Герман. У них может быть своя земля. В этом смысл ассимиляции.
Людвиг. От лица обычных евреев я выражаю восхищение твоим терпением. Тем временем Христианско-социальная партия набрала большинство исключительно благодаря своему антисемитизму. Наш всеми любимый бургомистр глашатай антисемитизма. Мы выросли во время либерализации при либеральном правительстве, которое искренне верило в то, что представляет интересы миллионов, хотя почти никто из них не имел права голоса. Парламент был джентльменским клубом для дебатов. Но политика больше не для джентльменов так к черту политику. Мы поклоняемся культуре! Но, Герман, ассимиляция не означает, что ты перестаешь быть евреем. Ассимиляция означает, что ты можешь оставаться евреем, не подвергаясь унижениям. Англиканцы ассимилированы, зороастрийцы ассимилированы. Я могу быть друидом, и никто из моих профессоров и бровью не пошевельнет. Только евреи! Я неверующий. Я не соблюдаю еврейских обрядов, кроме как из уважения к семейным связям. Но для нееврея я еврей. Нет на свете такого гоя, который хоть раз не подумал бы: «Вот уж эти евреи!» Ты можешь креститься или жениться на католичке
Герман вздрагивает.
О, я не хотел, чтобы это так прозвучало, конечно же, я не имел в виду тебя! То есть имел, но прости! И это после одного виски. Надо еще выпить.
Герман наливает ему виски. Короткая пауза.
А ты правда вступил в жокейский клуб?
Герман. Вилли фон Байер меня выдвинул.
Людвиг. Ах вот как
Герман. Первый христианин еврейского происхождения, вероятно.
Людвиг. Ах да. Прогресс.
Герман Что ты хочешь сказать?
Людвиг. О чем?
Герман. А о чем ты говорил?
Людвиг. Ой, забыл. А ты что хотел сказать?
Герман. Я? Я хотел сказать, что у нас двадцатый век на пороге, а века не чередуются, как времена года. Мы плакали у рек вавилонских, но это прошло, как и то, что было после, изгнания, побоища, поджоги, кровавые наветы, прошло, как Средние века, погромы, гетто, желтые повязки Все это свернули, как старый ковер, и выбросили на помойку, потому что Европа сделала шаг вперед. Предрассудки отмирают медленнее, но разве бургомистр причинил физический вред хоть одному еврею?
В какой-то момент незаметно для всех просыпается бабушка. Ее реплика звучит неожиданно для Людвига и Германа и привлекает внимание Вильмы.
Бабушка. Герман, голубчик мой, мой первенец! Гои должны правый глаз отдать за то, от чего ты отказался!
Сноски
1
Книга, которую он держит в руках, пьеса Артура Шницлера «Хоровод» (18961897). Пьесу обвиняли в порнографии. Прим. перев.