеть лик бога». Но и полет на Северный полюс на деревянном самолете, за иллюминаторами которого пискляво поскрипывали нарисованные на полотне облака, и встреча с эльфами все это отпечаталось в воображении Терри. Просто не так сильно, как вся мерцающая вселенная под крышей универмага, украшенного к Рождеству
1
А поезд, что в тот день привез их в город? Эти поезда еще казались дружелюбными, если ехать в них или просто находиться внутри, но снаружи, с платформы, их рев, грохот, клубящийся черный дым, и то, как они словно пытаются утянуть тебя за собой, врываясь на вокзал на всех парах ведь эти штуковины явно были живыми, да к тому же самыми настоящими демонами, правда? Пятилетний Терри думал, что да.
Так что это была не совсем метафора, когда много лет спустя он сказал в интервью, что «зарабатывает на жизнь умеренными галлюцинациями». Похоже, он очень быстро узнал, что есть вещи внутри вещей, миры внутри миров совершенно зримые, практически ощутимые и уж точно созревшие для рассказов, если только постараться и уделить им время.
* * *
Первым его домом была маленькая, неказистая проедешь и не заметишь деревенька Фоти-Грин, находившаяся в лощине у Чилтернских холмов в Бакингемшире, «что-то вроде Ларк-Райза, если Беконсфилд это Кэндлфорд[2], описывал ее Терри в своих заметках для автобиографии. Не столько населенный пункт, сколько местечко в лесах и полях, где всего-то и есть что 36 человек и одна телефонная будка»
2
А еще, надо отметить, деревенский магазин, паб «Королевский стандарт Англии» и по крайней мере, некоторое время, согласно воспоминаниям Терри, лавка сладостей. «Я точно знаю, что лавка сладостей была, настаивал он, потому что покупал там анисовые шарики, и Блэк-Джеки, и Шербет-Фаунтейнс, и сладких креветок, причем иногда всего за фартинг. Один Бог знает, на что они выживали».
И в самом деле, непохоже, что в Фоти-Грине хватало детей, чтобы работала, пусть и недолго, целая лавка сладостей; из времен, когда он еще носил шорты, Терри припоминает ватагу всего в полдесятка его ровесников «зыбкое облако из ребятишек, которые ссорились, исследовали, дрались», бродили по меловым карьерам, лесам да полям и в целом насмехались над нынешними переживаниями о безопасности детей. «Мы падали с деревьев, писал Терри, и залезали обратно, чтобы упасть поинтересней».
Фоти-Грин был таким маленьким и сплоченным обществом, что если одна мать звала ребенка домой на чай, то по домам бежали сразу все. Что важнее, кроме детей, в число тех самых тридцати шести человек входили, по воспоминаниям Терри, «пожилые и высушенные профессиональные огородники в плоских кепках и с курительными трубками, каждое утро безмятежно катившие на черных велосипедах в процветающую деревню Нотти-Грин, где-то в миле от нас», и затем по вечерам «столь же безмятежно катившие обратно, нередко с чем-нибудь привязанным к рулю, например свертком саженцев капусты».
Одним словом, тихая сельская местность. Здесь Пратчетты и жили в маленьком съемном коттедже с такими примитивными удобствами, что Терри не мог о них рассказывать, не скатываясь в пародию на скетч о четырех йоркширцах
3
Например, в шато Пратчеттов не было водопровода: каждое утро отец Терри подтягивал шланг к водокачке на соседнем участке и наполнял металлический бак в судомойне на весь день. Не было, следовательно, и туалета со смывом была «комнатка» в пристройке на задах, которую окуривала дезинфицирующими средствами мама Терри и где находился биотуалет «Элсан» его приходилось периодически опустошать в свежевырытую яму в огороде. (И это официально считалось худшей обязанностью недели зато хотя бы помидоры шли в рост.)
На стене снаружи «комнатки» висел на крюке жестяной душ в банный вечер его переносили внутрь. Газ для плиты привозил грузовик в больших сменных баллонах «Кэлор», которые надо было закатывать в гостиную, а радио (тогда еще никакого телевизора) работало на заемном аккумуляторе размером и весом с кирпич, который каждый месяц приходилось возить на самодельной металлической тележке в беконсфилдский филиал «Радио Ренталс» и обратно. Любишь слушать музыкальные передачи Down Your Way и Family Favourites а Пратчетты явно любили, изволь и тележку возить. В доме имелась судомойня, что, конечно, звучит роскошно, вот только кухни к ней уже не прилагалось, из-за чего судомойня, как выразился Терри, смахивала на «телегу без лошади». Эта тесная, темная и сыроватая каморка служила им и мойкой, и кухней одновременно.