Да уж, целое состояние коту под хвост, философски заметил корчмарь. Жалко.
Закавыка при поисках Оррела заключалась в том, что ему, очевидно, совсем не хотелось быть найденным. Расспрашивать о нем все равно что трогать рожки улитки улитка их только втянет. Лучше осторожный подход бывать в тех местах, где часто бывал и он, присматриваться и прислушиваться. Посещать пятачки на углах и заведения, где Алис не раз проводила время и раньше, куда любили ходить ее дружки и соперники. Она окунулась в свою прошлую жизнь, жизнь до гибели Дарро, точно прикинулась той, прежней девушкой.
Народу в «Яме» было вполовину меньше обычного, неудивительно для страдной поры. Получив выбор: попрошайничать в богатых кварталах, выцарапывать работу по крохам, воровать или же отправиться в поля на жатву половина выбрала тяжелый и честный труд, а другая половина обратное. Нимал и Кейн, сзади за маленьким столиком, не входили в стан честных. Корриму работать в поле не позволяло больное колено. Невозмутимый Биран тоже был тут, зачесанные назад волосы выпячивали седину на висках. В Долгогорье все знали всех, а если не лично, то через одно знакомство, не дальше. Коррим три года жил по соседству, когда Алис была ребенком. Сестра Невозмутимого Бирана кувыркалась с Дарро одно время, пока не подцепила университетского умника. Всем им было известно, кто такая она сама и отчего Дарро не стало.
Эй, Алис, тебе чего-нибудь еще?
Она покачала головой, но имя, оброненное вслух, привлекло к ней глаза всего зала. Нимал встал, потянулся и вразвалочку подошел.
Где была, что творила? Тон и прищур означали, что он спрашивает, готова ли Алис вписаться в тычку. В другое время стоило б рассмотреть.
Она покачала головой, отвечая на незаданный вопрос:
Здесь и была. У меня пока дел по горло.
Слыхал про брательника, произнес Нимал. Мы с Дарро не всегда ладили, но он был мужик правильный.
Спасибо тебе, сказала она. Таков был вежливый ответ более искренний побудил бы парня продолжить беседу. Нимал положил руку ей на плечо. Почти без намека на чуть более тесное утешение, если только она сама не захочет. Не получив отклика, он убрал руку и направился к корчмарю за пивом.
При имени Дарро из чужих уст ей сделалось неуютно проклюнулось зудливое беспокойство. Выцедив остатки пива, а осадок выплюнув на пол, она вышла из кабака. Хоть солнце багровело в самом низу, день еще не заканчивался. Можно было пооколачиваться возле университета, где промышляли любимые Оррелом девицы, но туда не хотелось. Не сегодня. Можно было найти Сэммиш, но даже ее компания сейчас тяготила. Нужен сон, еда и время, чтобы что-то похожее на надежду отыскало опять к ней дорогу.
Сунув руки в рукава, она побрела обратно к Старым Воротам. Вечера становились прохладнее, особенно у воды. Уличный певец поставил у моста небольшие деревянные козлы, и она послушала, как тот выводит старую инлисскую балладу о двух влюбленных, в оконцовке зарезанных насмерть. Рядом промчался, будто спасаясь, закрытый экипаж без эмблем на боку но его никто не преследовал. Прошла группка немолодых мужчин в добротной одежде и цветастых купеческих плащах, старики бубнили промеж себя о политике и торговле. Без особой охоты Алис пересекла мост и направилась к своей келье. Искать под вечер еду уже не было сил, хоть позже, на пустой желудок, она об этом и пожалеет.
Как обычно, ее ждала маленькая, укромная темнота: койка, свеча и пепел. Скоро за уют придется платить или искать для ночлега другое место. В полумраке она легла, повернувшись лицом к ящичку Дарро. Такому маленькому, однако вместившему тело взрослого человека. После огня от людей остается совсем немного. Она не плакала. За эти дни ее душа поменяла достаточно масок. Наиболее часто Алис примеряла на себя ярость и грусть, но бывала также и разбитной, и неугомонной, а то и невероятно спокойной, будто уже умерла и безучастно наблюдает за своей прошлой жизнью. На сей вечер ее переменчивая, как погода, душа выбрала оцепенение и отчаяние.
Прежде Алис считала, что горе это одна только скорбь. Теперь она знает правду.
Что ж, молвила она коробке. Может, дела еще наладятся. Сэммиш уже что-то нарыла. Но ты, похоже, не объяснишь мне, кто такая эта южная охотница до ножей. Какое ты к ней имел отношение? Куда делся Оррел? Хоть чем-нибудь бы помог!
По ящичку Дарро промелькнула тень это зашкворчала свеча и колыхнулось пламя.
Куда там, сказала Алис. Хотел бы справедливости, мог бы и поучаствовать. Видал бы ты того синего плаща. Такой был крутой, когда гонял меня, а как потом хныкал, валяясь посреди улицы! Ты б только видел! Ты бы
Оцепенение вдруг слетело с нее без всякого предупреждения, и Алис ударилась в слезы. Но даже раздираемая рыданиями, чуяла под слоем горя какую-то подспудную тьму. Со временем скорбь должна утихать. Раны даже душевные должны исцеляться. А ей становилось все хуже.
Свеча снова шикнула, фитиль почти израсходован. Она нетвердо поднялась, полезла в мешок за новой и ничего не нашла. Как пищей, с недавних пор она пренебрегала и освещением. Повинуясь неотчетливой памяти, Алис подошла к тайнику. Ножа нет, он на время у Сэммиш. Золото было на месте, как и кусок черной свечи. Она взяла огарок и вернулась к подсвечнику. Постояла, водя пальцами по посмертному знаку Дарро, пока пламя старой свечи напоследок не посинело, потом зажгла от умирающего огонька черный обрубок. Занялось новое пламя, заискрил темный фитиль. Она сковырнула с подсвечника горячий воск и прилепила огарок на его место. Прогорал он быстро. Больше нескольких минут ей не даст, но лучше немного света, чем ничего.
Сперва она не заметила, как странно повел себя дым. Сизые клубы и струйки не рассеивались, но сужались, сгущались и переплетались друг с другом. Но Алис всецело поглотили две вещи Дарро и жалость к себе. Женский голос, мягкий и нежный, напугал ее хуже истошного визга:
Ну вот и славно. Кто же ты есть, маленькая волчица?
Алис резко повернулась назад. Там, во мраке кельи, стояла бледная женщина ее тело состояло из дыма, но было не менее осязаемым, чем скальная стена. Она была ханчийкой с высокими точеными бровями и накрашенными губами. Соломенно-белесые волосы струились с плеч, и даже ласково улыбающиеся губы казались бескровными. На женщине были шелка цвета мха, обхваченные в талии плетеным кожаным поясом с бронзовым голубем на пряжке.
Зазвучал негромкий, гортанный скрежет, и до Алис дошло, что его издает она сама. Пытается заговорить, но горло наглухо закупорено страхом.
Все хорошо, сказала бледная женщина, делая шаг навстречу. Я тебя не обижу, маленькая волчица. Только скажи мне, как ты
Темный фитиль зашипел, дойдя до конца. Свет моргнул и пропал, вместе с ним и бледная женщина.
Мы окунулись по уши. Это уже перебор, заявила Сэммиш. И тут же: Какой у нее был голос? Она говорила с акцентом?
Алис нахмурилась, пытаясь вспомнить, как звучала речь бледной женщины. Казалось, столь ошеломляющему событию невозможно быстро выветриться из памяти, но с каждым вопросом Сэммиш Алис все меньше доверяла своим ответам.
Кажется, да и вместе с тем нет. Непохоже, будто она из Гайана или Медного Берега, но и у нас в Долгогорье разговаривают не так.
А насчет ханчийки уверена? Она точно из ханчей?
Была уверена, пока ты меня в это не ткнула, бросила Алис резче, чем собиралась, и Сэммиш отдернулась, точно подобралась слишком близко к огню. Алис попыталась загладить грубость, продолжая мягким тоном: Она показалась довольно-таки приветливой, серьезно. Будто где не ждала встретила маленького щеночка и не хотела его напугать.
Утро было в разгаре, и они сидели на улице у пекарни, где ночевала Сэммиш. Алис бродила всю ночь и вымоталась, продрогнув до костей. Остаток ночи Алис провела на улице, и теперь усталость пронзала ее до костей. Оставаться у себя в комнатушке после такого видения или явления не представлялось возможным. Она сгребла в темноте свои вещи и была такова припустила широкой дорогой к мостам, не успев задуматься, куда и к кому ей идти.
Ночью было прохладно, но не промозгло. Варианты, куда податься, тянули ее в разные стороны то к скудному и нелюбимому материнскому очагу, то к Сэммиш, то к Тетке Шипихе. Но все порывы разбивались об одну и ту же проблему: ее появление в каждом из этих мест заранее могли предсказать. Посещать знакомых людей виделось ей в тот темный час очень опасным. Чувство, будто кто-то или что-то ее засекло и будет теперь искать, заставляло бежать отовсюду, где ее могли обнаружить. И Алис двинулась через реку, на улицы Речного Порта и Новорядья. Добралась даже до территории Храма. Там и состоялся ее отдых в переулке между двух захудалых церквушек.
Утренний свет развеял страхи до той степени, что Алис решилась пойти на риск и встретиться с Сэммиш. Пекарню она отыскала по крепкому запаху дыма с дрожжами. Глиняная духовка выходила на улицу отдельно от общей постройки, чтобы снизить вероятность пожара. Сейчас печь горела за спиной, в нескольких футах. Алис чувствовала затылком приятное тепло. Земля кругом была выбелена дожди много лет прибивали осадок мучной пыли.
Говорок у нее был, пожалуй, зеленогорский, сказала Алис. Знаешь, как вершат правосудие магистраты или выступает с речами князь? Да и смахивала она на благородную даму.
Сэммиш глубокомысленно поскребла подбородок.
Хреновое дело. То есть хорошего в нем и не было. Пропал Оррел. Убили твоего брата. Но теперь какие-то иностранки ищут зачарованные кинжалы, а ворожеи ткут себя из дыма? Это уже как-то совсем Может, ну его на фиг?
В груди Алис вспыхнула злость, вдвойне беспощадная от того, что ее посещала та же самая мысль.
Дарро не был с тобой одной крови. Тебе не нужно встревать сюда со мной вместе.
Сэммиш, совсем помрачнев, опустила взгляд.
А Дарро точно хотел, чтобы сюда встряла ты? Он заботился о тебе. Любил. Никто не захочет, чтобы их близкие попали в беду. Разве Дарро не сказал бы нам «хватит»? Ты отвалила за церковные службы по полной. Ты не отступилась от брата. Неужели этого недостаточно?
Из-за угла выкатилась мусорная повозка. Осужденные с плоскими деревянными лопатами принялись отдирать конский навоз и прочее дерьмище от дорожного щебня и наваливать на вонючую телегу с разводами, пока синие плащи прогуливались поодаль там, куда не долетал смрад.
Этого недостаточно, твердо проговорила Алис.
Понятно.
Если не хочешь участвовать
Не в том суть. Я я просто боюсь.
Взгляд Сэммиш уперся в землю между коленей. Распущенные волосы упали вперед, точно она спряталась за их изгородью. Алис просунула палец за пояс, вскрыла неприметный шов и вытолкнула из потайного кармашка серебряную монету. Протянула на ладони.
Держи, заработала.
Сэммиш взяла монету, не встречаясь с Алис глазами, будто воровала из храмовых подношений.
Нож обратно гони, сказала Алис, и Сэммиш извлекла кинжал из-под блузки. Теплый, он нагрелся от ее тела, а кожаные ножны потемнели сбоку от пота. Алис запихнула кинжал в сапог, как учил Дарро: рукоятка прижата к лодыжке, на случай необходимости всегда наготове. И оказалась захвачена врасплох, увидав на щеке Сэммиш слезы, а во взгляде стыд.
Алис почувствовала прилив досады, а потом вину за эту досаду.
Да нормально все. Мне и самой многовато. Эх, могла бы я соскочить Но увы. Эта работа, чем бы ни кончилась, легла на меня. Покуда не встречу убийцу Дарро, отступать мне нельзя. Ты же завязывай.
Но ведь тогда ты отправишься дальше одна. А я не вынесу твоего одиночества, не вполне разборчиво пролепетала Сэммиш, слегка кашлянув на «твоего».
Давно ли мы друг дружку знаем? спросила Алис.
С тех пор, как копошились в Ильнике возле Седой Линнет, ответила Сэммиш.
А давно ли уже мы подельницы?
Сэммиш хохотнула сквозь слезы:
С тех пор, как ты сперла ту связку лука с прилавка в Новорядье, а я притворилась, что ушиблась, когда в меня врезался продавец. На тебе был зеленый плащ и красные сапоги. Выглядела шикарно. Она затихла и с минуту сидела молча, а потом вытянула руку с серебряным кружком в щепоти. Возвращая монету обратно.
Алис покачала головой.
Ты честно ее заслужила.
В ответ на это Сэммиш оставила монету качаться на коленке у Алис.
Вот закончим, тогда и выдашь мне долю, сказала она.
12
Зеленая Горка протянулась к северо-западу от дворца, где некогда ханчийские земледелы и хлеборобы жались к древней твердыне, готовые бежать под ее защиту, коли нагрянут с налетом инлиски. Века тому назад жители вырыли канал, отвод от северных притоков Кахона, чтобы оградить деревню с запада и орошать чистой водой поля и огороды, которые гораздо позднее станут цветочными садами и фамильными рощами.
Великие дома зиждились на остовах этих почти забытых ферм, а сады и деревья, давшие округу его имя, прославляли богатство и власть обитателей. Иметь открытое зеленое пространство внутри городских стен граничило с бахвальством, и наряду с тем, как каменные башни и особняки с их сводчатыми потолками, статуэтками духов, фавнов и змей замысливались ввергать смотрящих в трепет, то же касалось и осенявших постройки ольх и дубов.
На юго-западе, вдоль склона холма, раскинулось картой самого себя Камнерядье улицы и площадки базаров размечались в строгом порядке, как поле под присмотром рачительного земледельца. Коптильню на юге скрывал дворец слуге не пристало маячить на виду, пока не потребуется чего-нибудь починить или вычистить. Восточная половина города, от Старых Ворот до Храма, здешним была бы знакома в основном по слухам, если бы не постоянная разноголосица торговцев, круглолицых девушек-уборщиц да кухонной челяди.
Зеленая Горка еще могла склониться перед дворцом и князем, но перед кем-то меньшим ни в жизнь. Великие рода имели свои огороженные и охраняемые поместья Рейос, Чаалат, а Саль, а Джименталь, Аббасан, но здесь держали владения еще и старые ханчийские Братства: Кловас, Дарис и Климиант-Сул. Эти Братства скрепляли не узы крови или свойства, но обет и обычай. Если спросить, то все они с жаром подтвердят свою преданность городским богам, при этом продолжая втихомолку отправлять собственные мистерии и загадочные ритуалы. На Зеленой Горке традиции тянулись глубже колодцев. Трегарро знал об этих особенностях еще до своего приезда в Китамар, но порой все равно бывал ими обескуражен.
В Братство он вступил двенадцатью годами ранее, еще не вылечившись после заклеймившего его пожара. Семь лет назад принял назначение в Китамар, и три года из них служил в качестве левой руки Андомаки Чаалат. Его возвели в сан и приобщили к великим таинствам. Он испил китамарской воды и вдохнул китамарского воздуха. Он проводил священнейшие обряды во внутреннем храме здешнего дома Братства. Он стал в этом городе местным настолько, насколько в принципе это было возможно.
Это было в принципе невозможно.
Сейчас он сидел в гостиной, в покоях на территории Братства, в здании, которое повара и обслуга называли вторым гостевым домом, если рядом присутствовали официальные посвященные, и сараем, если нет. Забавная шутка, поскольку во всех других отношениях сарай являлся внушительным строением из резного камня и полированной древесины. Принижало его только то, что он стоял возле регулярного сада и главной палаты.