Архивы и устные источники дают нам дополнительную информацию о предмете исследования. До Всесоюзной конференции неформальных клубов в Москве в августе 1987 года (Информационная встреча-диалог «Общественные инициативы в Перестройке») не обнаруживается почти никаких письменных упоминаний о политических клубах, тогда как первые из них появились еще осенью 1986 года. Поэтому данная встреча существенно повлияла на формы репрезентации движения. Едва начав публиковаться, неформалы предназначают свои тексты помимо, разумеется, самих сторонников движения партии: они знают, что та за ними наблюдает, и даже поддерживают непосредственные отношения с теми, кто наблюдает. В этой связи каждый документ следует интерпретировать на двух уровнях. Так что не стоит удивляться тому, что источники, относящиеся к центральным клубам, никоим образом не упоминают о сложных переговорах с партией (письменные и устные партийные источники отчасти восполняют этот пробел).
В течение последних лет в России наблюдается некоторое возрождение интереса к Перестройке, в 1990-х отодвинутой на второй план. Некоторые исследователи усматривают в путинской политической системе, которую считают закрытой (особенно со второго путинского срока, 20042008), аналогии с брежневским «застоем». И хотя эти аналогии спорны, некоторые исследователи заново задаются вопросом: а что же позволило «открыть» советскую систему в середине 1980-х годов?
Прежде чем перейти к рассмотрению генезиса московского неформального политического движения, мы представим индивидуальные и семейные траектории тех, кто станут его главными лидерами. Во второй части мы проанализируем появление и изменения движения 19871988 годов, а также отношения сговора, которые устанавливаются между неформалами и партийными реформаторами. В третьей части мы покажем глубокие трансформации, которые претерпело неформальное движение с 1989 года, его постепенный распад и перерастание в демократическое движение. В качестве эпилога мы представим основные пути биографической реконверсии главных акторов движения после 1990 года.
Первая часть
ИЗ КОГО СОСТОИТ НЕФОРМАЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ? ЛОГИКИ И ТЕМПОРАЛЬНОСТИ ВОВЛЕЧЕНИЯ
Неформальное политическое движение феномен, характерный для определенного политического поколения. Большинству лидеров московских клубов в 1987 году было около тридцати лет51. Каким же образом можно определить положение этого поколения или, если вспомнить термин Карла Маннгейма, этого «поколенческого союза», который в момент Перестройки, пользуясь возможностями, открытыми находящимися у власти реформаторами, решил испытать себя в новых типах деятельности (в политике, предпринимательстве, искусстве)? Под поколенческим союзом К. Маннгейм понимает всех индивидов (которых нельзя свести к той или иной конкретной группе), которые принадлежат к соседним возрастным когортам и занимают «схожую позицию в социальном пространстве»52: они участвуют в одних и тех же общественных и интеллектуальных движениях, и это способствует формированию у них «особого рода опыта и мыслей, особых способов воздействия на исторический процесс»53. Поколенческая ситуация руководителей политических клубов, их позиция в социальном пространстве и общий опыт, пережитый ими до Перестройки, дают нам ключи к пониманию мотивов их вовлечения в деятельность на общественно-политической сцене в момент ослабления советского режима. Общностью политического прошлого можно также объяснить формы их коллективного действия, их стратегии по отношению к власти и специфические способы самоопределения, к которым они склонны. Активизм руководителей клубов в период Перестройки вдохновлен как их собственным опытом, так и опытом предшествующих политических поколений, которые предоставляют своего рода модели (или контрмодели), присваиваемые или трансформируемые ими при создании нового типа мобилизации.
Поколенческий союз, по мнению Маннгейма, это вовсе не монолит; он состоит из разных поколенческих единиц, то есть групп, которые «различаются по способу освоения опыта» и типу социализации. Эти единицы по-разному структурированы и по-разному воспринимают реальность. В Пруссии начала XIX века «романтическо-консервативная» молодежь совершенно четко отличается своей политической чувствительностью от молодежи «либерально-рациональной». В случае, который нас здесь интересует, в одном и том же движении участвуют две разные поколенческие единицы. Они отличаются своим политическим прошлым: первая состоит из людей, которые уже были оппозиционерами в 1970-х годах, вращались в средах, критично настроенных по отношению к советскому режиму; во второй же ничего подобного не наблюдается. Две эти группы соответствуют разным волнам вступления в движение: первая приходит с 1986-го до начала 1988 года, вторая лишь с середины 1988-го. Момент прихода в движение отмечен существенными различиями в социализации, которые позволяют понять характер биографических траекторий членов обеих когорт. Эти различия в политическом и профессиональном прошлом один из факторов, объясняющих сущностные изменения в развитии неформального движения (и самой его природы), которые оно претерпело с прибытием второй когорты. Разумеется, изменения в движении объясняются также и эффектами конъюнктуры, то есть быстро меняющимся состоянием политической игры. Вторая когорта, прибывшая год или полтора года спустя после первой, сталкивается уже с иным контекстом взаимодействия с представителями власти, ведь властная структура сама претерпевала тогда мощные трансформации. Как отмечает Н. Уитьер, сосуществование следующих одна за другой когорт вовлечения, имеющих разное восприятие реальности, достаточно частое явление в социальных движениях. Их коагуляция, иногда сопровождающаяся борьбой, создает новую коллективную идентичность54. Мы выделили две группы, вступившие в движение, поскольку считаем, что их внутренние характеристики и различия особым образом обусловили саму историю неформального движения.
В анализе траекторий первой когорты мы взяли за точку отсчета центральное ядро, сформированное поколением рожденных с 1948 по 1964 год, и рассмотрели его позицию в качестве политического, биологического и демографического поколения. Первые неформалы приходят на смену двум мощным политическим поколениям, которые оказали на них сильное интеллектуальное влияние: людям хрущевской оттепели, или шестидесятникам, и диссидентам. Пионеры неформальных клубов осознают свою преемственность по отношению к двум этим поколениям: некоторые из них в свое время посещали протестные мероприятия и места, созданные их предшественниками, и в неформальном движении обнаруживаются следы этой социализации. Но судя по всему, у них еще до Перестройки появилось смутное ощущение своей инаковости, и они попытались установить с властью иной тип отношений, нежели их предшественники. В своих семьях неформалы центрального ядра движения являются третьим биологическим поколением со времени революции. Их бабушки-дедушки и родители прошли через периоды интенсивной социальной мобильности, восходящей или нисходящей: первые в 19201930-х годах, вторые в 1950-х. Большинство этих неформалов происходят из привилегированных социальных групп, получили образование в престижных вузах и, как правило, успешно начали профессиональную карьеру. Так что они в совершенстве владели правилами социальной интеграции. Однако многие из них уже в лоне семьи были приучены к критическому взгляду на официальный дискурс, и это предрасположило их к поиску сред политического инакомыслия. Амбивалентность такой первичной социализации зачастую связана с одновременным сосуществованием в семейной истории восходящей, благодаря советскому режиму, мобильности и падений, связанных со сталинскими репрессиями. И наконец, в качестве демографического поколения центральное ядро первой когорты испытывает особые напряжения. Принадлежа к многолюдным поколениям послевоенного периода, его члены испытывали серьезную конкуренцию в рамках образовательной системы и на рынке труда; в этой связи им было сложно поддерживать относительно высокую социальную позицию, унаследованную от родителей.
Члены второй когорты, даже те, кто принадлежат к тому же демографическому поколению, что и первые неформалы, в их политическое поколение не входят, хотя при этом обнаруживают примерно те же самые социальные характеристики. Однако они не имели опыта посещения мест политического инакомыслия; удаленность от таких сред поддерживалась их образовательными и профессиональными траекториями. Они не читали самиздат и не вступали в конфликт с властью, пусть даже неявный. Напротив, они в большей степени были интегрированы в официальный политический аппарат. И только на продвинутой стадии Перестройки (конец 1988 1989) члены второй когорты начинают воспринимать себя как оппозиционеров и вступают в неформальное движение. Как мы увидим, с момента своего прибытия эти новообращенные в оппозицию акторы способствуют радикализации движения, форм его организации, его публичных выступлений и заключаемых им сговоров. Если в 19871988 годах родоначальники неформального движения отказываются открыто определять себя как оппозиционеров и стараются найти точки соприкосновения и возможности сотрудничества с партийными реформаторами (демонстративно порывая тем самым с диссидентством), то прибывшая вторая волна приведет неформальное движение к открытой оппозиции режиму.
1. Политическая социализация первых неформалов
С самого своего появления в 1986 году неформальные клубы вызывают живой интерес в академической среде55. Некоторые авторы усматривают в нем молодежное протестное движение, вызванное кризисом прежних моделей социализации, наподобие тех, что имели место на Западе в 1960-е годы; другие видят в этих клубах типично советский феномен, порожденный административной и бюрократической системой, вытеснявшей за свои пределы все, что было ей чуждо. Эти объяснительные принципы (исходят ли они из того, что советское общество это «нормальное общество», которое просто отстает, постулируют ли они, напротив, его «специфичность») совпадают в том, что оба указывают на процесс «социальной маргинализации», из которого якобы берет начало неформальное движение, и склонны располагать неформалов на периферии системы. Вплоть до 19881989 годов термин «маргинал» имел скорее позитивную коннотацию: он характеризовал всех, кто отказывался подчиняться правилам режима, противостоя «выдвиженцам системы». Неформальное движение, таким образом, было концептуализировано в рамках бинарных оппозиций между «официальной» и «неофициальной» сферами, между «выдвиженцами системы» и «маргиналами», между «верхами» и «низами».
А между тем, принимая такие линии раздела и классификации, мы рискуем пройти мимо самого главного. С одной стороны, ничто не позволяет сделать выводы о какой-либо социальной однородности тысяч участников неформальных клубов, и представляется более чем сомнительным характеризовать их всех как маргиналов. С другой стороны, те, кто постулируют дихотомию официальная сфера и сфера, обреченная на нелегальность, неизбежно игнорируют существование более свободных зон, открытых влиянию диссидентства, внутри официальной сферы. Ведь известно, что уже с конца 1950-х годов внутри самой системы развивались очаги критической мысли и что некоторые интеллектуалы публиковались как в официальных, так и в диссидентских журналах. Именно этой промежуточной средой уже до Перестройки были выпестованы многие основатели неформальных политических клубов.
Возможно, разумнее было бы объяснить появление политических клубов в начале Перестройки сочетанием трех феноменов, пронизанных разными темпоральностями. Во-первых, это, начиная с 1960-х годов, рост очагов инакомыслия, которые станут питательной почвой для первых неформальных клубов; во-вторых, это способы политической социализации особого поколения: в период Перестройки ему около тридцати лет и оно воспитано в этих очагах альтернативной политической мысли; и в-третьих, это поощрение со стороны власти: в связи с внутренней борьбой в КПСС, начавшейся после прихода М. Горбачева на пост Генерального секретаря, она позволяет развиваться новым формам мобилизации, которые по-своему используют представители этого нового политического поколения.
Очаги критической мысли, способствовавшие зарождению неформальных клубов, обнаруживаются прежде всего в академической и диссидентской средах. Под влиянием всплеска оптимистических настроений после XX съезда партии в 1956 году шестидесятники отстаивали идею социализма с человеческим лицом и жаждали реформировать советскую систему изнутри. В 1970-х политическая элита держала их на удалении, однако они сумели сохранить свой социальный статус и развивать заповедники альтернативной мысли в рамках некоторых институций, в частности в академической среде. Что касается диссидентов, и прежде всего правозащитников, то они появились на политической сцене после смещения Хрущева в 1964 году. Порывая с шестидесятниками, они отказались «играть в игры режима и служить ему», предпочитая социальную маргинализацию любым формам компромисса56.
Две эти модели политического действия и отношения к власти служили ориентирами для тех, кто образовали первые неформальные клубы. Рожденные после войны, на пятнадцать-двадцать лет моложе правозащитников и на двадцать пять тридцать лет моложе шестидесятников, они принадлежат к той категории интеллектуалов, которые, занимая критическую позицию в отношении режима, стараются при этом социально интегрироваться. Тем не менее по сравнению с шестидесятниками их социальная интеграция гораздо менее совершенна, и они выработали более дистанцированное отношение к власти, хотя и отказывались следовать диссидентской логике маргинализации. Обретаясь в промежуточных средах между официальной и неофициальной сферами, границы между которыми стали размываться, инициаторы неформальных клубов интегрировали эту взаимопроникаемость в свои собственные траектории.
Кратко характеризуя положение первых (по крайней мере московских) неформальных политических активистов в социальном пространстве, можно отметить, что они обладали относительно высоким происхождением и большинство из них делали свои интеллектуальные карьеры в науке и преподавании. Чтобы лучше понять их поколенческую ситуацию и обстоятельства политической социализации, нам представляется необходимым сделать экскурс в историю двух сред академической и диссидентской, где они завязывают знакомства, которые служат для них ориентирами. Анализ индивидуальных траекторий первых неформалов позволит нам проследить их перемещения между этими разными средами и местами, коррелируя их с семейным бэкграундом (социальной и политической позицией) и первыми политическими опытами в студенческой среде. Через эти перемещения и формируется их зачастую амбивалентное отношение к власти, которое они затем принесут в неформальное движение.
Два пространства протестной инициации
Реформистская академическая среда и диссидентство поддерживали совершенно разные отношения с советским режимом. После смерти Сталина в 1953 году между частью академической элиты и хрущевской властью наладилась взаимная поддержка. Эти отношения ослабли после смещения Хрущева и с приходом к власти в партии консервативного течения. Реформистские институты превратились тогда в очаги инакомыслия внутри системы и отвоевали некоторую автономию по отношению к политической власти. Что касается диссидентства, оно стало внесистемным оппозиционным движением и набирало обороты до тех пор, пока в начале 1980-х годов власть не совершила против него опустошительный крестовый поход. Правда, в самом диссидентском движении идея прямого противостояния системе перестала быть популярной еще до этого, и новые группы уже стремились к официальному признанию. С конца 1970-х и до начала 1980-х линии раздела между властью и оппозицией начинают терять свою четкость, и именно тогда будущие неформалы вступают в контакт с академической и диссидентской средами.