Муж надел рубашку поло, которой столько же лет, сколько мне.
Ты видел дырку? уточнила я.
Я знал, что ты заметишь, огорчился муж, понимая, что с вещью, которая, кажется, специально сделала на себе дырку, чтобы уже наконец уйти на покой, все же придется расстаться.
В арендованных квартирах я всегда оставляю соль, специи, моющие средства для следующих жильцов, точнее хозяек. Иногда риелторы специально показывают ящик, в котором ничего нельзя брать. Что там хранится? Однажды я увидела упаковки с чаем для похудения и целую коллекцию разных средств от набора веса. При этом модные современные весы, стоявшие в ванной, были сломаны. Я тоже всегда хочу похудеть, но, как однажды сказала мама моей близкой подруги, «худеть надо дома, а на отдыхе наслаждаться едой». Хозяйка той квартиры явно не была знакома с мамой моей подруги, которая бы сказала: «Если мужчине не нравится твоя грудь, попа, лицо, то пусть сделает себе пластику и любуется! Ты-то тут при чем?» Она же говорила: «Молодость всегда привлекательна, пока не открывает рот».
Мне пришлось купить себе очки для чтения по возрасту. По вечерам тяжело уже читать мелкий шрифт. Вдаль в этих очках смотреть нельзя. Заказала себе еще цепочку для очков, чтобы они болтались на шее и я их не искала, что происходит все чаще. Домашние хохочут и просят сдвинуть очки на нос и что-нибудь сказать. Мне не до смеха. Я говорю как учительница по труду в очередной моей школе ее звали Мальвина Михайловна. Она, кстати, очень гордилась своим именем. Все ученики ее звали Маля, что совершенно ей не нравилось. Мальвина Михайловна сдвигала очки на нос и говорила всегда гнусавым голосом. До переезда в богом забытый северный поселок она работала в органах опеки. И не избавилась от привычки ходить с проверкой по домам проблемных учеников. К нам она заходила регулярно, хотя я вроде как проблемной не считалась, но была слишком странной, как она говорила, по сравнению со «средней температурой по больнице». То есть отличалась от остальных детей. Я ей твердила, что в моем случае это нормально. Рассказывала про бесконечные переезды и смену школ. Но Маля все равно «взяла меня на карандаш» она любила фразеологизмы и расхожие выражения. Мальвина Михайловна, забыв, что она простая учительница, а не представитель органов, решительно шла на кухню и открывала холодильник, чтобы проверить, чем кормят ребенка. Кормили всех одинаково плохо, и в холодильниках у всех была одна и та же картина ничего. Какие-то консервы, болтавшиеся на задней полке. Овощи и фрукты, положенные детям, стоили как квартира в бытовке. Конечно, никто их не покупал. Да и завозили раз в год или по большим праздникам.
Вот! восклицала Мальвина Михайловна, указывая на пустые полки.
Малечка, хочешь бульончик?
Мама называла ее Малечкой. Бульон был сварен «сложный» из синей по цвету и совершенно нежующейся курицы, клубня картошки, старой моркови, огрызка чеснока и луковицы, с которой приходилось снять три слоя, чтобы она перестала пахнуть гнилью. Но мама знала трюк, привезенный с юга: если посыпать сваренную курицу солью, закрыть сверху еще одной тарелкой, то самая жесткая и перемороженная сто раз тушка магическим образом размягчится, буквально распадется на волокна и станет невероятно вкусной. Выловленные из бульона картошка с морковкой, присыпанные солью, превратятся в гарнир. А в бульон можно покромсать остатки несъеденного мяса, досыпать макарон, еще картошки, лаврового листа и чеснока не пожалеть, и будет суп на завтра и послезавтра. Любую самую старую и серую картошку можно замаскировать сметаной, сыром и запечь в духовке. Моя мама, конечно же, не знала, что по-французски это блюдо называется «гратен». Но вкус один в один. А вот любимое всеми в те времена мясо по-французски, обильно залитое майонезом и запеченное в духовке, к французской кухне не имеет никакого отношения. Впрочем, как и отечественный майонез к соусу.
Малечка пила бульон, потом кофе и забывала, зачем пришла. Уже уходя, всегда мне твердила: «Ты, когда поешь, потом полежи, пусть жирок завяжется». Худоба тогда считалась признаком болезни или недоедания.
В школы меня принимали не за знания, а за мамин сложный бульон или ее адвокатские услуги, о чем я прекрасно знала и не тешила себя мыслью, что родилась гением или какой-то особо талантливой. Я понимала, чего стоило перевести меня в следующий класс без всяких экзаменов в середине года бутылка коньяка или вина, дефицитная палка салями. Сейчас мама на рынке иногда рассказывает, что она мать писательницы, и ей за меня дают в подарок пучок петрушки или укропа. В салоне красоты выдают зефирку к кофе. Так что ничего не меняется.
Съемные квартиры. Маме было все равно, где жить. Она легко меняла жилье, города, срываясь с места в один вечер. Ее не пугали бытовые условия, которые не всегда были приспособлены к нормальной человеческой жизни. Иначе почему она согласилась поехать на Север, жить в бытовке, где наледь на окнах была не только снаружи, но и внутри. Мама шутила, что, если ей понадобится приложить лед к вывихнутой ноге, его всегда можно сгрести с подоконника. Продукты тоже хранились на подоконнике, холодильник не требовался.
Таких женщин, как моя мама, тогда было много. Возможно, в нашем окружении, не знаю. Та же Мальвина Михайловна все время рассказывала про свою прошлую жизнь на Большой земле. Как ездила на дачу, какое у нее было кресло-качалка. Как любила сидеть за столом под старой яблоней. Какой в спальне стоял шкаф, еще бабушкин: резной, большой, запиравшийся на ключ. А ключ от сарая тоже был большим и удивительным, как и замок, настоящий, со сложными прорезями. Такой ломом не вскроешь и отмычку не подберешь. Ключ к нему был самым большим и самым красивым. Я запомнила, как трепетно учительница рассказывала про связку ключей, которую всегда носила с собой. Ключи и ключики имелись от всего на свете самый маленький от личного секретера, тоже еще бабушкиного. Крышка откидывалась под наклоном, как старые школьные парты. «Сейчас таких уже нет. Не делают», говорила Мальвина Михайловна. Еще она рассказывала про чайный сервиз, японский, в котором фарфоровые чашки были настолько тонкими и хрупкими, что их страшно было брать в руки. Про круглую люстру с абажуром с длинными кистями, каждую из которых украшали маленькие хрусталики. Старую скатерть с вышитыми бабушкой узорами по краю. Все это было куда интереснее уроков. Я слушала замерев.
Однажды мама попросила Мальвину Михайловну забрать меня к себе на несколько дней уезжала в командировку, а присмотреть за ребенком было некому. Я представляла, как окажусь в доме учительницы, где все будет так, как она рассказывала, абажур с кистями, удивительный чайный сервиз, скатерть. Мне очень хотелось хоть недолго пожить в таком доме.
Квартира учительницы была далека от картинки, которую я себе нарисовала в воображении. Целых две комнаты королевские условия по тем временам, мы с мамой жили в одной, в коммуналке. А тут отдельный вход, отдельный санузел, никаких соседей. Но внутри ничего не было, даже лишних чашки, ложки и вилки, за которыми мне пришлось возвращаться домой. Мальвина Михайловна обходилась одной тарелкой, одной ложкой, одной вилкой и одной чашкой. На кровати старое детское одеяло, такие же лежали во всех детских садах и больницах тех лет. Казенные. Зеленые или красные с белыми полосками. У меня в детском саду было красное. У Мальвины Михайловны зеленое. Кухню освещала голая лампочка. Занавесок не было. Как и ковров или хотя бы коврика. На кухне старая кастрюля и старая же сковородка, явно доставшиеся от сердобольных соседей.
Мальвина Михайловна, а почему у вас так? не сдержавшись, спросила я.
Ну я же здесь не навсегда, временно. Какой смысл обустраиваться? ответила учительница.
Когда спустя три года мы с мамой уезжали домой, в Москву, на Большую землю, Мальвина Михайловна все еще жила в поселке. Все с той же голой лампочкой на кухне и детским одеялом в качестве покрывала на кровати. Она говорила, что уедет вслед за нами. На следующий год уж точно Да, «нет ничего более постоянного, чем временное». Это я тоже запомнила с детства, поэтому в каждом новом доме обосновывалась как в собственном. Подстраивала условия под себя, а не себя под условия. Муж смеялся, что я сразу вешаю коврик с лебедями над кроватью, развожу огород на участке и завожу дружбу со всеми соседями. Так, наверное, и было. Но я бы не смогла жить с голой лампочкой всю жизнь, как Мальвина Михайловна, которая так и не уехала на Большую землю. Надеюсь, она хотя бы люстру повесила.
Тетя Таня, так следившая за освежителем в туалете, никогда не мыла пол в уборной. Коммуналка на четыре комнаты. На стене висел график дежурств кто когда убирает квартиру. После тети Тани никто дежурить не хотел. Она мыла только одну конфорку на плите, объясняя тем, что только этой и пользовалась. Никогда не убирала в прихожей, потому что не она наследила, и мыла полы исключительно до выхода из своей комнаты. Остальная уборка, как правило, доставалась мне как не вымыть общий коридор? Как не убрать в подъезде? Мама возмущалась, ругалась с тетей Таней, но по графику наша очередь всегда шла сразу за ней, и я отдраивала плиту, холодильник, отмывала ванную и туалет. Обычно шла битва, кто будет дежурить после нас усилий никаких прилагать не требовалось. Мама смеялась, я падала без сил. До сих пор так. Я могу все отмыть, зубочистками отчистить холодильник, перемыть окна, но потом не в состоянии работать. Мама мне всегда говорила, что быт убивает творчество, мозг и желания. Да, она была права. Она работала, я убирала. У меня не оставалось сил на уроки, сочинения. Но в то время считалось по-другому. Если ты не делаешь что-то по дому не готовишь, не отдраиваешь, не вымываешь, значит, просто ленишься. Любое проявление усталости считалось банальной ленью. Девочки-подростки впахивали, иначе и не скажешь, как взрослые женщины. Никто не беспокоился, какие тяжелые ведра с водой они поднимали, сколько килограммов картошки тащили из магазина. Я смотрю на свою четырнадцатилетнюю дочь, которая еще ребенок, нежная, ранимая, и не понимаю свою маму как она могла такое допустить? Как позволила мне повзрослеть раньше времени?
Ой, ну что ты сравниваешь? как-то ответила она. Ты была совсем другой. И время было другое.
Да, наверное. Наше поколение умело выживать, и этих навыков мы сейчас отчаянно не хотим для своих детей. Чтобы им не пришлось стирать на руках постельное белье, кипятить его в здоровенных бадьях, без конца драить туалет за соседями, стоять в очередях, готовить, снова мыть, снова готовить.
Многие женщины моего возраста до сих пор живут с этим комплексом если они не приготовили обед на пятерых, не перегладили белье, не отмыли раковины, полы, значит, лентяйки. А то, что эти женщины еще работают, зарабатывают, не имеет никакого значения.
Когда мы жили в Москве, мама всегда вызывала службу «Заря». Приходили девушки, которые мыли окна, убирали, приносили продукты, гуляли с детьми. Маму осуждали все соседи, всем подъездом, домом. Но если ты убиваешься, ведя хозяйство, кормя большую семью, про себя, творчество, можно забыть. На съемных квартирах, после наших с мамой переездов, я это ощутила сполна. Мне было не до уроков, вообще ни до чего. Надо было найти сковородку, кастрюлю, перемыть окна, вытрясти ковры-половики. Мама работала, оставляя быт на меня девочку-подростка. Я хотела учиться, но сил не оставалось. Утром встать, до школы сбегать в магазин, отстоять очередь. Принести добытое. После школы бегом домой приготовить. Опять в магазин, куда завезли продукты. Очередь, давка. Дело не в месте север или юг, город или деревня. На юге другие заботы: прополоть огород, собрать с картошки колорадских жуков. Полить огород, собрать урожай. Опять полить и прополоть. Сорняки росли быстрее урожая. Протрясти подушки, одеяла, все развесить на веревках, чтобы прожарились на солнцепеке. Подмести двор. И за воротами тоже. Накормить кур, убрать в курятнике. Притащить из магазина мешок с мукой надо брать, больше в этом месяце не завезут. Присмотреть за маленькими детьми соседки та убежала в сельпо за сахаром или маслом. Нагреть воду горячей не было, а до этого натаскать ее с уличной колонки. Перемыть посуду. Перемыть обувь опять вся в глине и песке. Оттереть сковородки. Помыться самой остатками воды. Уже в ночи пришить белый воротничок на школьную форму. Сил не осталось, поэтому стежки крупные, неровные, лишь бы держался. За это точно завтра попадет от классной руководительницы, Альбины Альбертовны, которая чуть ли не каждый день устраивала девочкам проверку отгибала воротничок, разглядывая, насколько аккуратно он пришит. Если плохо отправляла домой перешивать. С воротничков Альбина Альбертовна переключалась на ногти учениц всегда со следами чернозема или грязи. А как иначе, если ты работаешь в огороде или отмываешь обувь? За ногти учительница домой не отправляла у нее в ящике стола хранились маникюрные ножницы, которыми она мастерски орудовала, отрезая «под мясо». Воротничок хорошо пришит, маленькими стежками, ногти чистые, тогда проверка головы. Плохо расчесалась? Альбина Альбертовна аж в ладоши от восторга хлопала и из того же ящика, где хранились ножницы, доставала гребень, предназначенный для вычесывания вшей. Сейчас такие гребни продаются в комплекте с шампунем, поскольку вши из нашей жизни, пусть и не деревенской, а городской, никуда не исчезли. А тогда этот гребень считался дефицитом, можно сказать, роскошью. Альбина Альбертовна использовала его как обычную расческу, раздирая голову учениц до крови, вырывая пучки волос. Хоть укричись, что тебе больно. Без толку. Так учительница приучала нас к личной гигиене и опрятности.
На Севере же всем было наплевать на воротнички, ногти и волосы. Школьные платья не носили, поскольку был велик риск отморозить себе все, что только можно. Носили рейтузы, сверху какие-то штаны, обычно мужские. Свитера, телогрейки в школе всегда было холодно. Раздевались только по случаю торжественных линеек, выступлений в Доме культуры и прочих важных мероприятий. Мерзли, стучали зубами, пели в хоре синими губами и играли на музыкальных инструментах не гнущимися от холода пальцами. Прическа наших учителей тоже не волновала. Например, Ирина Константиновна, учительница физики, всегда ходила в шапке, никогда ее не снимала. Мы даже гадали какая у нее прическа, есть ли вообще волосы на голове? Физичка верила, что важно держать голову в тепле, тогда оно и по телу разойдется. Я ей поверила, когда мой сын, путешествовавший по Карелии на байдарках, говорил, что главное спать в шапке.
Что еще я усвоила из своего детства? Капронки капроновые колготки, тоже, кстати, большой дефицит и ну очень модно, на юге совершенно невозможно носить. Они от жары прилипают к ногам, тут же появляются пятна пота и ужасный запах. Жарко в них так, что бежишь в туалет и сдираешь, забывая про затяжки и стрелки. На Севере эти же капронки прилипают к ногам уже от холода. И их невозможно снять с красных, опухших от обморожения ног. А снять очень хочется, хоть вместе с кожей лишь бы избавиться.
На юге волосы всегда завиваются сами собой. Север даже намека на кудри не предполагает. Волосы висят унылыми соплями, жесткими и тусклыми. На юге ты хочешь спать от жары, зноя, проваливаясь в мутный сон. На Севере от холода. То же мутное забытье, только без надежды проснуться. На юге можешь спать сколько хочешь днем, вечером, это считается нормальным: вздремнуть на полчасика. На Севере тебя начинают будить, там спать долго нельзя, это опасно. Надо двигаться.