После выборов 1989 года неформальные группы стали восприниматься «всерьез» многими «видными представителями» КПСС как локального, так и общенационального уровня. Отныне партийные деятели присоединяются к ним без колебаний. Некоторые из них уже давно заинтересовались движением, но до поры до времени довольствовались тем, что наблюдали за ним издалека142, иногда оказывая поддержку, но не вступая в него: сделать такой шаг было тогда для них немыслимо. После выборов они смело вступают в клубы, сохраняя свои должности в партаппарате. Такой процесс стал возможен лишь потому, что само политическое пространство начало трансформироваться. Его флюидность проявляется в смыкании нескольких разных социальных сцен и в проницаемости границ между разными коллективными акторами. Так, Игорь Яковенко, заведующий идеологическим отделом Дзержинского райкома КПСС города Москвы, сближается с неформальным движением поэтапно. В конце 1986 года он дает неформалам разрешение на митинг, вследствие чего его увольняют с должности. До той поры он следовал по проторенному пути самой обычной партийной карьеры. Вступив в партию в 20 лет (в 1971-м), он получил философское образование в МГУ и стал ответственным комсомольским, а затем партийным работником. В партии он сделал карьеру и возглавил идеологический отдел райкома, получив параллельно образование в Московской высшей партийной школе (МВПШ) (19821986). После его увольнения из райкома в начале 1987 года ректор МВПШ В. Шостаковский, который считается протеже Александра Яковлева (правой руки М. Горбачева), берет его под свое крыло и делает его одним из своих ближайших соратников. Получив бо́льшую мобильность, И. Яковенко изучает клубы и становится сторонником «Московского народного фронта». В январе 1990 года он окончательно вступает в движение, присоединившись, одновременно с самим Шостаковским, к «Демократической платформе в КПСС». С приходом высокопоставленных аппаратчиков все сложнее становится провести границу между партклубами и самой партией, поскольку видные деятели последней используют клубы в своей борьбе за власть и предоставляют им некоторые партийные ресурсы (помещения, партийную прессу и т.д.). Правда, стоит отметить, что такого рода пополнение движения касается лишь небольшого количества людей: «профессиональные аппаратчики» остаются в абсолютном меньшинстве во всех неформальных клубах, даже в партийных.
В целом участники второй когорты вступают в движение только после того, как были приняты законодательные решения, сделавшие необратимыми текущие политические трансформации. Их вступление в движение привязано к трем ключевым моментам в политической жизни страны:
XIX партконференция летом 1988 года; на ней обсуждаются реформы КПСС и новые избирательные правила. Неформальные клубы пополняются в основном в ходе митингов на Пушкинской площади.
Первая избирательная кампания 1989 года перед выборами на Съезд народных депутатов СССР (январьмай 1989). Появившиеся тогда клубы избирателей, а также партклубы становятся главными каналами входа в движение.
Принятие в марте 1990 года поправки к Конституции СССР, отменившей монополию КПСС на власть и разрешившей многопартийность. Возникновение партий не стало переломным в развитии демократического движения, поскольку бо́льшая их часть образовалась в рамках клубов первого периода, или партклубов. Они стали новой формой организации и новым каналом рекрутирования в движение.
По приходе в движение новички сразу же начинают практиковать активизм в радикальных формах, проявляя политический радикализм и целиком и полностью предаваясь этой новой деятельности.
Проблемные отношения с участниками первой когорты
Поскольку у вновь прибывших иное политическое прошлое, нежели у пионеров движения, и они вступают в него в ином контексте, у них вырабатывается совсем иное видение того, чем является и чем должно быть движение, а также какими должны быть отношения, устанавливаемые с «властью» и «реформаторами». Они имеют существенный вес, потому что столь же многочисленны, что и представители первой кагорты; в Москве их насчитывается более тысячи.
Первая и вторая когорты располагают разными формами компетентности, и эта разница станет одной из причин их соперничества. Самые первые неформалы создают дискуссионные клубы, придают большую важность дебатам, проводимым зачастую по академической модели. Они пытаются повлиять на партийных реформаторов. А новобранцы стремятся в первую очередь задействовать места большого скопления людей, организуя митинги и демонстрации. У большинства из них нет таких исторических и политических познаний, как у лидеров первых клубов. И хотя они не брезгуют малопрестижной рутинной работой (расклейкой плакатов, распространением листовок, организацией охраны во время митингов, наблюдательской работой на избирательных участках), им доводится исполнять и более престижные роли (готовить депутатов-демократов к публичным выступлениям в преддверии первой парламентской сессии, организовывать первую демократическую парламентскую фракцию). Но главное, они выступают в роли организаторов митингов, а для этого опыт, приобретенный за годы работы в партии и комсомоле (привычка к публичным выступлениям перед неакадемической публикой, проведение мероприятий в партийных и комсомольских организациях, работа в советах), оказывается гораздо более полезным, чем «интеллектуальные» компетенции центрального ядра первой когорты.
Первые неформалы пытаются внедриться во властные игры, поддерживая порой двойственные отношения с партийными реформаторами. Ведя такую двойную игру, они склонны при этом занимать умеренные позиции. Новички же, в целом не привыкшие проникать в зазоры системы, плохо приспособлены к ситуации амбивалентности, к двойной игре, к интерпретации и переопределению смысла институций. Первые неформалы вступили в движение, когда система еще только начинала раскрываться вовне; когда же приходит вторая волна неформалов, система уже сдает позиции по многим пунктам. Да и сама предпочитаемая ими форма массовых акций, доказавшая свою успешность, заставляет их быть более резкими в отношении представителей партии и толкает к открытой оппозиции власти. Однако у такого рода радикализма совсем иной смысл, нежели у того, который был распространен в движении 19871988 годов, когда «радикальные» группы, приписывающие себя к диссидентству, оказались маргинализированы. Хотя радикализм новобранцев отчасти можно объяснить рвением неофитов и стремлением отделить себя от «старых» неформальных клубов, прежде всего он позволяет сблизиться с «радикальными» реформаторами внутри аппарата, такими как Ельцин. Этот радикализм, диктуемый (как и умеренность первой когорты) стратегическим чутьем, идеально вписывается в тенденции времени, и его выигрышность подтверждается результатами выборов на Съезд народных депутатов СССР в 1989 году.
Отсюда и происходит то, что на первый взгляд может показаться парадоксом: именно социально интегрированные индивиды, остававшиеся вдали от инакомыслящих и диссидентских сред, становятся главными проводниками политической радикализации143 и противостояния режиму, тогда как акторы, начавшие свою оппозиционную деятельность задолго до Перестройки, предпочитают разыгрывать сценарии сотрудничества с властью и весьма умеренны в своем противостоянии ей.
Вторая часть
ИСТОРИЧЕСКОЕ ФОРМИРОВАНИЕ ОСОБОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ (1987 ВТОРАЯ ПОЛОВИНА 1988 ГОДА)
Неформальное движение это подвижный объект, развивающийся в политическом мире, который сам находится на стадии формирования. Тем не менее создание движения и его коллективной идентичности опирается на отдельные элементы стабильности. Конфигурация отношений клубов с другими политическими акторами, существовавшими ранее или появляющимися одновременно с ними, обнаруживает определенное постоянство с 1987 года и до второй половины 1988-го. Однако содержание этих отношений, правила, по которым они развиваются, весьма различаются в зависимости от конъюнктуры. Иными словами, при некой постоянной структуре игры наблюдаются значительные вариации происходящего внутри этой структуры.
Несмотря на то что неформальное движение отсылает к очень разнородной совокупности типов организаций и форм мобилизации, ему удается сформировать некую коллективную идентичность. Как форма «клуб», так и термин «неформал», существовавшие до Перестройки, присваиваются новыми акторами, которые переопределяют и по-новому их используют. Вскоре лидеры основных политических клубов уже стремятся привести всю эту разнородность к общему знаменателю, к идентичности, способной создать между ними некую связь, а также обозначить отличие от других политических акторов, порождая общий эффект «движения». Термин «неформал» оказывается в эпицентре этого формирования идентичности. Прежде всего, он является синонимом «неофициального», «независимого» от государственных органов. Но это также и политическое позиционирование: неформалы в основном принадлежат к «левым». Однако сам термин «левые» неоднозначен. С одной стороны, он отсылает к классической западной типологии: большинство клубов определяют себя как «социалистические» (с разными нюансами), что в контексте 19871988 годов означает близость с партийными реформаторами. С другой стороны, этот термин обретает специфический смысл в традиционной российской терминологии, которая тогда вновь всплыла на поверхность, обозначая силы, выступающие за политическую и экономическую либерализацию. Два эти смысла не обязательно совпадают друг с другом, и двойственность понятия будет оказывать глубокое влияние на «неформальную» идентичность в течение всего ее существования.
1
Профессор в Университете Париж I Пантеон-Сорбонна.
2
О «конъюнктурах политической флюидности» см. сноску 1 на с. 41 Прим. перев.
3
Возможно, стоит подчеркнуть тот факт, что помимо неформалов многие другие акторы, начиная с «реформаторов», близких Горбачеву (быстро становящихся «центристами»), и заканчивая разнородными группами, объединяющимися вокруг Ельцина (и способствующими конструированию его «харизмы»), испытали аналогичные трансформации коллективной идентичности.
4
Этот термин отсылает к корпусу работ, анализирующих процессы «перехода к демократии» прежде всего через тактические решения и дилеммы представителей элит; как известно, один из главных недостатков транзитологии как раз и заключается в полном игнорировании ею конъюнктурных трансформаций социальных структур и пространств.
5
Во время Перестройки понятие «неформальный» применялось прежде всего к этим клубам. Мы будем использовать его в этой книге именно в таком понимании, бытовавшем среди изучаемых нами акторов, а не в более общем смысле «неформализованных», «неформальных» отношений между индивидами. Такое понимание отличается также и от смысла, которое слово «неформальный» обретает, к примеру, в выражении «неформальная (теневая) экономика», то есть экономика, существующая на периферии регламентированных форм.
6
Это пространство было неоднородным и неоднократно менялось в ходе Перестройки. Далее во Введении мы рассмотрим вопрос о его изменениях и о появлении в его недрах нескольких конкурентных арен.
7
Сундиев 1987. Речь идет о журнале Института социологии Академии наук. Стоит отметить, что автор вовсе не выступает за преследования неформалов.
8
Впервые в литературе, предназначенной для широкой публики, это выражение встречается в 1990 году.
9
Сундиев 1990. Два предшествующих периода массового появления клубов приходятся на 1920-е и 19501960-е годы. На самом деле речь идет не столько о третьей волне, сколько об использовании термина «неформал» в новом значении.
10
Юшенков 1990; Печенев, Вьюницкий 1990; Березовский, Кротов 1990.
11
Fish 1995: 21, 27.
12
Ibid: 3.
13
«Исследователи-ревизионисты [противостоящие тоталитарной школе К.С.] часто недооценивали возможность того, что самый глубокий разлом в советской политике проходит не между конкурирующими интересами внутри самого государства, а между вполне определенными руководящими кругами и всеми остальными то есть между государством и обществом» (Ibid: 11).
14
См., например: Weigle, Butterfield 1992: 16.
15
Мы используем этот термин не с отсылкой к «теории элит», а для обозначения доминирующих групп в разных социальных пространствах.
16
Hough 1997; Brown 1996a.
17
Brinton 1938.
18
Hough 1995: 2. Автор использует термин «революция» для определения изменений режима в 19801990-е годы в СССР, а не в смысле «низовая революция».
19
В этом силовом противостоянии партия вовсе не всегда была самым мощным игроком. По сравнению с крупными предприятиями, правоохранительными органами, министерствами, контролирующими стратегические отрасли промышленности, комитеты КПСС постепенно теряли вес при принятии решений. В начале Перестройки партийный аппарат даже поддерживал реформы, надеясь, что они наконец позволят повысить престиж партии (Буланкин 2003: 1112).
20
Hough 1995: 2 и далее.
21
Гилл и Марквик (Gill, Markwick 2000: 47) объясняют крах системы сочетанием «давления сверху» и «давления снизу», которые не обязательно и не всегда совпадали во времени.
22
Это определение, используемое многими авторами, взято из: ODonnell, Schmitter 1986.
23
См., например: Stark 1992; Bunce 1995 и Dobry 2000.
24
См., например, сайт Freedom House (http://www.freedomhouse.org).
25
Транзитология выделяет три периода: 1) либерализация, то есть «открытие некоторых пространств, без каких-либо изменений во власти»; 2) собственно переход, то есть интервал между двумя политическими режимами; 3) консолидация, то есть «расширение демократизации на другие институты» (Hunt 2001).
26
Linz, Stepan 1992.
27
Golosov 1998; McFaul 1999.
28
McFaul 1999: 106.
29
Solnick 1999; Brown 1996б.
30
Hunt 2001.
31
Bunce 1995.
32
Wiarda 2002.
33
Например, Яницкий 1991: 5556.
34
Arato 1991; Urban and al. 1997; Шубин 2005.
35
Arato 1991: 209.
36
ODonnell, Schmitter 1986; DiPalma 1990.
37
Dobry 2000.
38
См. критику Мишелем Добри (Dobry 1986) этого методологического пробуксовывания в анализе кризисных ситуаций.
39
Как, например, Союзы кинематографов, архитекторов, театральных деятелей и писателей.
40
Мы позаимствовали этот термин у Мишеля Добри (Ibid: 3940); он считает, что конъюнктуры представляют собой разные стадии, через которые проходят социальные системы под влиянием происходящих в них мобилизаций.
41
См., например: Hough 1972 и Cohen 1979.
42
Lewin 1988: 80.
43
Ferro 1985.
44
Понятие «флюидность политического пространства» отсылает к характеристикам особых состояний, которые Мишель Добри называет конъюнктурами политической флюидности. Эти состояния свойственны социальным системам, дифференцирующимся на многочисленные и более-менее автономные социальные сектора, или «поля», что происходит под влиянием конкурирующих мобилизаций, которые могут одновременно разворачиваться в нескольких из них, особенно в политических и государственных. Важнейшей характеристикой таких состояний, или конъюнктур, является в той или иной степени выраженная тенденция к десекторизации социального пространства в обществах, где они имеют место (затронутые данным процессом сектора теряют автономию, между ними стираются границы, арены соревнований внутри самих секторов также становятся взаимопроницаемыми). Среди свойств этих конъюнктур могут быть выделены следующие: 1) крайне высокая подвижность ставок, которые разыгрываются в столкновениях; 2) появление структурной неустойчивости, которая оказывает глубокое влияние на восприятие, стратегические расчеты и действия всех акторов этих исторических эпизодов: они в одночасье теряют те ориентиры, которые в обычных (или рутинных) конъюнктурах позволяли им ориентироваться в различных социальных играх и, в частности, оценивать и предугадывать допустимые и недопустимые ходы в игре, возможную отдачу от наличных ресурсов и эффективность доступных им стратегий действия; 3) процесс резкой дезобъективации социальных отношений, свойственных многочисленным институциям, то есть ослабление «естественного», безусловного характера того, что прежде в социальных отношениях проживалось большинством акторов в режиме очевидности, как «само собой разумеющееся» или, иными словами, «легитимное». Эти характеристики и свойства выявляют, таким образом, пластичность самих структур высокодифференцированных социальных систем и их уязвимость по отношению к мобилизациям, которые в них могут происходить (по поводу всех этих свойств см.: Dobry 1986: 140171). Прим. перев.